1. Джолан

Альмира, деревня Выдрин Утес

В день драконьерства Джолан проснулся за час до рассвета и начал собирать все необходимое: два мотка кетгута, три разновидности целебного мха, кувшин кипяченой воды, два бурдюка очищенной картофельной водки, шесть лубков, ножницы, опиум, ножи и — на случай, если сегодня Бершад все-таки встретит смерть, — белую ракушку, чтобы положить покойнику в рот, и тогда его душа отыщет море.

Джолан трудился размеренно, брал с полок нужные вещи и, как полагалось, раскладывал их по бесчисленным кармашкам и отделениям большой кожаной сумы.

Вдоль стен аптекарской лавки стояли два шкафа — высокие, от пола до самого потолка. На полках шкафов теснились десятки склянок со всевозможными мазями, бальзамами, заспиртованными внутренностями животных и припарками из мха. Джолан и его наставник — алхимик Морган Моллеван — старательно собирали все это в лесах и полях или выращивали требуемые растения в теплице на задах дома. В больших сосудах на самой верхней полке хранились только ядовитые красные улитки-катушки. Они в великом множестве расплодились на берегах реки, и местный барон, Креллин Нимбу, велел Моргану отыскать противоядие. Морган с Джоланом долгие годы изучали улиток, но противоядия так и не нашли.

С восходом солнца аптекарская лавка наполнялась радужным светом, потому что солнечные лучи преломлялись в стеклянных пузырьках, где хранились плоды неудачных опытов.

Джолан подставил складную лесенку к верхней полке. Там, подальше от любопытных глаз, стоял деревянный ларчик с божьим мхом, запертый на замок. Местные жители побаивались Моргана и не стали бы грабить лавку алхимика, но бродячие воры ничем не гнушались, а божий мох был весьма ценным лекарством.

Напоследок Джолан занялся костепилкой, которой требовался тщательный уход. Выложив длинное полотнище пилки на деревянный стол в центре комнаты, Джолан внимательно осматривал, правил и точил каждый зубец. Как-то раз очередной драконьер, посетивший Выдрин Утес, угодил в драконьи лапы, и гигантский ящер в клочья разодрал ногу бедняги. Моргану пришлось ее отпиливать, и он так громко костерил плохо заточенный инструмент, что заглушал отчаянные вопли изувеченного неудачника. Нет, Джолан больше никогда не допустит такой ошибки.

Гордясь своей предусмотрительностью, он начал править последний зубец костепилки, но тут из спальни на втором этаже спустился Морган в сером балахоне и с целительными рукавицами за поясом. Рукавицы служили для ускоренного сращивания кровеносных сосудов и внутренних органов смертельно раненного человека. Морган пользовался ими лишь в дни драконьерства.

Такие же рукавицы носили военно-полевые лекари, но после баларского нашествия в Альмире уже тридцать лет никаких сражений не было.

— Где кофе? — нахмурился Морган, тряхнув иссиня-черной взлохмаченной шевелюрой. К немалому удивлению Джолана, алхимик, способный пять часов подряд тщательно отмерять целебные зелья при свете свечей, не мог запомнить, что по утрам следует причесываться.

Джолан уныло уставился на нерастопленный очаг у противоположной стены, будто пытаясь сотворить кофе взглядом. Варка кофе по утрам была главной обязанностью Джолана с первого дня ученичества. А вот сегодня он слишком долго провозился с костепилкой.

— Я… мне надо было выправить пилу, поэтому…

— Ладно, брось. Время поджимает. И часа не пройдет, как Бершад выйдет драконьерствовать. Бери вещи, — велел Морган и вышел из дома, оставив дверь распахнутой.

Джолан аккуратно вложил костепилку в боковой чехол сумы, пристроил на плечи широкие кожаные ремни и последовал за лекарем, горбясь под тяжестью груза.

Моргана он догнал шагах в тридцати от дома.

— Почему дракона лучше убивать рано утром? — спросил Морган — в дурном настроении он любил проверять знания ученика.

— Потому что по утрам драконы вялые и неповоротливые, еще не согрелись на солнце.

— А зачем им греться на солнце?

— Драконы — крупнейшие из известных рептилий. Они холоднокровные, как и все пресмыкающиеся, так что для подвижности им требуется внешний источник тепла. Поэтому большинство драконов не набирают полной силы до девяти, а то и до десяти часов утра, и раньше этого времени летать не могут или не хотят.

— А бывают ли исключения из этого правила?

— Одно-единственное, — сказал Джолан. — По неизвестной причине призрачные мотыльки способны согревать свою кровь изнутри.

Морган выразил свое одобрение коротким кивком.

— А почему мне необходим утренний кофе?

Сообразив, куда ведут расспросы, Джолан замялся, но все-таки ответил:

— Кофейные зерна возбуждают деятельность мозга, позволяют человеку думать яснее и быстрее. Они также влияют на работу прямой кишки, создавая потребность…

— Гвардейцы и грубияны с мечами могут дурманить себе головы вином, — оборвал его Морган. — У них одна забота — как бы пробить чей-то череп. А для нас мысль — единственное оружие. — Он взглянул на Джолана. — Ум — наша защита. Затверди это накрепко.

