234665 
13 минут на чтение
В середине августа мы попросили вас рассказать о любимом произведении Рэя Брэдбери для материала ко дню рождения писателя. Откликнулись многие, в том числе и писатель Алексей Пехов, сказав, что любимая его вещь — «Калейдоскоп». Остальные были не так лаконичны, и получилась большая подборка впечатлений, личных историй и воспоминаний из детства. Читайте и дополняйте в комментариях!
(Ссылки спрятаны в заголовки.)
Анастасия Ладанаускене
Вино из одуванчиков — крепкое лоскутное полотно историй, каждая из которых уникальна, ярка и насыщенна. О пробуждении, вечности, ценности момента, важных мелочах, о ветре, струящемся рекой, и лёгких, как газели, теннисных туфлях, об обычном и новом, о счастье, дружбе, расставаниях, страхе, смерти, хламе прошлого и Машине времени, о магии, духе и теле, о сне, вдохновении и ярких осколках лета, которые так пригождаются долгой снежной зимой.
После прочтения во рту ещё долго остаётся мягкий вкус вина из одуванчиков, который так приятно катать на языке.
Спасибо, Мастер.
Вот поживёте с моё и поймёте, что мелкие радости куда важнее крупных. В конце концов, что минуло, того больше нет и никогда не будет. Человек живёт сейчас… Беречь всякое старьё — только пытаться обмануть себя. Я всегда считала, что истинную любовь определяет дух, хотя тело порой отказывается этому верить. Тело живёт только для себя. Только для того, чтобы пить, есть и ждать ночи. В сущности, это ночная птица. А дух ведь рождён от солнца, Уильям, и его удел — за нашу долгую жизнь тысячи и тысячи часов бодрствовать и впитывать всё, что нас окружает.
Nikita Stasenko
Признаюсь честно, раньше творчество Рэя Брэдбери мне казалось скучным, и я никак не мог понять, почему же его считают фантастом. Да и сейчас не до конца понимаю. В его рассказах и повестях мало ярких описаний технологий будущего, как у Айзека Азимова или Артура Кларка; у него не так много историй о «приключениях тела и высоком полёте духа», как у Роберта Хайнлайна. Да, Брэдбери писал про Марс, но разве можно это назвать твёрдой научной фантастикой? Вряд ли.
Но потом я повзрослел. Известно, что с возрастом меняется взгляд на многие вещи. Так и мой взгляд на творчество Рэя Брэдбери изменился. Подобно своему же «Человеку в картинках», Брэдбери был великолепным рассказчиком, чьи рассказы похожи на татуировки, преподносящие одну и ту же историю по-разному в зависимости от освещённости.
Из его рассказов я особо выделю «Кошкину пижаму», в которой любовь к одному маленькому котёнку помогла найти друг друга двум любителям кошек. Или «Ревуна»: с одной стороны, перед нами история о древнем чудовище, но с другой — очень грустная история об одиночестве, жажде любить и быть любимым, а также о чудовищном разочаровании, когда твои усилия оказываются тщетными…
Как же мы можем забыть его «451 градус по Фаренгейту» — антиутопию про мир, в котором пожарные жгут книги, а индустрия развлечений полностью управляет людьми, диктуя, что и как им делать. И ведь в некоторым смысле Брэдбери оказался точнее, чем Замятин, Оруэлл или Хаксли.
Как же мы можем забыть его «Марсианские хроники» — сборник повестей об умирающей цивилизации, оставившей после себя лишь города и каналы, и приходящих ей на смену землянах-колонизаторах. Эти истории печальны, грустны, а порой и страшны.
Брэдбери трудно назвать фантастом в привычном смысле. Он скорее сказочник и фантазёр, близкий не Азимову и Кларку, но скорее Вашингтону Ирвингу и Жоржи Амаду, рассказывающий нам, что нет никаких пределов для полёта фантазии. Нет никаких литературных гетто — фантастика может быть большой литературой, как и большая литература может быть фантастикой!
Таков был Рэй Брэдбери — настоящий Человек в картинках.
