Читаем книгу «Лисья тень» Джули Кагавы

Раз в тысячу лет Великий Дракон является смертному, чтобы исполнить его самое заветное желание. Раз в тысячу лет мир ждет перемены — к добру или к худу, решать тому, у кого в руках Свиток тысячи молитв.

Воспитанная монахами в далеком храме Тихих Ветров, Юмеко всю жизнь училась скрывать свою сущность ёкая. Наполовину кицунэ, наполовину человек, свой талант по сотворению иллюзий она использует только для мелких проделок. Но когда на храм нападает полчища демонов, Юмеко вынуждена отправиться в опасное путешествие, чтобы защитить фрагмент древнего свитка. Только она не единственная, кому нужна эта драгоценная реликвия. Каге Тацуми, загадочный самурай Клана Тени, тоже охотится за свитком. И он пойдет на все, лишь бы его найти.

Ночь пахла смертями. Нынешними и грядущими.

Укрывшись среди корявых ветвей глицинии, я внимательно оглядывал владения господина Хинотаки, подмечая стражей, которые бродили туда­сюда. Я просидел на дереве почти час и успел запомнить окружающую обстановку до мелочей и до секунды рассчитать время смены караула. Луна стояла высоко в небе, и час Быка был в самом разгаре, когда свет в верхнем окне замка наконец погас.

Теплый ветер прошелестел по ветвям, среди которых я прятался, взъерошил мне волосы и шарф и принес с собой запах крови.

Сознание ослепила мощная вспышка волнения, принадлежавшего не мне. Камигороши, точнее демон, заточенный в Камигороши, беспокоился, предвкушая грядущую жестокость. Меч, чье имя в переводе значило «убийца бога», стал неотъемлемой частью моего «я» с тех самых пор, как меня сделали его хозяином. Сейчас мне семнадцать, и больше половины жизни ушло у меня на то, чтобы в полной мере овладеть своенравным оружием. Без тренировок и наставлений сенсея я бы давно поддался ярости и ненасытности демона, заключенного в мече. Он одолевал меня и теперь, требовал выхватить клинок, соскочить вниз и залить кровью земли, в которых я оказался.

«Терпение, Хакаимоно*, — сказал я демону и почувствовал, что он немного успокоился. — Твое желание скоро исполнится».

Я спустился по веткам на внешнюю стену, а потом побежал вдоль перил. Потрепанный шарф развевался у меня за спиной. Наконец я добрался до места, где угол голубоватой крыши замка максимально сближался со стеной. Крыша все равно была футов на пятнадцать выше, но я снял с пояса веревку с крюком, покрутил и забросил наверх. Крюк тихонько щелкнул, зацепившись за гаргулью в виде рыбы на углу здания, веревка натянулась, и я начал взбираться.

Стоило мне только убрать веревку, как я заметил внизу самурая, который патрулировал внутреннюю стену. Я мгновенно застыл, прислушиваясь к шагам, и замедлил дыхание, чтобы лучше себя контролировать. Мне нельзя испытывать ни страха, ни сомнений, ни злости, ни сожалений, иначе Хакаимоно завладеет моим разумом. Если бы я хоть что­-нибудь почувствовал, то оказался бы во власти демона и уже не смог бы погасить его ярость. Я был пустым сосудом, оружием Клана Тени, и от меня требовалось лишь одно — выполнить свою миссию.

Самурай пошел дальше. Неподвижной тенью я следил за каждым его шагом, пока он не завернул за угол и не пропал из виду. А потом я бесшумно пошел по крыше, направляясь к главной крепости.

Подкравшись к распахнутому окну, я услышал негромкие голоса и замер. Пульс подскочил, Хакаимоно воспользовался мгновением моей слабости и потребовал, чтобы я разрубил говоривших на мелкие кусочки, пока они меня не заметили. Не обращая внимания на демона, я вжался в стену, а мимо прошли двое мужчин — судя по тяжелой походке, самураев.

