Александр Роднянский*: «Зрителю не нравится реальность»

Первый выпуск «Гостиной»:

Что думает Сапковский об играх про ведьмака?

 Марина и Сергей Дяченко |  10.08.2016 |  28105

Марина и Сергей Дяченко спросили польского фантаста. И вот что он ответил.

*Александр Роднянский объявлен минюстом России «иностранным агентом». Извините, что приходится об этом упоминать.

Что такое фантастика? Как ты это понимаешь? Такой каверзный вопрос.

Я не вижу в нем подвоха. Фантастика не более чем удобная платформа, пространство для решения главной задачи все той же литературы или, если шире, искусства — задачи проявления ключевых человеческих конфликтов и отношений. Фантастика помещает персонажей в необычную, экстремальную, неожиданную ситуацию, чтобы рассказать увлекательные человеческие истории.

Я в меньшей степени смотрю на фантастику как на способ прогнозирования будущего. Это тоже любопытная задача, но для меня она побочная. Интересная, но побочная. Я не смотрю на фантастику через призму будущего. Фантастика — такой жанр литературы, позволяющий вывести человека за пределы привычного мира и тем самым обнажить его конфликты и взаимоотношения.

Роднянский был сопродюсером в «Облачном атласе» Вачовски

Кто в фантастике твои любимцы? Авторы, произведения?

Я достаточно всеяден, но есть несколько авторов, самых разных, которых я любил, люблю и буду любить, наверное, долго, начиная с тех, на произведениях которых я вырос. Понятно, что это Стругацкие. Я принадлежу к поколению тех, кто прочитал библиотеку фантастики в двадцати пяти томах. Один из томов был посвящен Стругацким, там были «Понедельник начинается в субботу» и «Трудно быть богом». После этого я прочитал все, что вышло из-под их пера — или перьев.

Я всегда любил Брэдбери. Эта такая романтическая, безумно талантливая, стилистически филигранная фантастика, такая эссеистика фактически. Я любил его мир грустного будущего, где на самом деле описаны настроения любого человека в самых разных жизненных обстоятельствах. Я всегда любил готическую фантастику, то есть сочетание готического романа и элементов придуманного мира. Поэтому мне так пришелся по душе Мартин. А еще до него я внимательно следил за Урсулой Ле Гуин и тем же Сапковским.

Когда-то замечательный Илья Эренбург сказал, что он любит живопись, не похожую на фотографию, а фотографию — не похожую на живопись. Точно так же я люблю фантастику, не похожую на другие жанры. Я люблю ее за уникальность, за то, чего невозможно добиться в других жанрах, за сочетание подчас очень отдаленных элементов: придуманных вселенных, настоящих, живых, подлинных и убедительных героев, человеческих отношений. Вот это мне нравится.

Александр Роднянский на съёмках фильма «Сталинград»

Сейчас в российской литературной фантастике кризис. Упали тиражи, угас интерес читателей, многие авторы испытывают кризис идей и желания творить. Какие новые идеи, новые стимулы могут увлечь писателей и читателей?

Я думаю, это следствие общего кризиса. С одной стороны, ушла «прогрессистская» уверенность в том, что наука и технологии могут изменить природу человека. Это казалось очевидным в 1960-е годы и очень помогало Стругацким. Такая уверенность создала удивительное сообщество научно-технической интеллигенции, которое стало фэнами их литературы. Но уверенность исчезла, возникло разочарование, которое частично заполнилось эзотерикой и всякого рода мракобесием.

С другой стороны, фантастика, которая исследует модели общественного устройства, условно говоря, фантастика социальная и политическая, как Оруэлл или Замятин, по понятной причине не существует, поскольку нет запроса у читательской аудитории. Эта аудитория уже давно воспринимает фантастику как исключительно развлекательный жанр. Привычная функция русской литературы, кем-то из классиков сформулированная как зеркало, в которое может посмотреться рожа общества, ужаснуться и измениться, — она, эта функция, не работает.

Это, естественно, и привело к тому, что эти два крыла фантастики активно просели. Романтическое исчезло как бы по факту истории — все стало жестче, кровавее, все требует убедительности. Даже комиксы на экранах превратились в жёсткие, кровавые, реалистичные рассказы — вспомним ту же Нолановскую трилогию о Бэтмене. Так что романтика исчезла, городская наша фантастика функционирует так себе… На самом деле многое просело в связи с состоянием умов. Поэтому ответ на вопрос «что нужно сделать» — «повлиять на состояние умов». Нужно каким-то образом вернуть им рабочую форму, предложить им удобный тренажер, встряхнуть.

