У нас на сайте — первые главы из фэнтезийного романа «Элантрис» Брендона Сандерсона. Это первая изданная книга автора, которая выходила много лет назад у нас под названием «Город богов». Отличная возможность познакомиться с Космером — вселенной Сандерсона.

В отрывке мы встречаем двух главных героев и сталкиваемся с загадочным проклятием города богов.

Что почитать: «Элантрис» Брендон Сандерсона и «Птичий город за облаками» Энтони Дорра 1

Величественный Элантрис, город богов, средоточие магии, мудрости и несказанной красоты, был подобен серебряному костру, горящему в вечности. Стать элантрийцем и уподобиться богам мог любой человек, которого касался шаод — таинственное преображение, наделяющее избранных волшебной силой.

Вечность закончилась десять лет назад. Прекрасный город пал, а благословение шаода обернулось проклятием. Новая столица Арелона, маленький Каи, живет в тени черных стен Элантриса, стараясь не замечать города, ставшего резервацией для тех несчастных, кого по-прежнему забирает шаод. Но очередной жертвой оказывается Раоден, наследный принц Арелона…

В новое издание войдут справочные материалы, вырезанные сцены и постскриптум.

Глава 1

Однажды рано утром принц Раоден Арелонский проснулся, отнюдь не подозревая, что проклят навеки. Раоден сел в кровати, сонно моргая: в окна лился мягкий утренний свет. За распахнутыми дверьми балкона открывался бескрайний вид на Элантрис; стены его твердыни нависали над примостившимся рядом городком Каи. Они подымались на неимоверную высоту, но еще выше возносились верхушки черных башен за ними. Их обломанные шпили, подобно безмолвным часовым, стояли на страже скрытого от глаз былого величия.

Сегодня покинутый город выглядел мрачнее обычного. Раоден рассматривал его несколько мгновений, потом отвел взгляд. Трудно было не замечать огромные элантрийские стены, но жители Каи старались делать именно это. С болью вспоминалась им красота города, с недоумением — то, как благо шаода вдруг обернулось проклятием.

Думая об этом, Раоден выбрался из постели. Для столь раннего часа было необычайно тепло — он даже не успел замерзнуть, пока натягивал мантию. Раоден пожал плечами и потянул шнур колокольчика рядом с кроватью, давая слугам знать, что пора подавать завтрак.

Еще одна странность: он был очень голоден. Раоден не любил обильных завтраков, но сегодня проснулся с волчьим аппетитом и не мог дождаться, когда принесут еду. В конце концов принц решил послать кого-нибудь с приказом поторопить поваров.

— Йен? — крикнул он в неосвещенные покои.

Ответа не последовало. Раоден нахмурился, недоумевая, куда подевался его сеон.

Принц встал, и снова его взгляд невольно потянулся к окнам. Накрытый тенью великого города, Каи казался незначительной деревушкой. А сам Элантрис… Огромный, черный, как эбеновое дерево, лабиринт домов и улиц напоминал остов некогда живого существа. Раоден поежился.

В дверь постучали.

— Наконец-то, — с облегчением произнес Раоден, открывая дверь.

За ней стояла старая Элао с подносом фруктов и теплого хлеба.

Стоило Раодену потянуться за подносом, как руки служанки разжались и тот с грохотом полетел на пол. От далеко разнесшегося в утренней тишине эха у Раодена зазвенело в ушах.

— Доми милостивый! — с ужасом прошептала Элао.

Ее дрожащие пальцы сжали на шее амулет Корати.

Раоден протянул было к ней руку, но служанка отпрянула. Подгибающиеся ноги плохо ее слушались, и в спешке она чуть не споткнулась о небольшую дыню.

— Что? — спросил Раоден.

И тут он увидел свою руку. В мерцающем свете коридорных фонарей Раоден смог разглядеть то, что оставалось не замеченным в полумраке комнаты.

В отчаянии принц ринулся к высокому зеркалу на стене, раскидывая с дороги мебель и спотыкаясь. В слабом утреннем свете из глубин зеркала на него смотрело отражение незнакомца.

Карие глаза остались прежними, хотя сейчас были широко распахнуты от страха. Волосы сменили цвет с русого на пепельно-серый. Но сильнее всего изменилась кожа: лицо в зеркале покрывали черные пятна, похожие на свежие синяки. Пятна, которые могли означать только одно.

Шаод настиг и его.

Грохот захлопнувшихся за спиной ворот Элантриса прозвучал финальным аккордом. Раоден прислонился к ним спиной и попытался собраться с мыслями.

Ему казалось, что воспоминания о событиях сегодняшнего утра принадлежат кому-то другому, настолько невероятным было то, что с ним произошло. Король Йадон, не встречаясь глазами с сыном, приказал жрецам приготовить его и вышвырнуть в Элантрис. Все прошло без лишнего шума; Йадон не мог позволить просочиться за пределы дворца новости о том, что наследный принц стал элантрийцем. Случись с ним шаод десять лет назад, Раодена сейчас бы приветствовали как бога. Но теперь от шаода не ждали почестей и прекрасной серебристой кожи; вместо этого он приносил омерзительный облик чудовища и людское презрение.

Раоден покачал головой, он никак не мог поверить в случившееся. Шаод поражал других людей — далеких от него, которые того заслуживали. Только не наследного принца Арелона. Не Раодена.

Перед ним простирался Элантрис. На высоких стенах высились караульные помещения и дежурили часовые, но они находились там не для защиты города от врагов. Их главной задачей было не дать обитателям сбежать. Со времен реода каждого, с кем случался шаод, выбрасывали догнивать за ворота: погибающий город служил обширным склепом для тех, чьи тела лишились способности умирать.

Раоден помнил, как однажды стоял на этих стенах, глядя вниз на отвратительных жителей Элантриса, точно так же как сейчас солдаты разглядывали его самого. Тогда черные улицы города казались ему очень далекими, хотя и тянулись прямо у него под ногами. Помнится, он лениво размышлял о прогулке по ним.

Теперь судьба подкинула ему такую возможность.

Раоден толкнулся было в ворота, как будто пытаясь пройти сквозь них. На мгновение у принца промелькнула безумная надежда, что ему удастся вырваться на свободу и оставить позади поселившееся в крови проклятие. Но чуда не произошло, и он застонал в бессильном отчаянии. Ему хотелось свернуться в комок на жестких, грязных камнях и ждать — ждать, когда пробуждение избавит его от дурного сна. Только Раоден знал, что никогда не проснется. Жрецы сказали, что у этого кошмара конца не будет.

И все же что-то поддерживало его, не давая окончательно опустить руки. Шаод завладел его телом, но сломить дух принца было не так легко. Его единственной опорой перед лицом грозящих поглотить разум отчаяния и жалости к себе оставалась гордость, и Раоден высоко поднял голову, решив поглядеть в глаза собственной судьбе.

Раньше, когда Раоден смотрел сверху вниз со стен Элантриса на его жителей, он видел заполонившую город грязь. Теперь он стоял в ней.