— Это просто безумие какое-­то, — сказал один. — Йодзи пропал, а теперь еще и Кентаро бесследно исчезает. Как будто нас пожирают сами стены! И господин Хинотака вдруг запрещает вход на верхние этажи! — Он понизил голос почти до шепота. — Возможно, всему виной призрак госпожи Хинотака. Ходят слухи, что ее отравили…

— Закрой свой глупый рот, — зашипел его собеседник. — Госпожу Хинотака сгубила болезнь. А ты держи свой грязный язык за зубами, пока он не довел тебя до беды.

— Говори, что хочешь, — сказал первый самурай, защищаясь от нападок. — Но замок с каждым днем становится все мрачнее. Я даже рад, что завтра ухожу на задание, пускай оно и дурацкое. Не понимаю, зачем наш господин отправляет десяток солдат в горы Клана Земли искать этот древний артефакт.

Голоса затихли, в замке вновь воцарилась тишина. Я скользнул в окно и оказался в длинном и узком коридоре, полы и стены которого были сделаны из темного дерева. Единственным источником света была луна за окном, ко всему вокруг льнули тени. Я пошел по коридору вглубь замка, внимательно прислушиваясь, не раздадутся ли голоса или чьи­-то шаги. Но на этаже, кажется, не было никого, кроме двух стражей. По залам не ходили слуги, самураи не играли в го у себя в комнатах и не распивали саке. Страх пропитал все вокруг. Демон, заточенный в Камигороши, тоже это ощутил и воодушевленно всколыхнулся в моем сознании, зашевелился в нем, будто змея.

Лестница, ведущая на последний этаж крепости, располагалась в темном углу замка, в конце коридора. Ее никто не охранял. Сам воздух здесь был насыщен злом. По ступеням стекали бордово-­черные завитки зловонного дыма, невидимые для людского глаза. Перила и деревянные ступеньки уже начали гнить, а пол вокруг лестницы казался трухлявым и ненадежным. Сквозь решетчатое окно в замок влетел белый мотылек и тут же, закружившись по спирали, упал замертво.

Крепче сжав зубы, я стал подниматься по лестнице, не обращая внимания на дым и стараясь его не вдыхать. Моему взору открылся верхний этаж с толстыми деревянными стенами и решетчатыми окнами, сквозь которые виднелось небо. Дым стелился по полу — он выползал из-­под массивных деревянных дверей напротив.

Приложив к ним ладонь, я ощутил отравившую все внутри атмосферу болезни и толкнул створку. Из комнаты клубами повалил кроваво-­черный гнилостный туман. Застыв на пороге, я всмотрелся в темноту. Стены и пол просторных покоев покрывала плотная белая паутина, свисавшая с потолка. Она окутывала колонны и стропила, колыхалась дырявыми занавесями на ветру. То тут, то там постукивали гроздья белоснежных костей, напоминавшие жуткие музыкальные подвески. На стенах неподвижно висело несколько коконов размером с человека.

Я переступил порог, и дверь со скрипом захлопнулась у меня за спиной. Паутина пристала к моим дзика­-табиТрадиционная японская обувь с «отдельным» большим пальцем., но меня это не остановило. Я шагнул дальше. Под ногами зашелестело, коконы вокруг задрожали, а кости застучали громче. Я и не думал таиться: цель была близка, игра в прятки потеряла всякий смысл.

Из темноты послышался тихий женский смешок, и волоски у меня на руках встали дыбом.

— Слышу шаги юношеских ног, — напевно произнес голос, чью хозяйку надежно скрывала паутина. — Неужели господин Хинотака прислал мне еще одну игрушку? Юную, симпатичную, жаждущую любви? Иди ко мне, сладенький, — жарким шепотом позвала она, а я схватился за рукоять Камигороши, чувствуя дикое предвкушение демона. — Я буду любить тебя. Я опутаю тебя любовью и больше никуда не отпущу.