Майкл Уэлан, обложка «Марсианских хроник»
Sergey Knyazev
«Вино из одуванчиков». Поэзия летней жизни в маленьком городке, новые теннисные туфли, легкие и быстрые, точно газели, лимонное мороженое с ванилью, звук утренней газонокосилки и запах свежескошенной травы — и многое, многое другое, чему, кажется, уже нет места в современной Америке. Машина времени в образе старого полковника Фрилея (эта роль в советской экранизации стала последней для великого Иннокентия Смоктуновского) и Машина Счастья чудаковатого Лео Ауфмана. Радости и горести юного Дуга Сполдинга, который так похож на Тома Сойера в своей любви к миру и его загадкам, дедушкина мудрость и бабушкин кулинарный дар, которому претит порядок и готовка по рецептам. Может быть, не все, но очень многие, читавшие эту книгу, наверняка хотели бы хоть раз пройтись по улицам Гринтауна, штат Иллинойс, — одного из тех городов, которые никогда не существовали, но навсегда заняли место в душе каждого любителя хорошей литературы.
Косатка
Рассказы Брэдбери не блещут какими-то невероятными фантастическими изысками, сейчас их даже можно назвать ретрофантастикой — города на Марсе, бесконечные дожди на Венере… Но в них есть то, за что я так ценю мировую классику: крепкий сюжет, психологизм, черты разных жанров литературы (и не только!), а также повод для размышлений. Например, в «Третьей экспедиции» обстановка медленно нагнетается, и под конец чувствуется почти хичкоковский саспенс; детская жестокость и вообще отношение к тем, кто отличается от других (не только цветом кожи, разрезом глаз или языком, на котором говорит, а просто тем, как сложились некоторые обстоятельства их жизни), отлично прописаны в рассказе «Все лето в один день»; задуматься о том, так ли уж навсегда разорвана связь с любимым, но давно умершим человеком, заставляет «Озеро». Наверное, в этом и состоит истинное мастерство писателя — в столь малом передать столь многое.
Майкл Уэлан, обложка к «451 градусу по Фаренгейту»
Для меня Брэдбери — это в первую очередь рассказы. Это малая проза, которая взрывает твой мир буквально за десять-пятнадцать минут. Потом оказывается, что твой мир не взорван — он просто полыхнул и при этом не сгорел, а стал немного ярче. Мой любимый рассказ — «Вельд» (и не было ещё такого, чтобы я его название вспомнила с первого раза). Когда я прочла его в первый раз, у меня перехватило дыхание, похолодели пальцы. Стало страшно от того, на что способны дети. От того, что всё это — наполовину правда.
И ещё, конечно, вспоминается «Калейдоскоп». Сумасшедший рассказ, состоящий из разговоров между собой космонавтов, которые вот-вот погибнут, все по-разному, но каждый — в полном одиночестве. А ещё «Третья экспедиция» из «Марсианских хроник», «Кошки-мышки», «Космонавт». Это лишь те истории, сюжет которых мне вспомнился сразу. От некоторых остались только ощущения — пушистого уюта или колик в животе, теплой радости или опустошающей грусти, воздушного восторга или ужаса, близкого, знакомого, такого, который прячется под кроватью и ждет, пока ты уснешь.
Как автору мне еще было безумно интересно читать (и перечитывать) сборник его эссе «Дзен в искусстве написания книг». Больше всего меня зацепила фраза об искренности, о радости писательства. «Как давно вы сочинили рассказ, в котором ваша истинная любовь или истинная ненависть, так или иначе, вылилась на бумагу?.. Когда вы уже удосужитесь поведать об этом миру, шепотом или во весь голос?» Сейчас хочется именно этого — прокричать срывающимся от эмоций голосом имя Брэдбери, человека, который видел и учил видеть фантастику в повседневности.
Владимир Веретенников
Something wicked this way comes. В русских переводах он известен как «Тени грядущего зла», «Надвигается беда», «И духов зла явилась рать…», «Что-то страшное грядет», «Жди дурного гостя». Не могу взять в толк, как столь блистательная книга, появившаяся, кстати, всего через пять лет после «Вина из одуванчиков», так и осталась в его тени.