Любую поверхность — от стен зданий до многочисленных трещин на мостовой — покрывал толстый слой грязи. Склизкое, маслянистое вещество полностью уничтожило прежний блеск Элантриса, и в городе воцарился черный цвет. Только кое-где его уныние разнообразили зеленоватые пятна, напоминающие сточные воды.

Но к чему взгляд с городских стен никак не мог подготовить Раодена, так это к близкой встрече с элантрийцами. Около дюжины человек лежали вповалку на зловонных камнях площади. Другие сидели в оставленных ночным дождем лужах темной воды, не замечая сырости. А может, им было уже все равно. И все они стонали. Большинство страдальцев тихо причитали и всхлипывали от неведомой боли. Но одна женщина на дальнем конце площади долго заходилась криком непритворной муки и затихла, только когда закончился воздух в ее легких.

Почти все жители носили истрепанные одежды, настолько вымазанные уличной грязью, что об их первоначальном цвете было трудно судить. Однако, приглядевшись получше, Раоден их распознал. Он перевел взгляд на собственные похоронные одеяния: длинная развевающаяся мантия выглядела сплетенной из множества белых лент. Рукава и подол уже покрывали темные пятна; Раоден подозревал, что очень скоро его одежда перестанет отличаться от лохмотьев других элантрийцев.

«Вот что меня ожидает, — мелькали в голове Раодена панические мысли. — Перемены уже начались. Через несколько недель и от меня останется только всхлипывающий в углу живой труп».

Движение на другой стороне площади отвлекло его от унылых раздумий. Несколько элантрийцев собрались в полумраке дверного проема напротив. Раоден не мог их четко разглядеть, но казалось, они чего-то ждут; мурашки бежали по коже от тяжести их взглядов.

Он попытался прикрыть глаза от солнца и только тогда вспомнил о маленькой соломенной корзинке, которую держал в руках. В ней лежало ритуальное подношение Корати, сопровождающее мертвого в загробную жизнь или, в его случае, в Элантрис. В корзине перекатывалось несколько чахлых овощей, пригоршня зерен, ломоть хлеба и маленькая фляжка с вином. Обычно приношения мертвым были гораздо обильнее, но даже жертву шаода не следовало отпускать с пустыми руками.

Принцу вспомнились слышанные по ту сторону стен рассказы о жестокости элантрийцев, и он снова перевел взгляд на силуэты в дверном проеме. Пока что собравшиеся не двигались с места, но их пристальный интерес начинал беспокоить его.

Раоден затаил дыхание и осторожно двинулся вдоль стены к восточной стороне площади, стараясь не привлекать к себе внимания. Он чувствовал, что наблюдение не прекращается, но никто за ним не последовал. Через несколько шагов дверной проем скрылся из виду, а еще через секунду принц оказался на одной из улиц.

Раоден с облегчением вздохнул; его не отпускало ощущение, что он только что избежал опасности, хотя и не мог сказать, какой именно. После нескольких глубоких вдохов он окончательно убедился, что погони за ним нет, и почувствовал себя глупцом из-за поднятой им ложной тревоги. Ведь до сих пор никакого подтверждения слухам об Элантрисе ему не встретилось. Раоден покачал головой и пошел дальше.

Вонь стояла такая, что уже через несколько шагов у него защипало в глазах. Густая слизь, которая покрывала все вокруг, источала гнилостный запах прокисших грибов. Вонь настолько донимала Раодена, что он, не глядя, куда идет, чуть не наступил на скорчившегося у стены одного из домов старика. Тот в ответ жалобно застонал и протянул иссохшую руку. Раоден пригляделся получше, и от увиденного мороз побежал по коже: «старику» было не больше шестнадцати. Кожу перемазанного сажей жалкого существа покрывали темные пятна, но лицо принадлежало ребенку, а не взрослому. Раоден невольно отшатнулся.

Мальчик, как будто понимая, что вот-вот упустит свой шанс, снова вытянул руку.

— Поесть, — промямлил он ртом, в котором не хватало половины зубов. — Пожалуйста!

Тут рука в бессилии опустилась, и мальчик снова прислонился спиной к холодной каменной стене. Но его наполненные мукой глаза не отпускали Раодена. Принц видел во Внешних городах попрошаек, и пару раз шарлатанам удавалось обдурить его. Но этот мальчик не притворялся.

Раоден покопался в сумке, вытащил ломоть хлеба из погребальных припасов и протянул мальчишке. Парень не мог поверить своему счастью, и выражение радости на его лице испугало

Раодена больше, чем отчаяние, на смену которому оно пришло. Это существо давно потеряло надежду, — похоже, он попрошайничал скорее по привычке, чем надеясь на подаяние.

Оставив мальчишку, Раоден свернул в небольшую аллею. Он рассчитывал, что после главной площади впечатление от города окажется менее удручающим, ведь грязи полагалось копиться в людных местах. Однако он ошибался: переулок просто тонул в склизкой массе.

Позади прозвучал глухой удар, и Раоден в удивлении обернулся. У входа в аллею группа людей сгрудилась вокруг лежащего на земле попрошайки. Раоден с дрожью наблюдал, как пятеро мужчин пожирают его хлеб, вырывая друг у друга куски под отчаянные крики мальчишки. В конце концов один из грабителей потерял терпение и с размаху опустил на шею мальчика самодельную дубинку. Принца передернуло от разнесшегося по пустой аллее треска.

Мужчины доели хлеб и повернулись к Раодену. Он в тревоге попятился; выходило, что он поторопился с выводом, будто за ним не следят. Пятерка медленно двинулась к нему, и Раоден, развернувшись, бросился бежать.

За спиной послышался шум погони. Раоден спотыкался от страха; принцу никогда еще не приходилось попадать в опасные переделки, и он несся сломя голову. Он с ужасом ожидал, что вот-вот собьется дыхание и заколет в боку, как всегда случалось с ним при сильных нагрузках, но ничего такого не произошло. Вместо этого Раодена начала охватывать нарастающая слабость, грозившая вот-вот свалить его с ног. Ощущение было крайне неприятным, как будто сама жизнь медленно вытекала из него.

В отчаянии Раоден швырнул через плечо погребальную корзинку. Неуклюжий жест лишил его равновесия, и, поскользнувшись на сколотом булыжнике, Раоден врезался в кучу гниющего дерева. По всей видимости, когда-то она была штабелем больших ящиков, и сейчас их остатки смягчили его падение.

Раоден старался поскорее выпутаться из трухлявого месива и встать на ноги; от его барахтанья по мокрой аллее разлетались щепки. Однако преследователи уже потеряли к нему интерес. Они скорчились на коленях в вонючей грязи, собирая рассыпанные по мостовой овощи и зерна и выуживая их из темных луж. Желудок Раодена свело, когда один из мужчин запустил палец в щель между камнями, подцепив больше черной жижи, чем кукурузных зерен, и засунул все это в рот. Слюна капала с его губ и стекала по подбородку, а рот напоминал кипящий на плите горшок с грязью.

Один из шайки заметил, что Раоден наблюдает за ними. Он с рычанием потянулся к висевшей на боку дубинке и без особой охоты шагнул вперед. Раоден заметался в поисках оружия, выбирая доску покрепче, сжал ее в дрожащих руках и попытался придать себе грозный вид.