Последние слова раздались прямо над моей головой, и Хакаимоно угрожающе запульсировал в моем сознании. Не глядя вверх, я инстинктивно упал на руки и вдруг почувствовал, как кто­то схватил меня за рукав. Вскочив, я развернулся: с потолка свисало огромное существо, восемь хитиновых лап взяли в кольцо то место, где я стоял секунду назад.

— Хитрый маленький жучок!

Чудовище расправило лапы и опустилось, а потом, щелкая когтями по полу, повернулось ко мне. Я увидел голову и туловище красивой женщины, приставленные к телу гигантского паука. Человеческую половину прикрывало элегантное черно-­красное кимоно, но на фоне паучьей части оно выглядело до нелепого крошечным. Нависнув надо мной, дзёрогумоСказочное чудовище из японского фольклора, наполовину паук, наполовину — прекрасная девушка. склонила голову набок и улыбнулась. Крошечные черные клыки сверкнули между полными красными губами.

— Кто это у нас тут? — с придыханием спросила она, когда я резко сел на корточки и схватился за меч. Хакаимоно, беспощадный и яростный, встрепенулся у меня в голове, обостряя мои чувства, наполняя воздух запахом крови. Мальчик? Ты забрел ко мне в логово, потому что искал меня? — Она склонила голову на другую сторону. — Ты не похож на тех, кого присылает ко мне Хинотака. Те сперва гордые, а потом так сильно трясутся, мечутся, как перепуганные сверчки. Но ты… ты не боишься. Восхитительно.

Я молчал. Страх — самое опасное чувство на свете, его первым изгнали из моего тела. Сенсей учил меня, что страх — это отвращение, которое мы питаем к боли и страданиям. Самурай, встретив голодного медведя, боится не самого хищника, а того, что он может с ним сделать. Боится когтей, способных разорвать его плоть, зубов, которые могут выгрызть жизнь из его костей. Меня научили терпеть то, что многие вытерпеть не в силах; слабость из моего тела выбили, выжгли, вырезали, выдрали, и оно стало оружием. Я не боялся ни боли, ни смерти, потому что моя жизнь мне не принадлежала. Гигантская человекоядная женщина-­паук пугала меня не больше голодного медведя. В худшем случае она просто меня убьет.

Дзёрогумо хихикнула.

— Ну так иди сюда, жучок! — пропела она и протянула ко мне изящные белые руки. Ее голос стал умиротворяющим, почти чарующим. Он наполнил гудением мою голову, подмял под себя волю и заткал паутиной разум. Я чувствую в твоем сердце тоску одиночества. Позволь мне тебя полюбить. Позволь избавить от тревог и печалей, которые отягощают твою душу. Ты изведаешь сладость моего поцелуя и нежность моих объятий, а потом познаешь истинное наслаждение.

Дзёрогумо шагнула ближе. На губах у нее играла улыбка. Ее лицо застыло у меня перед глазами, закрыв собой все остальное.

— У тебя необыкновенно красивые глаза, — промурлыкала она. — Они похожи на лепестки цветков паслена. Так и хочется вырвать их и повесить в гостиной. — Она протянула руку и черными когтями коснулась моей щеки. Прелестный юный человечек… Уж сегодня­-то мы познакомимся поближе. Как тебя зовут, жучок? Скажи мне свое имя, чтобы я с любовью шептала его, когда буду пожирать тебя без остатка.

Демон внутри меня улыбнулся, и я услышал, как мой собственный голос отвечает женщине­-пауку, хотя слова были не мои вовсе.

— Мое имя тебе уже известно.

Я выхватил меч, и Камигороши тут же ожил и заполнил комнату зловещим алым сиянием. Дзёрогумо вскрикнула и отскочила. Ее безмятежное лицо исказила ненависть.

— Камигороши! — прошипела она, обнажив клыки. Черные глаза оценивающе сощурились. — Так значит ты убийца демонов Каге.

Холодно улыбнувшись, я шагнул вперед, ощутив, как по венам разливается сила меча, наполняя их яростью и жаждой крови. Дзёрогумо отступила, паучьи ноги зацокали по полу, лицо в красном мерцании Камигороши заметно побледнело.