— Да, мастер Моллеван.

Они молча шли по извилистой лесной тропе к городу, но Джолан понимал, что Морган намерен продолжить разговор. У алхимика была привычка нервно сжимать кулаки, когда он собирался сказать что-то неприятное.

— Хорошо, что ты выправил костепилку, — неохотно произнес Морган (других извинений ожидать не стоило). — Сегодня она нам наверняка пригодится, хоть драконьерствует и Бершад Безупречный.

— А он правда непобедим? — спросил Джолан.

— Насколько мне известно, слава легендарных героев весьма преувеличена. — Помолчав, алхимик добавил: — И все же Сайлас Бершад — лучший драконьер в Терре. Вряд ли рассказы о его подвигах основаны на чистых выдумках.

Слова Моргана прозвучали сухо, но было понятно, что ему, как и самому Джолану, не терпится увидеть, как драконьерствует Бершад Безупречный.

Аптекарская лавка находилась в двух лигах от Выдрина Утеса. Деревенские жители не доверяли целителям-алхимикам, их стеклянным пузырькам и тщательно отмеренным зельям, а предпочитали молиться местным глиняным божкам и, надеясь на лучшее, лунными ночами приносили в жертву коз. Тем не менее, когда боль становилась невыносимой, селяне мчались в аптекарскую лавку за лекарством.

К немалому удивлению Джолана, чесоточная сыпь и зубная боль с легкостью развеивали самые прочные религиозные убеждения.

На деревенской площади уже толпились люди — человек тридцать. Похоже, все местные крестьяне и ремесленники бросили свои занятия и пришли поглазеть, как драконьерствует Бершад Безупречный. В ожидании зрелища люди переходили с места на место, переговаривались, и в холодном утреннем воздухе изо ртов вырывались облачка пара. Бершад Безупречный пока не появлялся.

— Как я погляжу, не только мы припозднились, — сказал Морган. — Наверняка он еще не проспался. Небось вчера напился вусмерть, как и всякий драконьер перед схваткой. Сходи-ка проверь.

Джолан кивнул и пошел к постоялому двору. Для этого пришлось перебираться через мелкую речушку, прилагая все усилия, чтобы не повредить глиняных истуканов, усеивавших берег. Все обитатели Терры знали о странной привычке альмирцев лепить из глины изображения местных богов. Джолан обошел одно изваяние — человеческая фигурка в локоть высотой, покрытая зеленой рыбьей чешуей. Вместо носа у божка красовался вороний клюв, а из головы торчали черные перья. Чуть поодаль стоял еще один истукан, с речной галькой на месте глаз, облепленный ивовой корой, утыканный звериными костями и с выдриным хвостом позади.

У каждого жителя Альмиры был особый тотемный кошель, где хранилась всякая всячина, якобы обладающая волшебной силой, — палочки, листья, камешки, обрывки звериных шкур и прочее. Любой альмирец мог наскоро соорудить нужную фигурку, чтобы вымолить у божества хороший урожай, безопасный переход через бурную реку или здоровье новорожденному младенцу.

Перед битвой у каждого солдатского шатра стоял глиняный болванчик с куском стали.

Джолан утратил веру в могущество богов через неделю после того, как стал учеником Моргана. Алхимик так уверенно смешивал целительные снадобья из корешков, трав и мхов, а потом добавлял к ним всяческие зелья, усиливающие лекарственное воздействие, что всецело полагаться на глиняных истуканов было глупо.

Однако же Джолан до сих пор лепил божков, украдкой от Моргана, — так, на всякий случай. От привычки трудно отказаться.

Глиняные фигурки вот уже много месяцев усеивали речной берег у деревни. Божков было великое множество, потому что в верховьях реки свирепствовала странная хворь. Местных жителей мучили язвы, судорожные припадки и кошмарные сновидения. Зараза постепенно распространялась вниз по течению и поражала деревни одну за другой. Обитатели Выдрина Утеса винили в этом лесных демонов, поэтому для защиты каждый день лепили все новых и новых болванчиков, надеясь, что боги смилостивятся и не позволят злобным духам выбраться из воды на берег.

Джолан знал, в чем дело. Причиной хвори были ядовитые красные улитки, расплодившиеся в верховьях реки. Морган искал от них противоядие. Однако человека, который дважды в день бьется в судорогах, а ночью страдает от кошмаров, невозможно убедить, что в его мучениях повинны какие-то улитки, а не демоны.

Так что пусть себе лепят своих глиняных болванчиков. Моргану нужно было как можно быстрее найти противоядие. По подсчетам Джолана, времени почти не оставалось — к концу лета хворь доберется до Выдрина Утеса.

Джолан вошел на постоялый двор. Там никого не было. Трактирщик за стойкой возился с бочонком вина. Именно для этого унылого и чахлого уроженца Выдрина

Утеса три недели назад Джолану пришлось готовить особое мыло, чтобы избавить бедолагу от лобковых вшей. Разумеется, в альмирском захолустье страдали не только от демонической чесотки и судорог.

— А где драконьер? — спросил Джолан.