Головорез замялся, но тут радостный крик позади привлек его внимание: кто-то обнаружил крошечную фляжку с вином. Поднялась возня, и про Раодена забыли; четверо погнались за счастливчиком — или глупцом, — сбежавшим с драгоценной жидкостью, и вскоре вся пятерка исчезла из виду.

Раоден без сил уселся на обломки. «Вот что меня ждет…»

— Кажется, они про тебя забыли, сюл, — раздался голос.

Раоден подпрыгнул от неожиданности и обернулся. На ступеньках неподалеку лениво растянулся не замеченный им раньше мужчина; его гладковыбритая голова блестела на утреннем солнце. Он определенно был элантрийцем, но перед превращением принадлежал к другой расе, не из Арелона. Хотя лицо и руки незнакомца покрывали кричащие о шаоде черные пятна, здоровые участки кожи были не бледными, а темно-коричневыми.

Раоден напрягся в ожидании опасности, но человек не выказывал желания напасть на него. В нем также не наблюдалось признаков дряхлой немощи, как у людей на площади. Незнакомец был высоким и крепко сбитым, а его глаза говорили о немалом уме и проницательности. С задумчивым видом он продолжал изучать Раодена.

Раоден с облегчением вздохнул:

— Кем бы ты ни был, я рад тебя видеть. Я уже начал думать, что все здесь либо умирают, либо сходят с ума.

— Мы не можем умереть, — фыркнул незнакомец. — Мы и так мертвы. Коло?

Коло. Иноземное слово показалось знакомым, как и сильный акцент мужчины.

— Ты не из Арелона?

Незнакомец покачал головой:

— Я Галладон, из суверенного государства Дюладел. Но с недавних пор живу в Элантрисе — городе грязи, безумия и вечной гибели. Приятно познакомиться.

— Дюладел? Но шаод опасен только для жителей Арелона, — возразил Раоден.

Принц поднялся, стряхивая с себя щепки в различных стадиях трухлявости. Одежду покрывала слизь, и теперь сырая вонь Элантриса исходила от него самого.

— В Дюладеле смешанная кровь, сюл. Арелонцы, фьерденцы, теоданцы — там ты найдешь их всех. Я…

Раоден чертыхнулся, не дав мужчине договорить.

Галладон приподнял бровь:

— Что такое, сюл? Заноза не туда попала? Хотя, как я полагаю, подходящее место для занозы найти трудно.

— Палец на ноге болит! — ответил Раоден. Он захромал по склизкой брусчатке. — Что-то не так, я ушиб его, когда падал, а боль все не проходит.

Галладон с сожалением покачал головой:

— Добро пожаловать в Элантрис, сюл. Ты уже не человек, ты труп. Твое тело больше не может лечить себя.

— Что?

Раоден плюхнулся на землю рядом со ступеньками. Палец продолжал болеть так же сильно, как и в момент ушиба.

— Любая боль, сюл, — прошептал Галладон, — любой порез, царапина или синяк — все они останутся с тобой, пока ты не сойдешь с ума от мучений. Как я и говорил: добро пожаловать в Элантрис.

— Как вы такое выносите? — спросил Раоден, продолжая растирать палец, хотя облегчения это не приносило.

Казалось бы, такая дурацкая маленькая травма, но ему приходилось сдерживать готовые пролиться от боли слезы.

— Никак. Мы либо крайне осторожны, либо пополняем ряды тех руло, что ты видел на площади.

— На площади… Идос Доми! — выругался Раоден.

Принц вскочил на ноги и заковылял к площади. Он нашел попрошайку на том же месте, рядом со входом в аллею. Тот все еще был жив… в каком-то смысле.

Глаза мальчика слепо смотрели в небо расплывшимися зрачками. Его губы шевелились, но не издавали ни звука. Шея была свернута, и сбоку в ней зиял длинный порез, сквозь который виднелись позвонки и глотка. И этой раной мальчик безуспешно пытался дышать.

Внезапно боль в сбитом пальце показалась Раодену пустяком.

— Идос Доми, — прошептал он и был вынужден отвернуться, когда желудок свело судорогой.

Принц опустил голову и оперся на стену здания, борясь с позывом прибавить нечто к слизи на мостовой.

— Для него уже все кончено, — будничным тоном произнес Галладон, присаживаясь на корточки рядом с попрошайкой.

— Сколько… — начал Раоден, и тут его желудок взбунтовался вновь. С глухим шлепком он уселся прямо в грязь и только после нескольких глубоких вдохов смог продолжить: — Сколько он еще проживет?

— Ты так и не понял, сюл. — Грусть в голосе Галладона делала его акцент заметнее. — Он не живет; никто из нас не живет. Именно поэтому мы здесь. Коло? Мальчишка останется таким навсегда. Ведь именно столько длится вечное проклятие.

— Мы можем что-то для него сделать?

Галладон пожал плечами:

— Можно попробовать сжечь его — при условии, что сумеем развести огонь. Кое-кто думает, что тогда боль проходит.

— И когда тело сгорит, — Раоден никак не мог заставить себя взглянуть на мальчика, — что произойдет с его душой?

— У него нет души. — Галладон покачал головой. — По крайней мере, так нам говорили жрецы Корати, Дерети и Джескер — все они сходятся в одном: мы прокляты.

— Ты не ответил на мой вопрос. Если он сгорит, его страдания закончатся?

Галладон продолжал рассматривать мальчика. Через несколько мгновений он передернул плечами:

— Некоторые считают, что, если нас сжечь или отрубить голову — в общем, полностью уничтожить тело, — мы просто перестанем существовать. Другие говорят, что боль продолжается, что мы сами становимся болью. Они полагают, что останется бесцельно витающий дух, не способный ощущать ничего, кроме агонии. Мне не нравится ни один из вариантов, так что я просто стараюсь сохранять себя в целости. Коло?

— Да. Коло, — прошептал Раоден.

Он наконец-то собрался с духом и взглянул на раненого мальчишку. На него смотрела огромная рана. Из нее медленно сочилась кровь, как будто жидкость неподвижно стояла в венах, подобно затхлой воде в пруду.

Охваченный внезапным холодом, Раоден приложил ладонь к груди.

— Мое сердце не бьется, — впервые осознал он.

Галладон посмотрел на Раодена, как если бы тот выдал совершенно идиотское замечание:

— Сюл, ты мертв. Коло?

Мальчишку они не сожгли. Не смогли найти ничего подходящего для разведения костра, да и Галладон решительно воспротивился. «Мы не можем принять на себя такую ответственность.

Что, если у него действительно нет души и он перестанет существовать, когда мы сожжем тело? Есть люди, которые предпочтут жить в агонии, чем раствориться в полном небытии».

Так что они оставили мальчика лежать под стеной дома. По лицу Галладона нельзя было сказать, что его затронуло происшедшее; но Раоден согласился только потому, что не мог предложить другого выхода, хотя чувство вины терзало его гораздо сильнее боли в ушибленном пальце.