Ведь что, например, проделала «Песнь льда и пламени», или «Игра престолов»? Она уничтожила сказку-фэнтези, уничтожила — там ее нет, это кровавый мир, где главный герой не застрахован от того, чтобы быть убитым в спину в любую секунду, а негодяй может развернуться иной стороной… И называется это фантастикой только потому, что этот мир не существовал. Но на самом деле он существовал и существует, только уже как бы в виртуальном пространстве. Для многих живущих на Земле людей он более реален, чем страны Африки и Азии для американцев или для россиян, живущих далеко от них.

Очень интересно! Но вот тот же вопрос, касающийся фантастики в кино и сериалах. Какое тут взаимодействие? В чем может быть импульс для развития? Какие новые идеи могут быть?

На большом экране фантастика победила, потому что большой экран требует аттракциона и мира, в котором зритель может скрыться. Это такая эскапистская потребность, страстное желание убежать и переместиться. И чем дальше, тем лучше, потому что зрителю не нравится реальность, которая его окружает. Фантастики на большом экране достаточно много.

Проблема в том, что выбор историй ограничен. Ограничен графическими новеллами, комиксами, которые были придуманы сто лет назад, и тогда же были созданы основные герои и мифология. Большие голливудские студии предпочитают не рисковать, а работать с тем, что вызывает у них понимание и доверие. Единственное, что они делают нового, — сводят в одном фильме героев разных комиксов. Для новых произведений, конечно, пространства там немного. Но запрос на большое кинематографическое произведение на большом экране существует, поэтому для фантастики здесь возможности велики.

Что касается телевидения, я боюсь, тут посложнее будет, как ни странно. Тут перспективы у тех жанров фантастики, которые позволяют максимально реалистично формулировать характеры и обстоятельства их обитания. То есть действие может происходить где угодно, но люди должны быть убедительны, вызывать полное доверие. Потому что природа восприятия телевидения более документальна, это окно в соседний двор, соседнюю квартиру. Но поскольку аудитория не совсем уверена, что происходящее в соседней квартире объяснимо законами науки, можно рассказывать любые по жанру истории, в том числе фантастические.

Количество сериалов, созданных за последнее время в этом жанре, лишний раз свидетельствует о том, что фантастика переживает свои лучшие времена на телевидении и в кино. Взять, например, недавний сериал «Очень странные дела». Ну, про «Игру престолов» мы уже молчим. Вообще, всё, что сегодня работает на ТВ, за редким исключением либо фантастическое, либо предусматривает колоссальный элемент условного мира. То, что сегодня называется «дополненная реальность».

Компьютерные игры. Может ли это быть искусством?

Игры давно стали искусством, поскольку в них есть несколько элементов, в которых может проявляться Художник. Игра — это вселенная, за которой стоит колоссальный труд художников, не имевший прецедентов в прошлом. Труд сценаристов — многочисленные, многовариантные истории, которые закладываются в основу игры. Но ключевое преимущество игр по отношению к традиционным жанрам повествования — их интерактивность, то есть возможность зрителей самим влиять на ход повествования, идентифицировать себя с героем.

И в этом смысле мне нравятся не столько «шутеры», которые любят аудитория, а игры, помещающие персонажа внутрь определенного мира. Мне Assassin’s Creed нравится только потому, что для его создания где-то пятьсот художников прорабатывали мельчайшие детали мира. Например, в одном из Assassin’s Creed показаны Рим и Флоренция начала XVI века, с совершенно невероятными подробностями улиц, домов, переулков, площадей, мостов, и так далее… Это производит сильнейшее впечатление, до дрожи: реконструированная реальность, как будто ты в машине времени. То же самое с другими такими играми. Преимущество игр, кстати, еще и в том, что ты можешь проживать эту историю и месяц, и год, а то и больше, а не два часа, как в фильме, или двадцать часов, как в сериале.

Я не заядлый игрок, у меня нет времени, например, на «танчики» и множество других игр. Но я их вижу. У меня есть компания, которая занимается играми, достаточно успешная, я там акционер, поэтому имею возможность следить за тем, что популярно, а что нет.

Понятное дело, что игры сегодня лишь промежуточный шаг. Будет еще один, или два, или три шага, когда большие жанры будут включать в себя компоненты игр, то есть интерактивный элемент. Я не знаю, как это произойдет, но, без сомнения, произойдет в относительно недалеком будущем. И тут отношение к играм — мое или чье-то еще — не имеет значения. Это естественное движение в том, что мы называем классическим способом рассказывать историю.

Спасибо за интересную беседу. Пожелаем фильму «Дуэлянт» мирового признания: это важно для всего российского кино.

Готично-стимпанковский Петербург XIX века в фильме «Дуэлянт»