Отчасти они похожи, кстати: и там, и там речь идет о мальчишках, проживающих в маленьком городке. Но если «Вино» вещь радостно-летняя, то «Тени…» — сумрачно-осенняя. Здесь Брэдбери дает такого Стивена Кинга, что настоящий Кинг просто бледнеет и скукоживается. Хотя не удивлюсь, если окажется, что для юного Стивена, делавшего в те годы самые первые шаги в литературе, эта книга послужила ролевой моделью. Хотя, как по мне, она куда глубже, поэтичнее и страшнее, чем большинство кинговских ужастиков. Книга о времени, смерти и детстве, написанная невероятно живым и образным языком…
…Итак, в маленький городок приезжает цирк, начинается карнавал. Но цирк не простой, а принадлежащий бессмертным демонам, которые ловят ничего не подозревающих зрителей в свои изощренные ловушки, высасывают у них души, превращают в жалких уродцев и обращают в рабство. И на пути у них становятся два друга, два юных сорванца — сдержанно-рассудительный Уилл Хэлоуэй и порывисто-рассудительный Джим Найтшейд. А также мудрый отец Уилла, городской библиотекарь мистер Хэлоуэй.
Больше ничего не стану рассказывать, одна лишь цитата:
Иногда осень приходит рано и остается на всю жизнь, тогда октябрь следует за сентябрем и ноябрь за октябрем, и затем не наступает декабрь и Рождество, нет Вифлеемской звезды, нет праздника, но вновь приходит сентябрь и повторяется старый октябрь, и так продолжаются годы, без зимы, весны или всеоживляющего лета. Для этих существ осень — самое подходящее время года, единственно приемлемое, у них нет выбора. Откуда они пришли? Из пыли. Куда они идут? В могилу. Кровь ли течет в их жилах? Нет, ночной ветер. Что шевелится в их голове? Могильный червь. Кто говорит их устами? Жаба. Что смотрит из их глаз? Змея. Что слушают их уши? Бездну между звездами. Они просеивают смятение людей и улавливают их души, они выедают разум и заполняют могилы грешниками. Они безумно стремятся вперед. В хлябях дождей они бегут быстро, подобно жукам, они крадутся, наступают и топчут, просачиваются, продвигаются, затмевают луны и замутняют чистые воды родников. Паутина, заслышав их приближение, дрожит и рвется. Таковы люди осени. Остерегайтесь их.
И есть кое-что в этой книге, что испугало меня всерьез. В самом еще начале, в прологе: «Однако в один странный, длинный, страшный год канун праздника Всех святых пришел рано. В тот год он наступил 24 ОКТЯБРЯ В ТРИ ЧАСА ПОПОЛУНОЧИ, вместо того, чтобы прийти, как положено, 31 октября…»
Я сам родился 24 октября, около трех пополуночи!
…хотя «Вино из одуванчиков» я помню, кажется, столько, сколько живу, прямое его продолжение, «Лето, прощай», я прочитал уже 35-летним. И в этом есть своя логика — ибо вторая книга, хотя ее действие начинается вскоре после окончания первой, завершена Брэдбери почти на полвека позже. Если «Вино» было мягким и романтичным, то в «Лете», напротив, сплошь и рядом ощущаются жестковатые нотки, обусловленные неизбежным взрослением главного героя. Постепенное расставание с детством оригинально выражено в главной сюжетной коллизии: в «войне», ведущейся между стариками и мальчишками городка Гринтаун. Обе стороны подходят к «боевым действиям» с увлечением и всерьез — мальчишки подозревают стариков в том, что те желают отнять их детство, а старики, в свою очередь, обвиняют юных хулиганов в недостатке почтительности и уважения. Вечная проблема, которая в рамках книги решается автором оригинально и изящно. «Лето, прощай» очень мне легло на сердце — и как оригинальная повесть, и как достойное продолжение знаменитого произведения.
…«Марсианские хроники». Недавно перечитывал. До этого в последний раз брал их в руки лет пятнадцать назад и уже успел подзабыть, какой это кайф. По сути, это красивейшая поэзия в прозе, сплав художественного изящества и глубокой философии. Марс здесь выступает аллегорией всего таинственного, пугающего и заманчивого, что вдохновляет человеческий Поиск из века в век, — нечто среднее между Ultima Thule, фронтиром и драматическим театром. Книга захватывает от начала до конца и оставляет золотистое, как глаза марсиан Брэдбери, послевкусие.