Галладон равнодушно повернулся к принцу спиной и зашагал обратно по аллее, обходя стонущих кое-где в канавах элантрийцев. Он ясно давал понять, что ему совершенно безразлично, последует ли Раоден за ним или останется разглядывать замысловатое пятно на стене. Принц смотрел, как удаляется темнокожий дьюл, и пытался понять, что делать дальше, но после пережитого за день мысли разбегались. Раньше его ожидала карьера политика; наставники годами готовили Раодена мгновенно оценивать изменившуюся ситуацию. И сейчас пришла пора воспользоваться их наукой: он принял решение довериться Галладону.

Было в дьюле что-то симпатичное, что притягивало к нему Раодена. Ему нравились спокойная рассудительность и бодрое отношение Галладона к жизни, и принца не покидала уверенность, что плотная маска пессимизма, которой прикрывался дьюл, скрывает немало достойных качеств. Раоден видел его глаза, когда тот смотрел на страдающего мальчика. Галладон мог утверждать, что смирился с неизбежным, но судьба парня не оставила его равнодушным.

Дьюл устроился на прежнем месте на ступеньках. Раоден решительно подошел ближе и остановился в ожидании.

Галладон посмотрел на него:

— Что тебе надо?

— Мне нужна твоя помощь. — Раоден присел на корточки перед ступеньками.

Галладон фыркнул:

— Ты в Элантрисе, сюл. Такого понятия, как помощь, здесь просто не существует. Боль, безумие и масса грязи — это пожалуйста.

— Можно подумать, ты сам в это веришь.

— Ты не к тому обращаешься, сюл.

— Ты — единственный человек из встреченных мною в этом городе людей, который не пытался на меня напасть, — возразил Раоден. — Твои поступки расходятся со словами.

— А может, весь секрет в том, что я и так знаю, что у тебя ничего нет?

— Не верю.

Галладон пожал плечами, словно говоря «мне наплевать, во что ты веришь», привалился к стене дома и закрыл глаза.

— Хочешь есть? — негромко спросил Раоден.

Глаза дьюла тут же распахнулись.

— Меня всегда занимало, чем король Йадон кормит элантрийцев, — задумчиво произнес принц. — Никогда не слышал, чтобы в город поставлялось продовольствие, но мне не приходило в голову, что может быть иначе. Но раз мы живем без сердцебиения, значит можно обойтись и без еды? Вот только голод мы ощущаем, как и обычные люди, если не сильнее. Еще утром я удивился внезапному аппетиту, а сейчас есть хочется еще больше. И, судя по напавшей на меня шайке, со временем становится только хуже.

Раоден залез под запятнанную мантию, вытащил тонкий ломоть сушеного мяса и показал Галладону. Скука тут же исчезла с лица дьюла, будто ее и не было, а его глаза вспыхнули хищным огнем: подобную животную алчность Раоден наблюдал у своих преследователей. Хотя Галладон и казался способным держать себя в узде, только сейчас принц в полной мере осознал, как много поставил на симпатию к этому человеку.

— Откуда ты взял мясо? — процедил Галладон.

— Оно выпало из корзины, когда жрецы вели меня сюда; я не знал, куда его деть, и засунул за пояс. Так ты голоден или нет?

Галладон помолчал, внимательно его рассматривая.

— И почему ты считаешь, что я не отберу его силой?

В словах звучала отнюдь не пустая угроза — Раоден видел, что дьюл всерьез обдумывает такую возможность. Оставалось только выяснить, готов ли он перейти от слов к делу.

— Ты называешь меня сюлом. Ты собираешься убить того, кого назвал другом?

За время разговора Галладон выпрямился, завороженный запахом мяса; из уголка его рта незамеченной стекла крошечная капля слюны. Он перевел взгляд на Раодена, лицо которого выражало все возрастающую тревогу. Стоило их взглядам встретиться, хищный блеск в глазах дьюла погас и растущее в воздухе напряжение растаяло. Галладон раскатисто хохотнул:

— Ты знаешь наш язык, сюл?

— Несколько слов, — уклончиво ответил Раоден.

— Образованный? В твоем лице Элантрису досталось жирное подношение. Ладно, выкладывай свои условия, хитрый ты руло.

— Я прошу тридцать дней, — заявил Раоден. — В течение тридцати дней ты покажешь мне город и расскажешь все, что знаешь о здешней жизни.

— Тридцать дней? Сюл, да ты каяна.

— Как я понимаю, — Раоден спрятал мясо обратно за пояс, — единственную пищу, которая попадает в город, приносят новички. Учитывая, как скупятся жрецы на подношения и сколько здесь ртов, я бы предположил, что здесь можно здорово проголодаться. Или лучше будет сказать — обезуметь от голода?

— Двадцать дней. — Галладон, видимо, взбодрился, и в его голосе зазвучала прежняя напористость.

— Тридцать, Галладон. Если ты не хочешь помочь, я найду кого-нибудь еще.

Галладон стиснул зубы.

— Руло, — проворчал он и протянул руку. — Тридцать дней. На твое счастье, длительных поездок на этот месяц я не планировал.

Раоден со смехом бросил ему мясо.

Дьюл поймал кусок на лету. Трясущимися пальцами он потянул его в рот, но на полдороге взял себя в руки, бережно спрятал сушеный ломоть в карман и встал.

— И как же тебя звать?

Раоден задумался. «Наверное, разумнее будет пока никому не говорить, что я из королевской семьи».

— «Сюл» — меня вполне устроит.

Галладон хмыкнул:

— Скрытный ты парень, как я погляжу. Ну ладно, пошли. Пора тебе оглядеться вокруг.

Глава 2

Не успела Сарин спуститься с палубы корабля, как обнаружила, что стала вдовой. Новость потрясла ее, но ни горьких слез, ни отчаяния, каких можно было ожидать от внезапно овдовевшей женщины, сообщение не вызвало. В конце концов, Сарин никогда не встречала своего мужа. Строго говоря, его и мужем нельзя было назвать: когда принцесса покидала родные земли, они с Раоденом были только помолвлены. И у нее имелись все основания полагать, что Арелонское королевство отложит свадьбу до ее прибытия; по крайней мере, на ее родине для вступления в брак требовалось присутствие обоих: жениха и невесты.

— Мне никогда не нравился этот пункт в свадебном контракте, госпожа, — произнес спутник Сарин — парящий за ее плечом шар света, величиной с арбуз.

Сарин в досаде притопнула ногой. Свадебный контракт был томциной из пятидесяти страниц, и сотни включенных в него пунктов предусматривали любую случайность, в том числе и смерть одного из новобрачных; в этом случае их помолвка объявлялась законным браком.

— Это довольно распространенное условие, Эйш, — ответила она. — Таким образом, даже если что-то случится с одной из сторон, политический союз не пострадает. Правда, еще никому не приходило в голову воплотить его в жизнь.

— До сегодняшнего дня, — ответил шар глубоким, хорошо поставленным голосом.

— Да уж, — согласилась Сарин. — И откуда мне было знать, что принц Раоден так плох и не протянет даже пяти дней, которые мы плыли по Фьерденскому морю?