— За что? — требовательно спросила она, хищно растопырив длинные пальцы с острыми когтями. — Здесь у меня есть все, что нужно. Я забираю лишь тех, кто не верен Хинотаке, тех, кто оказался недостоин служить ему. Какое значение имеют для тебя жизни горстки самураев, убийца демонов?

Я не ответил, только продолжил наступать. Меч пульсировал у меня в руках. Я был не вправе подвергать сомнению приказы моего клана или причины, по которым ему хотелось убить этого ёкая. Хотя я бы мог предположить, что само появление дзёрогумо на территории Клана Тени было достаточным поводом. Мы, семейство Каге, специализировались на тьме и лучше всех кланов в империи знали секреты теней и созданий, которые в них таятся. Я был в клане убийцей демонов — такова моя работа.

Дзёрогумо раздулась от злобы.

— Подлый человечишка! — процедила она, и между губами сверкнули черные клыки. — Ты меня не зарежешь, как зарезал Стоглазого Йаку или племя нэдзумиКрыса-ёкай. из деревни Хана. Я откушу тебе голову и выпью всю твою кровь, пока ты перерезаешь мне горло.

Она кинулась на меня черно­-желтой молнией — на удивление проворно, учитывая ее огромные размеры, — но я ждал этого. Одна из лап опустилась на деревянный пол с такой силой, что доска раскололась пополам. Я успел отскочить, крутанулся и с размаху ударил ее Камигороши. Из лапы брызнула черная кровь, дзёрогумо яростно вскрикнула, а Хакаимоно одобрительно застонал у меня в голове. Он упивался насилием и требовал, чтобы я дал ему волю. Но я не ослаблял самоконтроль, даже уворачиваясь от стремительных выпадов дзёрогумо, которая пыталась меня достать. Укрывшись в углу, я быстро прошептал заклинание на языке Тени, от меня отделился еще один Тацуми, и мы бросились в разные стороны.

Появление моего двойника сильно смутило дзёрогумо, и мы, воспользовавшись замешательством, окружили ее. Шипя, она повернулась к Тацуми, стоявшему слева, и ударила его лапой. Когти прошили мое отражение насквозь и врезались в доску, зеркальный образ растворился во мраке и исчез.

Желтоватая сукровица сочилась из паучьей раны и с шипением капала на пол, паутина вокруг дрожала от криков дзёрогумо.

— Злой человечишка! — завизжала она и резко повернулась ко мне, оставив за собой влажный и вязкий след. Как ты посмел прикоснуться к моему прекрасному телу? — Дзёрогумо покачнулась и стала судорожно перебирать лапами, ища равновесие, а я вновь ринулся в атаку, целясь в место, где соединялись женская и паучья части тела, чтобы раз и навсегда рассечь его пополам.

При моем приближении дзёрогумо оскалилась.

— Да будут прокляты твои глаза! — прошипела она и выплюнула струю зеленой жидкости, которая тут же рассеялась в воздухе. Я отскочил, но ядовитая взвесь все же пристала к моему лицу, и глаза начало сильно жечь. Быстро моргая и пошатываясь, я отошел в сторону, не опуская Камигороши, и обтер лицо рукавом. Сквозь плотную пелену слез я разглядел мутное черно-­желтое пятно и обрушил на него яростный удар. Меч стукнулся обо что-­то огромное, а хитиновая лапа, будто гигантский молот, сбила меня с ног и отшвырнула в сторону. Камигороши вылетел у меня из рук, я покатился по полу, путаясь в липкой паутине, и врезался в стену.

Оглушенный, по­-прежнему полуслепой, с разъяренным Хакаимоно в сознании, я поднялся и стал судорожно искать меч, но тут у меня выбили землю из-­под ног. Я рухнул на живот, огляделся и увидел плотные веревки, скрученные из паутин. Они опутывали мои лодыжки и тянулись из брюшка дзёрогумо. Она улыбнулась, обнажив черные клыки, и потащила меня к себе, словно рыбу.