Томас Кэнти, обложка к книге «Вино из одуванчиков»
Виктория Руссо
У меня есть история из детства: класс, может быть, седьмой, год этак 1994–1996-й. Город Ставрополь. По литературе под конец учебного года — в начале мая — у нас в книге было несколько рассказов зарубежных писателей, и было сказано каждому выбрать любимый. В основном дети выбирали, по-моему, Марка Твена про собачку.
Я, прочитав, рассказ Рэя Брэдбери «Зелёное утро» была в таком опьянении от подобной, доселе невиданой и нечитаной фантастики, что не могла выбрать никакой другой рассказ. На следующий день я с упоением пересказала ему классу. Учитель, строго посмотрев на меня, спросил, уверена ли я в том, что это мой любимый рассказ. Я ответила, что да, с детской невинностью не понимая, в чём проблема. Учитель, у которого, на минуточку, я до этого момента была любимой ученицей и отличницей, подвинул очки ближе к переносице, чтобы лучше меня видеть, и медленно повторил: «Ты у-ве-ре-на? Я бы на твоём месте пересмотрел свой ответ для оценки». Вопрос оценки в детстве для меня был очень важен, и ничто, кроме пятёрки, я не рассматривала. Но этот момент был очень непонятным, и оценка вдруг отошла на второй план.
— Вы спрашиваете меня, уверена ли я в своём выборе? Да, уверена.
До сих пор этот момент прокручивается у меня в голове, когда идёт речь о защите своего выбора. Да, я не была на баррикадах, но в юном возрасте это был первый очень сознательный момент отстаивания своей личности.
Пятёрку я не получила, хотя и плохой отметки тоже. А мотивы препода стали понятны через неделю, когда нас решили посвятить в пионеры; организатором был наш коммунистически настроенный учитель, и оказалось, что он нелюбитель американской литературы. Почему Марк Твен ему был норм — это для меня так и осталось загадкой. Он заставил нас всех писать клятву пионера; отказалась только я и еще девочка из православной школы. Можно не пояснять, что после этого у нас не особенно заладились отношения. Ну а рассказ открыл для меня Рэя Брэдбери и фантастику вообще (дома её никто не читал).
У истории есть продолжение: когда я была студенткой факультета кино в Лондоне, я в баре рассказала её другому студенту. Так мы узнали о своей любви к фантастике и потом вместе работали на проектах, связанных с фантастикой, в том числе адаптировав один из рассказов Кена Маклеода. Под маркой The Green Morning Productions на официальных документах.
Oleg Semetsky
Что-то одно выбрать невозможно. Особое место среди его творчества для меня занимает «Надвигается беда» (Something Wicked This Way Comes). Но и не упомянуть «Детскую площадку», «Косу», «Октябрьскую игру», «Смерть и деву» нельзя… Ох, что мне, теперь, перечитывать все его сборники в доме?..
Даниил Сазонов
«Марсианские хроники» и «Надвигается беда». Да и почти все рассказы, до которых смог дотянуться. Но самым ярким впечатлением был рассказы «Кости» (если не ошибся с названием) и рассказ о девушке в сундуке. Совершенно не ожидал, что его произведения могут нагнать такой жути в яркий солнечный день.
Над буктрейлером работал наш читатель Николай Филиппов, который решил поделиться работой в комментариях!
С Брэдбери я познакомился, наверное, как и большинство людей на постсоветском пространстве, через книгу «О скитаньях вечных и о Земле», изданную ещё в советское время каким-то просто запредельным тиражом. Моя была с красной обложкой, и изучать её я начал, наверное, где-то лет в девять. Читалась она кусочками: начинал я, естественно, с рассказов, причем с тех, что покороче и с наиболее интересными названиями. В школьные годы мне попалась передача по радио «Свобода» о «Марсианских хрониках» — и через некоторое время я взялся и за них. Но сильнейшим потрясением, конечно, стали «451 градус по Фаренгейту» — это было как удар мешком по голове, я потом недели две приходил в себя и пытался осмыслить прочитанное. Пожалуй, для меня это и по сей день самый точный прогноз развития общества. И, по крайней мере касательно развития телевидения, он оказался пугающе верным.