Она задумалась:

— Прочитай мне этот пункт еще раз, Эйш, слово в слово.

— «Если милостивый Доми призовет к себе одну из сторон вышеупомянутой пары до назначенной для свадьбы даты, акт обручения будет рассматриваться равным акту свадьбы в глазах общества и закона».

— И ведь ни к чему не придерешься, верно? — спросила Сарин.

— Боюсь, что так, госпожа.

Принцесса нахмурилась, постукивая по щеке указательным пальцем. Ее взгляд рассеянно обежал причал, ненадолго задержался на разносчике, грузившем ее вещи в повозку, и наконец остановился на стоящем неподалеку высоком, аскетического вида мужчине, который с откровенной скукой наблюдал за погрузкой. Единственный прием, устроенный ей королем Йадоном, заключался в прибытии этого чопорного придворного по имени Кетол. На его долю также выпала «прискорбная обязанность сообщить, что принц Раоден скончался от скоропостижной болезни во время ее путешествия», что он и сделал тем же сухим невыразительным тоном, каким командовал грузчиком.

— Выходит, по всем законам я теперь арелонская принцесса?

— Именно так, госпожа.

— И вдова человека, с которым даже не успела как следует познакомиться.

— И тут вы правы.

Сарин покачала головой:

— Когда новости дойдут до отца, он будет хохотать до слез. Не видать мне покоя до конца жизни.

Эйш замерцал, выказывая неодобрение:

— Госпожа, король ни за что не отнесется к такому серьезному событию с легкостью. Без сомнения, смерть принца Раодена принесла немало горя царственной семье Арелона.

— Конечно. Так много горя, что у них даже не нашлось времени меня встретить, а ведь по закону я теперь не только их невестка, но и приемная дочь.

— Вполне возможно, что король Йадон пожелал бы встретить вас лично, если бы его предупредили о вашем прибытии заранее, госпожа.

Сарин нахмурилась, но Эйш был прав. Она собиралась опередить остальных гостей на несколько дней, надеясь, что ее ранний приезд станет предсвадебным подарком Раодену. Ей хотелось провести немного времени с ним вдвоем, без помех. Но скрытность обернулась против нее.

— Скажи мне, Эйш, на какой день после смерти по арелонским обычаям хоронят умерших?

— Точно не знаю, госпожа, — развел руками Эйш. — Я давно покинул Арелон, и мое пребывание здесь было кратким, так что многие подробности уже забылись. Но я читал, что арелонские обычаи во многом похожи на ваши.

Сарин кивнула и жестом подозвала придворного.

— Да, госпожа? — лениво осведомился Кетол.

— По принцу Раодену справлялись поминки?

— Конечно, госпожа, — ответил придворный. — Прощание с принцем происходит при храме Корати. Похороны пройдут сегодня вечером.

— Я хочу побывать у гроба.

Кетол замялся:

— Э… его величество просили, чтобы вас отвезли во дворец немедленно.

— Тогда я не стану задерживаться на поминках, — ответила принцесса, направляясь к карете.

Сарин критически оглядывала переполненный поминальный павильон, ожидая, пока Кетол с несколькими разносчиками расчистят ей путь к гробу. Ей пришлось признать, что убранство выглядит безукоризненным: цветы, погребальные дары, молящиеся жрецы Корати. Необычной казалась только огромная толпа посетителей.

— Как много здесь людей, — негромко заметила она Эйшу.

— Принца очень любили, госпожа, — ответил парящий рядом сеон. — Согласно нашим сведениям, он был наиболее популярной политической фигурой в стране.

Сарин кивнула и двинулась по проделанному усилиями Кетола проходу. Гроб принца стоял в самом центре павильона, и почетный круг солдат заставлял пришедших держаться на расстоянии.

Разглядывая лица по сторонам прохода, Сарин видела в них неподдельное горе.

«Значит, это правда, — думалось ей. — Люди действительно любили его».

Солдаты расступились перед ней, и принцесса оказалась у гроба. По кораитскому обычаю на нем были вырезаны эйоны, в большинстве своем символы надежды и покоя. Гроб окружала гора изысканных блюд: подношения усопшему.

— Могу я увидеть его? — спросила принцесса у невысокого жреца, вид которого излучал доброту.

— Мне очень жаль, дитя. Болезнь принца оставила неприятные последствия, и король желал, чтобы его сыну позволили сохранить достоинство и после смерти.

Сарин кивнула, поворачиваясь к гробу. Ей трудно было представить, чтo она должна чувствовать, стоя у гроба человека, которого прочили ей в мужья. Почему-то ее переполнял гнев.

Принцесса постаралась подавить рвущееся наружу чувство и еще раз обвела взглядом павильон. Ее поражало, что обстановка выглядит чересчур формальной. Хотя в чувствах пришедших сомнения не возникало, сам павильон, подношения и убранство выглядели лишенными теплоты.

«Молодой, крепкий мужчина, — опять одолели ее сомнения. — И умер от лихорадки с кашлем. Не спорю, это возможно… но не слишком-то вероятно».

— Госпожа, — тихо спросил Эйш, — что-то не так?

Сарин жестом подозвала сеона и направилась обратно к карете.

— Еще не знаю, — столь же тихо произнесла она. — Мне кажется, в случившемся что-то не сходится.

— Вы просто подозрительны по природе, госпожа, — заметил Эйш.

— Почему Йадон не соблюдает траур? Кетол говорил, что у него дворцовый прием; можно подумать, что смерть сына совсем его не затронула. — Сарин покачала головой. — Я разговаривала с Раоденом перед нашим отплытием из Теода, и он казался совершенно здоровым. Что-то не так, Эйш, и я хочу в этом разобраться.

— О, горе нам… — протянул Эйш. — Вы знаете, госпожа, ваш отец особенно просил меня постараться уберечь вас от неприятностей.

Сарин улыбнулась:

— Ты ведь сам знаешь, что эта задача невыполнима. Идем, нам предстоит встреча с моим новым отцом.

Всю дорогу Сарин просидела молча, прислонившись к окну кареты и рассматривая Каи. В ее голове вертелась одна и та же мысль: «Зачем я здесь?» Когда она говорила с Эйшем, ее голос и доводы звучали уверенно, но принцесса давно научилась скрывать свои страхи. Сарин прекрасно понимала, что ее неспроста одолевает вызванное смертью Раодена любопытство. Это чувство помогало ей отвлечься от неловкости и неуверенности в себе: в глубине души Сарин считала себя долговязой, нескладной, несколько бесцеремонной женщиной на закате своей привлекательности. Двадцать пять лет — ей следовало найти мужа много лет назад. Раоден был ее последним шансом.

«Как ты посмел помереть в такой момент, принц Арелонский!» — кружила в голове Сарин отчаянная мысль. Ирония ситуации только подливала масла в огонь. Следовало ожидать, что именно этот человек, начинавший ей нравиться, умрет прежде, чем им доведется встретиться. И теперь она оказалась одна в незнакомой стране, в политической зависимости от короля, которому не доверяла. Принцессой начало овладевать уныние.