— Иди же ко мне, вкусный маленький жучок, — ворковала она, пока непреодолимая сила тащила меня к ней. Я перевернулся на спину и попытался сорвать паутину с ног, но веревки оказались прочнее шелковых и не поддавались. Я в отчаянии огляделся, ища что­-нибудь, что помогло бы мне освободиться, ругая себя за ошибку и представляя, что скажет Итиро, если меня сожрет дзёрогумо. Я шарил по полу в поисках острой кости или обломка лезвия, но нашел только пыль и несколько мелких косточек, запутавшихся в паутине.

— У меня для тебя особый подарок, человек, — сказала дзёгуромо, продолжая волочить меня по полу. — Ты станешь гнездом для моего нового выводка. Я отложу яйца тебе в желудок, и ты будешь жить, пока они не вылупятся и не сожрут тебя изнутри. — Она хихикнула сквозь сжатые зубы и задумчиво пробормотала: — Как знать, может, эти мои детки будут сильнее предыдущих, благодаря тому, что выкормлены внутренностями убийцы демона?

Я был всего в нескольких ярдах от огромного ёкая, так близко, что видел триумф, пылающий в черных глазах, яд, стекающий с алых губ, и от отвращения все внутри меня сжалось. Дзёрогумо не оставила мне выбора. Я упал на спину, расслабился, закрыл глаза и позволил демону меча овладеть своим сознанием.

Он тут же откликнулся и осветил мрак ослепительной вспышкой, наполнив меня яростью. Рукоять меча впилась мне в руку, когда я крепко сжал ее и открыл глаза.

Прямо надо мной была распахнутая пасть дзёрогумо и кривые черные клыки целились мне в горло. Я увидел собственное отражение в ее взгляде, увидел свои глаза, пылающие алым огнем, и заметил, как на лице ее мелькнул страх, когда она поняла, что оказалась в ловушке. Опьяненный жаждой крови, Камигороши сверкнул, и дзёрогумо с громким криком отшатнулась, закрывая лицо руками.

Я разрезал опутавшие меня веревки, вскочил на ноги и по самую рукоять вонзил меч в луковицеобразное тело ёкая, нависшее надо мной. Дзёрогумо на мгновение застыла, а я в это время пробежал под ней, разрезая мечом круглое брюхо, пока не пропорол его насквозь.

Тяжело дыша, я опустил Камигороши. На пол ручьями текла желтая паучья кровь. Дзёрогумо с пронзительным криком рухнула на бок, заскребла когтями по дереву и забилась в конвульсиях, судорожно хватая ртом воздух. Потом сложила лапы на вспоротом животе и затихла.

Этого мало. Хакаимоно все бесился у меня в голове — ему хотелось еще. Больше крови, больше убийств. Его ярость не уменьшилась ни на йоту — и ее невозможно было утолить. И хотя лишь крошечный кусочек моей души был отдан в жертву мечу, демон вонзил свои когти куда глубже, силясь поработить меня без остатка. Глубоко вздохнув, я прогнал все мысли и чувства, вновь превратив себя в пустой сосуд без малейших слабостей, при помощи которых мной можно было манипулировать. Демон всегда отступал неохотно: он боролся со мной, жаждал, чтобы я вновь погрузился во мрак, но я сосредоточился на том, чтобы ничего не чувствовать, чтобы стать никем, и Хакаимоно наконец ослабил хватку.

— Что ты наделал? — раздался позади испуганный голос.

Я обернулся, вновь схватившись за меч, и увидел на пороге коренастого мужчину средних лет. На нем было красивое сине­-серое кимоно, а изнеженное, рыхлое тело свидетельствовало о том, что ел он всегда досыта и восседал на мягких подушках. Его круглое лицо было белее мела.

— Ты убил ее, — выдохнул он, в отчаянии глядя на скорченный труп дзёрогумо. — Убил! За что? Да ты хоть понимаешь, что натворил?