Потом ко мне в руки периодически попадались сборники рассказов вроде «Человека в картинках», да и в принципе удавалось то тут, то там выхватить какую-нибудь книжечку мастера. Но Брэдбери — автор весьма разносторонний, и далеко не все его книги и рассказы меня зацепили. Например, мне совершенно не зашло «Вино из одуванчиков» — хотя многие считают эту книгой чуть ли не лучшей в библиографии РБ. Сейчас для меня Брэдбери — отголосок детства, эдакий пример литературы, которая всегда с тобой.
Помню, когда услышал о том, что Брэдбери умер, утешал себя тем, что у нас наконец издадут его полное собрание сочинений — и можно будет ознакомиться с его творчеством систематически. Похоже, до сих пор не издали.
Дмитрий Николов
Так как Брэдбери — это в первую очередь рассказы, то: «Механизмы радости», «Мусорщик», «Нищий с моста О’Коннела», «Смерть и дева», «Собиратель», «Октябрьская игра», «Вот ты и дома, моряк», «Ревун», «И всё-таки наш», «Гимнические спринтеры», «Рассказ о любви», «Смерть осторожного человека», «Электростанция», «Огромный мир где-то там», «Солнце и тень», «Мальчик-невидимка»…
Список можно продолжать очень долго. Даже не самые выдающиеся рассказы Брэдбери зачастую несут в себе невероятный по мощи заряд эмоций и нетривиальные идеи, поданные через уникальную авторскую оптику.
Татьяна Морозова
В подростковом возрасте зачитывалась «Марсианскими хрониками», лет десять тому назад прочитала «451 градус по Фаренгейту» вместе с другими антиутопиями, месяц назад (мне сегодня исполнилось 36) прочитала «Вино из одуванчиков» и была поражена. Я плакала и вспоминала детство, было так здорово! Советовала прочитать племяннице четырнадцати лет, но не знаю, сможет ли она осознать всю прелесть этого произведения.
Соня Драмкова
Первым, что я у Рэя Брэдбери прочитала, был «451 градус по Фаренгейту». А потом ещё и экранизацию Франсуа Трюффо посмотрела, годная. Однако больше всего мне нравятся его рассказы, читала их, пока лежала в больнице четыре года назад. С тех пор у меня в личной библиотеке три сборника рассказов : «Механизмы радости», «Мы плотники незримого собора» и «Лекарство от меланхолии».
Мария Лебеденко (Kilden)
Рассказ «Гонец» («Посланник»), 1947 год.
Мальчик по имени Мартин очень болен. Он целыми днями лежит в постели, не в силах встать. Но мир не потерян для Мартина — у него есть замечательный пес, верный пес, который приносит на своей шерсти и запахи весеннего луга, и хрупкие сухие листочки осени, и терпкие летние ягоды. Пес — гонец Мартина, его посланник в огромную и прекрасную вселенную за окном. И однажды этот гонец приводит с собой гостя…
Писать просто о сложном — вот в чем подлинное мастерство Рэя Брэдбери. В одном небольшом, на пару страниц, рассказе он может вместить и непростой разговор о жизни больного ребенка, лишенного привычных радостей детства, и толику мрачной фантастики, и уютную поэзию смены времен года, и — легко, словно мимоходом — рассуждения о смерти, необратимость которой не все готовы осознать. Но мертвые не умирают, говорит Брэдбери, — и вовсе не потому, что волшебный пес ради своего маленького хозяина готов спуститься в загробный мир за погибшей учительницей. А потому, что существует истинная дружба и настоящая, глубокая любовь, потому что человеческая доброта и тепло сильнее могильного холода, потому что, пока мы помним об ушедших, они все еще рядом с нами.
И это значит, что смерти нет.
Не потому ли вы бессмертны, мистер Брэдбери?