«Ты и раньше была одинока, — напомнила она себе. — Справишься и сейчас, надо только отвлечься от грустных мыслей. А скучать тебе не придется — перед тобой новый двор, который необходимо пристально изучить. Наслаждайся тем, что имеешь».

Со вздохом Сарин подвела итог раздумьям и вернулась к созерцанию города. Несмотря на годы, проведенные по поручениям отца в дипломатических миссиях, в Арелоне ей бывать еще не приводилось. Со времен падения Элантриса остальные государства наложили на страну неофициальный карантин: никто не знал, чем загадочный город навлек на себя проклятие, но все боялись, что элантрийская болезнь окажется заразной.

Так что оживленность Каи приятно удивила Сарин. Улицы кипели жизнью, но при этом на них поддерживались чистота и порядок. Люди хорошо одевались, и она не заметила ни одного нищего. По одной стороне улицы шагала группа одетых в голубые мантии жрецов Корати, сопровождая человека в странной белой мантии. Сарин наблюдала за непонятной процессией, пока та не завернула за угол.

Также Каи не выказывал признаков экономических трудностей, от которых должен был страдать Арелон. Повозка миновала дюжины обнесенных оградами особняков, построенных в разных стилях. Одни щеголяли просторными пристройками и высокими крышами, характерными для архитектуры Дюладела. Другие больше напоминали каменные крепости, каким-то чудом перенесенные с воинственных земель Фьердена. Тем не менее все особняки отличала одна общая черта — от них так и веяло богатством. Простой народ мог голодать, но Каи, обиталище арелонской аристократии, подобные пустяки не коснулись.

Только одна угрожающая тень нависала над городом. В отдалении возносились огромные стены Элантриса, и от взгляда на их внушительные контуры Сарин пробирала дрожь. Всю свою сознательную жизнь она слышала рассказы об Элантрисе: о былой магии и ужасах, обитавших теперь на его черных улицах. Какими бы роскошными ни казались дома вокруг, каким бы богатством ни кичился Каи — мертвый город по соседству служил неотступным напоминанием, что дела в Арелоне далеки от полного благополучия.

— Не могу понять, почему они вообще здесь живут? — спросила Сарин вслух.

— Госпожа? — откликнулся Эйш.

— Почему король Йадон решил построить свой дворец в Каи? Зачем выбирать город, который так близок к Элантрису?

— Можно предположить, что причины в основном экономические. На северном побережье Арелона не так уж много подходящих портов, а этот — самый дальний.

Сарин кивнула: действительно, залив, образованный рекой Аредель при впадении в океан, представлял собой завидное место для порта. Но тем не менее…

— Вполне возможно, что причины кроются в политике, — продолжала размышления принцесса. — Йадон пришел к власти в неспокойные времена; вероятно, он решил, что близость к прежней столице прибавит ему веса.

— Все может быть, госпожа, — ответил Эйш.

«И какая, по сути, разница», — добавила про себя Сарин. Уже давно стало очевидным, что длительное обитание поблизости от Элантриса (или элантрийцев) не увеличило шансы жителей Каи на то, что шаод произойдет именно с ними.

Сарин отвернулась от окна и посмотрела на парящего рядом Эйша. До сих пор она не заметила ни одного сеона на улицах Каи, хотя этих созданий, считавшихся древними порождениями элантрийской магии, в Арелоне должно было обитать гораздо больше, чем у нее на родине. Эйш беззвучно висел над соседним сиденьем и не реагировал на ее пристальный взгляд. Если хорошенько прищуриться, то можно было разглядеть светящийся эйон в центре его сияния.

— Хотя бы договору ничего не угрожает, — произнесла Сарин после долгого молчания.

— При условии, что вы останетесь в Арелоне, госпожа, — ответил ей глубокий голос Эйша. — Так оговорено в контракте. Пока вы живете здесь и храните верность своему супругу, король Йадон обязан соблюдать договор с Теодом.

— Пока я храню верность мертвецу, — вздохнула Сарин. — С мужем или без, но мне придется остаться здесь.

— Как пожелаете, госпожа.

— Нам необходим этот союз. Влияние Фьердена усиливается с невиданной скоростью. Пять лет назад я бы сама утверждала, что нам нечего волноваться, что фьерденским жрецам никогда не стать значительной силой в Арелоне. Но сейчас… — Сарин покачала головой. Падение республики Дюладел многое изменило. — Нам не следовало отдаляться от Арелона, Эйш, — продолжала она. — Наладь мы твердые связи с арелонским правительством десятилетие назад, я бы не очутилась в теперешнем положении.

— Ваш отец боялся, что их политическая неразбериха переметнется в Теод, — напомнил Эйш. — Не говоря уже о реоде — ни у кого не было уверенности, что случившееся с элантрийцами не затронет и обычных людей.

Ход кареты начал замедляться, и Сарин вздохнула, позволив беседе замереть. Ее отец тоже считал Фьерден угрозой и понимал, насколько важно восстановление старых связей, поэтому она и приехала в Арелон.

Ворота дворца распахнулись перед экипажем. С друзьями или без, но она здесь, и Теод рассчитывает на нее. Ее задачей будет подготовка арелонцев к грядущей войне, которая с падением Элантриса стала неизбежной.

Арелонский король Йадон — теперь и названый отец Сарин — отличался худощавостью и жесткими чертами лица. Он совещался с группой придворных, и около пятнадцати минут принцессе пришлось простоять незамеченной, пока король не соизволил приветствовать ее кивком головы. В глубине души Сарин не возражала против ожидания: оно давало ей шанс понаблюдать за человеком, который теперь вправе рассчитывать на ее лояльность. Тем не менее подобное обращение глубоко задело ее чувство собственного достоинства. Как теодская принцесса, она заслуживала если не грандиозного приема, то по крайней мере соблюдения протокола.

Пока Сарин ожидала, ее поразила одна странность. Йадон совсем не походил на человека, убитого горем по умершему сыну и наследнику престола. Ни осанка, ни черты лица короля не несли признаков отчаяния и безысходной усталости, обычно сопровождающих гибель близкого человека. Да и весь двор не производил впечатления охваченного трауром.

«Неужели он настолько бессердечен? — Девушка с беспокойным любопытством рассматривала Йадона. — Или так хорошо умеет скрывать свои чувства?»

Годы, проведенные при дворе ее отца, превратили Сарин в знатока человеческой натуры. Хотя слова Йадона до нее не долетали (Кетол попросил принцессу остаться в глубине зала и ожидать разрешения приблизиться), она смогла составить представление о характере короля, наблюдая за его поведением. Он говорил уверенно, раздавая четкие указания и время от времени тыча тонким пальцем в расстеленную на столе карту. Что вроде бы указывало на сильную волю и точное понимание целей и пути к ним. Сарин решила, что это неплохой знак и она сможет найти с Йадоном общий язык.

В конце концов король жестом подозвал ее к себе. Сарин постаралась скрыть раздражение, вызванное долгим ожиданием, и приблизилась с подобающей случаю благородной покорностью.

Йадон прервал ее на середине реверанса.