Я не ответил. Само собой, я понимал, что убил ёкая, которого мой клан поручил мне уничтожить. Причины не имели значения. Я был оружием — только и всего. А оружие не ставит под сомнения намерения тех, кто им пользуется.

— Как ты мог? — простонал мужчина, сделав несколько шагов. — Ведь она заботилась обо мне. Дарила мне любовь. А от моей злобной жены можно было ждать только ехидства и осуждения. Даже слуги насмехаются надо мной и сплетничают у меня за спиной. А это создание… — он с тоской взглянул на безжизненное тело, — освободило меня. Она обещала исполнить мое сокровенное желание, мою самую заветную мечту. — Взгляд его ожесточился, толстый подбородок затрясся, когда он выпятил нижнюю челюсть. — Я бы с радостью скормил ей хоть тысячу человек в благодарность за то, что она мне дала.

Ноги у господина Хинотаки задрожали, и он рухнул на колени, не сводя глаз с трупа дзёрогумо, лежавшего позади меня.

— Кем бы ты ни был, — дрожащим голосом проговорил он, — немедленно покинь мои владения, пока я не позвал стражу. Полагаю, тебя подослали убить чудовище из замка Усугурай, и ты свое дело сделал. А теперь уходи, и пусть тебя покарает тысяча демонов мести! Ты достиг своей цели, так что оставь меня наедине с моим горем.

— Еще не время, — тихо проговорил я и вновь вскинул Камигороши. — Чтобы завершить миссию, я должен убить еще одно чудовище.

Хинотака нахмурился, но миг спустя его глаза округлились, и он схватился за кинжал на поясе — слишком позд­но. Одним плавным движением Камигороши отсек ему голову, и она упала на пол, подскочила, покатилась и замерла рядом с трупом дзёрогумо. Безголовое тело с глухим ударом рухнуло вниз, заливая алым ковер из паутины.

Я стер кровь с Камигороши и посмотрел на обезглавленного господина, упокоившегося рядом со своим чудовищем. Убийство Хинотаки не принесло мне радости. Его смерти требовал клан, а я был лишь инструментом, исполнявшим приказ. Хозяин замка Усугурай убил собственную жену в угоду дзёрогумо и поставлял ей слуг, потворствуя желаниям чудовища, но он был лишь марионеткой. Дзёрогумо была двухсотлетним ёкаем, который уже много лет мучил жителей Ивагото. Она пробиралась в пустующие части замков, соблазняла их хозяев обещаниями любви или власти, а потом медленно съедала всех местных жителей. В конце концов она неизбежно добиралась до хозяина, обездвиживала его и прятала у себя в логове, а потом покидала замок и растворялась во мраке. Ее последнюю жертву обнаруживали несколькими днями позже: та, как правило, висела, окутанная паутиной и выеденная дочиста паучатами, прогрызавшими себе ход наружу. На какое-­то время дзёрогумо пропадала, и истории о ней превращались в слухи и легенды, но спустя двадцать лет непременно возвращалась, обживалась в новом замке, и все повторялось.

Но больше этому не бывать. Чудовище мертво, и впредь ни один человек не станет жертвой паучьей ненасытности. Хинотака был последним. Откуда Каге узнали, когда и где она появится, и почему поручили убить ее именно сейчас, мне было неведомо. Но мое дело было не задавать вопросы, а выполнять приказ.

Я взглянул на труп Хинотаки, и во мне вспыхнула слабая искра жалости. Он был лишь одним из множества жертв ёкаев, но что заставило этого человека впустить чудовище в замок — и уж тем более в свое сердце? Этого я не мог понять, впрочем, это не имело значения. Хинотака мертв, и смерть его была далеко не столь мучительной, как та, что уготовила ему дзёрогумо.

Убрав меч в ножны, я вышел из комнаты, выбрался через окно на крышу башни и затерялся в ночи.

Перевод Александры Самариной.