— Мне не говорили, что ты такая высокая! — воскликнул он.

— Господин? — Сарин подняла взгляд.

— Ну ладно. Тот, кого это могло смутить, все равно уже ничего не увидит. Эшен! — резко крикнул он, и неприметная доселе женщина на другом конце зала угодливо подскочила. — Покажи ей покои и проследи, чтобы она не скучала. Займитесь вышиванием или другими женскими делами.

И с этими словами король повернулся к ожидавшей его группе торговцев.

Сарин так и замерла на середине поклона, остолбенев от полного несоблюдения этикета. Только годы придворной жизни помогли ей вовремя прикусить язык. Скромная женщина, к которой относился приказ Йадона, — королева Эшен — проворно подошла к Сарин и взяла ее за руку. Она была невысокой и стройной, с темно-русыми волосами, слегка тронутыми сединой.

— Пойдем, дитя, — произнесла королева высоким пронзительным голосом. — Мы не должны тратить королевское время понапрасну.

И Сарин позволила увести себя в одну из боковых дверей.

— Доми милостивый, — бормотала она под нос, — во что я ввязалась?

— …Тебе понравится, когда зацветут розы. Садовники рассаживают их так, что можно наслаждаться запахом, даже не подходя к окнам! Мне бы хотелось, чтобы они были поменьше.

— Розы? — Сарин свела в недоумении брови.

— Нет, дорогая, — без малейшей паузы продолжала королева. — Окна. Ты не поверишь, как слепит по утрам солнце. Я просила их — садовников, конечно, — найти мне оранжевые, я просто без ума от оранжевого, а они мне подсунули омерзительный желтый тон. Я им говорю, что, если бы я хотела желтый, я бы попросила посадить абертины. Надо было видеть, как они извинялись, я уверена, что к концу года у нас все же появятся оранжевые. Просто чудесно, правда, дорогая? Но окна так и останутся слишком большими. Может, мне удастся заложить парочку камнями.

Сарин завороженно кивала. Беседа оставила ее безразличной, а вот королева заинтересовала. Сарин всегда подозревала, что лекторам в отцовской академии нет равных в пустой болтовне, но

Эшен их всех заткнула за пояс. Королева перескакивала с одной темы на другую, как порхающая бабочка, которая никак не может решить, на каком же цветке ей остановиться. У любой из затронутых тем имелся шанс вылиться в интересный разговор, но королева не дала Сарин ни малейшей возможности ухватиться ни за одну из них.

Сарин глубоко вдохнула, взывая к запасам собственного терпения. Доми учил, что все люди разные и это дар, который делает жизнь интереснее; так что было бы несправедливо винить королеву за ее характер. Кому-то ее бессвязный лепет мог бы показаться очаровательным. К несчастью для Сарин, после знакомства с королевской семьей она начала подозревать, что найти политических союзников в Арелоне будет нелегко.

Чем дальше, тем больше странное поведение Эшен беспокоило принцессу. Никто не мог говорить так много, как королева. Она не замолкала ни на миг; можно было подумать, что присутствие Сарин смущает ее. И тут принцесса поняла, что Эшен тараторит на любую тему, обходя молчанием самую главную — почившего принца. Сарин подозрительно прищурилась. Даже если сделать скидку на невероятное легкомыслие королевы, она все же казалась чересчур жизнерадостной для женщины, только что потерявшей сына.

— Вот твои покои, дорогая. Мы уже распаковали твои сумки и добавили несколько необходимых вещей. Я вижу, ты носишь разные цвета, даже желтый, хотя я не представляю, как он может тебе нравиться. Ужасный цвет. Конечно, твои волосы совсем не ужасные. Блондинку никак нельзя назвать желтоволосой. Это то же самое, как если назвать лошадь овощем. Пока что у тебя нет своей лошади, но ты можешь брать любую из королевских конюшен. У нас много породистых животных, знаешь ли, Дюладел очень красив в это время года.

— Конечно, — ответила Сарин.

Она оглядела небольшую комнату, и та пришлась ей по вкусу.

Большие помещения принцесса не любила за навеваемое ими уныние, а слишком маленькие казались ей тесными.

— А вот это тебе понадобится, милочка. — Эшен указала на лежавшую в стороне кипу одежды.

Остальные вещи уже развесили по местам, а эти, видимо, доставили совсем недавно. Все платья обладали одной общей чертой.

— Черный?! — воскликнула Сарин.

— Конечно. Ведь ты… ведь ты в… — Эшен замялась.

— Я в трауре, — догадалась Сарин.

От досады она притопнула ногой — черный не был ее любимым цветом.

Эшен кивнула:

— Ты сможешь надеть одно из них вечером на похороны. Церемония должна получиться очень милой — я сама ее готовила.

Эшен снова завела рассказ о своих любимых оттенках, и очень скоро монолог свелся к признанию, что она ненавидит фьерденскую кухню. Сарин кивала и вежливо, но непреклонно вела королеву к дверям. Как только та оказалась в коридоре, принцесса сослалась на усталость после путешествия и отгородилась от потока слов, закрыв дверь.

— Общение с ней потеряет новизну очень быстро, — проворчала себе под нос Сарин.

— Королева обладает неоспоримым даром вести беседу, — согласился глубокий голос у окна.

— Что ты узнал? — спросила Сарин, начиная копаться в горе черной одежды.

Эйш вплыл в комнату:

— Я встретил гораздо меньше сеонов, чем ожидал. Насколько я помню, когда-то этот город был полон нами.

— Я тоже обратила внимание. — Сарин прикинула перед зеркалом платье, недовольно покачала головой и бросила его обратно в кучу. — Все изменилось.

— Полностью согласен. Следуя вашим указаниям, я расспросил сеонов о безвременной кончине принца. К несчастью, они не выказали желания говорить на эту тему; они считают смерть молодого наследника перед свадьбой дурным знаком.

— Особенно для него самого, — пробормотала Сарин, раздеваясь, чтобы примерить платье. — Эйш, здесь происходит что-то странное. Я думаю, что принца убили.

— Убили, госпожа? — В голосе сеона прозвучало явное неодобрение, и он замерцал. — Кто же мог это сделать?

— Пока не знаю, но… Меня настораживают обстоятельства его смерти. И потом, я не заметила, чтобы двор был в трауре. Возьми хотя бы королеву — только вчера она потеряла сына, но, похоже, ее это не слишком огорчило.

— Тому есть простое объяснение, госпожа. Возможно, вы забыли, что принц Раоден — не ее сын. Его матерью была первая жена короля Йадона, которая умерла двенадцать лет назад.

— Когда король женился снова?

— Сразу после реода. Через несколько месяцев после того, как взошел на трон.

Сарин нахмурилась.

— Все же мне не по себе, — сказала она. Принцесса изогнулась, пытаясь застегнуть платье на спине. Потом повернулась к зеркалу и критически оглядела свое отражение. — Я в нем выгляжу бледнее смерти, но, по крайней мере, оно неплохо сидит. Я боялась, что оно мне до колен не достанет, — арелонки такие коротышки.

— Как скажете, госпожа, — ответил сеон.

Как и Сарин, он прекрасно понимал, что арелонки вовсе не коротышки: даже в Теоде принцесса возвышалась над другими женщинами на голову. В детстве отец звал ее Прутик Леки — в его любимом виде спорта так назывался высокий тонкий колышек, который отмечал линию ворот. Даже существенно округлившись в зрелости, Сарин все еще казалась долговязой.

— Госпожа, — прервал ее размышления голос Эйша.

— Да?

— Ваш отец желает поговорить с вами. Мне кажется, ему стоит услышать ваши новости.

Сарин подавила вздох и кивнула, и Эйш начал ярко переливаться. Через несколько мгновений контуры шара света, который составлял сущность сеона, растаяли, и перед принцессой возникли голова и плечи короля Эвентио Теоданского.

— Ин? — Губы светящейся головы шевельнулись.

— Я здесь, отец.

Король Теода был крепким мужчиной с крупным овальным лицом и массивным подбородком. Чтобы поговорить с дочерью, он должен был находиться рядом с другим сеоном, скорее всего —

Дио, который сейчас передавал изображение Сарин.

— Ты нервничаешь перед свадьбой? — с тревогой спросил Эвентио.

— Насчет свадьбы… — медленно начала она. — Возможно, тебе не стоит приезжать на следующей неделе. Ничего интересного не предвидится.

— Почему?

Эйш оказался прав: отец не стал смеяться, когда узнал о смерти Раодена. Наоборот, лицо и голос короля выражали заботу и сочувствие. Его тревога только усилилась, когда Сарин объяснила, что даже со смертью принца обязательства свадебного контракта останутся в силе.

— Ох, Ин, я так тебе сочувствую. Я знаю, как много ты ожидала от этого брака.

— Чепуха, отец! — Принцессу раздосадовало, что Эвентио знал ее слишком хорошо. — Мы даже ни разу не встречались. Откуда могли взяться какие-то ожидания?

— Возможно, вы не встречались, — в голосе короля звучали утешительные нотки, — но ты разговаривала с ним через сеонов и писала письма. Я знаю тебя, Ин: ты романтик. Ты бы ни за что не решилась на этот брак, если бы не убедила себя, что сможешь полюбить Раодена.

Отец говорил правду, и внезапно одиночество нахлынуло на Сарин с новой силой. Она провела путешествие через Фьерденское море как на иголках, волнуясь перед встречей с будущим мужем. И все же она больше предвкушала ее, чем боялась.

Сарин часто уезжала из Теода, но ее всегда кто-то сопровождал. На этот раз принцесса путешествовала сама по себе, выехав раньше свадебного сопровождения, чтобы приятно удивить Раодена. Она перечитывала его письма столько раз, что ей начало казаться, будто они действительно знакомы. Человек, который возникал в ее воображении при чтении писем, обладал сложной, полной сочувствия к окружающим натурой, и ей очень хотелось узнать его получше.

Но знакомству так и не довелось состояться. Сарин чувствовала себя не только одинокой — она чувствовала себя отвергнутой. Нежеланной. Все эти годы она ждала, страдая от поддразниваний терпеливого отца, который не подозревал, как мужчины на родине избегают ее, страшась прямого и даже несколько заносчивого характера. И стоило найтись человеку, избравшему ее спутницей жизни, как в последний момент Доми украл его из-под носа.

Принцесса наконец дала волю чувствам, которые держала в узде с того момента, как сошла с палубы корабля. Она была рада, что сеон передавал только ее примерное изображение, потому что иначе отец мог увидеть бегущую по щеке слезу.

— Глупости, отец. Мы все понимаем, что это политический брак. Теперь, помимо общего языка, наши страны объединяет еще и союз правящих династий.

— Ох, солнышко… моя малышка Сарин, — прошептал король. — Я так надеялся, что все получится; ты не представляешь, как мы с матерью молились, чтобы ты нашла там свое счастье. Идос Доми! Мы должны были отказаться от договора.

— Я бы все равно тебя заставила, отец, — ответила Сарин. — Нам необходим союз с Арелоном. Недостаток кораблей больше не будет удерживать Фьерден вдали от наших берегов: теперь под командованием вирна вся армия свордов.

— Малышка Сарин уже совсем большая, — поддразнил ее отец.

— Совсем большая и вполне способна выйти замуж за труп, — вяло засмеялась принцесса. — Может, оно и к лучшему. Не думаю, что принц Раоден дорос бы до моих ожиданий; стоит только посмотреть на его отца.

— Я слышал о нем, но надеялся, что это неправда.

— К сожалению, чистая правда. — Неприязнь к арелонскому монарху выдернула Сарин из грустных мыслей. — Король Йадон — один из самых неприятных людей, каких мне приходилось встречать. Он едва соизволил поздороваться со мной и тут же отослал заниматься вышиванием и прочими подходящими для женщин делами. Если Раоден хоть немного походил на отца, то мне повезло, что он умер до моего приезда.

Ее отец помолчал немного с задумчивым выражением, прежде чем спросить:

— Сарин, может, ты хочешь вернуться домой? При желании я смогу аннулировать договор, и никакой закон меня не остановит.

Принцессу немного испугало, насколько заманчивым оказалось предложение. После недолгого молчания она покачала головой:

— Нет, отец. Я должна остаться здесь. Это моя затея, и смерть Раодена не меняет того факта, что мы нуждаемся в союзниках. Кроме того, возвращение домой нарушит традицию: мы оба знаем, что теперь моим отцом является Йадон. Для тебя будет совершенно неприличным принять меня обратно в семью.

— Я всегда буду твоим отцом, Ин, — мягко, но решительно ответил Эвентио. — К Доми обычаи! Теод навсегда останется открытым для тебя.

— Спасибо, отец, я рада это слышать. Но я все же останусь, по крайней мере на время. Кроме того, не так все и плохо — у меня теперь новый двор, полный людей, с которыми можно поиграть.

— Ин. — В голосе короля проклюнулась тревога. — Я знаю этот тон. Что ты задумала?

— Ничего, — невинно ответила она. — Просто у меня осталось несколько вопросов, в которых мне бы хотелось покопаться, прежде чем поставить крест на этом браке.

После недолгой паузы король хмыкнул:

— Да поможет им Доми. Они еще не знают, чтo к ним приплыло. Пожалей их, Прутик Леки. Я вовсе не жажду получить через месяц от министра Наолена донесение, гласящее, что король Йадон сбежал в кораитский монастырь, а тебя арелонцы провозгласили правительницей.

— Хорошо, — чуть улыбнулась Сарин. — Я подожду хотя бы пару месяцев.

Отец разразился новым приступом своего характерного смеха; этот звук успокоил ее больше, чем любые заверения или утешения.

— Подожди минутку, Ин, — отсмеявшись, сказал он. — Я позову твою мать: она хочет поговорить с тобой. — Он опять хмыкнул и продолжил: — Она упадет в обморок, когда узнает, что ты уже успела довести беднягу Раодена до могилы.

— Отец! — запротестовала Сарин, но он уже исчез.

Перевод Ирины Колесниковой