Не оборачиваясь и не прекращая возни с бочонком, трактирщик мотнул головой влево. Джолан вгляделся в дальний конец трактира. Там, за столом, крепко спал какой-то тип, уронив голову на вытянутые руки.

— Он, что ли? — уточнил Джолан.

— Он самый, — ответил трактирщик. — Всю ночь бухал, а час назад отрубился.

Джолан подошел к столу. Хотя спящий сгорбился над столешницей, ясно было, что он высокого роста. В остальном он напоминал бродягу-попрошайку, а не легендарного драконьера. Лицо закрывала темная копна спутанных волос, заплетенных в сальные косички, унизанные серебряными кольцами. Черная шерстяная рубаха и штаны были штопаны-перештопаны и усыпаны заплатками. Джолан хотел встряхнуть его за плечо, но тут драконьер спросил, чуть шевельнув губами:

— Который час?

— Уж с полчаса, как рассвело. — Джолан изумленно разглядывал пьянчугу, не веря, что это и есть Бершад Безупречный — знаменитейший драконьер Терры.

Странный тип медленно согнул руку в локте и, опершись на столешницу, поднялся из-за стола. Осоловелые зеленые глаза налились кровью. Колечки в косах, вдавившиеся в кожу за время сна, оставили на лбу и щеках крохотные вмятины. Грубые черты смуглого лица ничем не напоминали идеализированный образ отважного победителя драконов, восславляемый в поэмах и балладах. На вид драконьеру было где-то между тридцатью и сорока, точнее не скажешь. Ясно было, что жилось ему не сладко.

Однако же синие татуировки на щеках ни с чем не спутаешь.

Приговоренных к драконьерству метили одним и тем же клеймом — на обеих щеках татуировали по синему прямоугольнику. Тех, кто пытался уклониться от исполнения долга, проводил ночь в настоящей кровати или был замечен в дне пути от Незатопимой Гавани, столицы Альмиры, ждала смертная казнь. В разных краях Терры были свои обычаи, но драконьеров повсюду объявляли изгоями и лишали всех удобств привычной жизни.

— Ты — Бершад Безупречный? — недоверчиво осведомился Джолан.

— Я — Бершад Хмельной и Запоздалый, — буркнул тот. — Где Роуэн?

— А кто это?

— Тот, кто меня обычно будит. Он, а не какая-то приблудная мелюзга. — Бершад распрямился в полный рост, рыгнул, качнулся, едва не плюхнувшись на лавку, но каким-то чудом все же двинулся к двери.

Как только Бершад вышел из трактира, в толпе раздались приветственные крики. Драконьер окинул собравшихся равнодушным взглядом, а потом заметил под серым безлистым деревом человека, который пристраивал два длинных копья к ослиному боку.

— Эй, Роуэн! — гаркнул Бершад. — Ты что, вздумал порешить долбаного дракона в одиночку, лишь бы меня не будить?

Роуэн, не торопясь, потуже закрепил копья и ласково потрепал осла по морде. Сам Роуэн был приземист и коренаст, в волосах и в косматой бороде сквозила проседь, но руки у него были длинные и жилистые, с толстыми запястьями и огромными ладонями; на костяшках пальцев чернели волоски. Люди с таким телосложением становятся либо хорошими земледельцами, либо отличными бойцами, это уж как жизнь повернется.

Глядя, как Роуэн готовит снаряжение драконьера, Джолан сообразил, что перед ним — так называемый «треклятый щит», оруженосец Бершада Безупречного. Каждому драконьеру давали в услужение человека из низов, который помогал выслеживать и убивать драконов. Если дракон убивал драконьера, то оруженосца тоже предавали смерти. Треклятыми щитами обычно становились преступники или те, кому было нечего терять. Джолану стало любопытно, как Роуэн попал в оруженосцы.

Роуэн обернулся к Бершаду:

— Нет, я хотел, чтобы ты проспался после вчерашнего загула. Ну как, очухался? У меня все готово. — Он махнул рукой на восток: там, среди холмов, три недели назад обосновался дракон.

Бершад шмыгнул носом, сплюнул и зашагал по тропе на восток. Роуэн повел осла следом. Мастер Морган направился за ними, и Джолан припустил вдогонку. Деревенские поначалу растерялись, но затем шумною толпой двинулись в том же направлении, не желая пропустить увлекательное зрелище.

Разумеется, если Бершаду удастся победить дракона, то жителям деревни достанется знатная пожива.

К поясу Бершада был приторочен длинный кинжал странного вида: расширенный конец клинка загибался внутрь, а рукоять походила на корявое корневище, оплетенное полосками акульей кожи так, что, несмотря на необычную форму, держать его было удобно.

— Это клинок из драконьего клыка? — спросил Джолан у Моргана.

— Да.

— Интересно, он его сам сработал? — не унимался Джолан. — Говорят, их очень сложно переплавлять, вроде бы потому, что кальций легко размягчается, а мало кто умеет подобрать нужную температуру. Вдобавок…

— Подумай-ка лучше о живом драконе, а не о клыках мертвого, — напомнил ему Морган.

Джолан умолк, сообразив, что Морган не желает продолжать разговор.

— Как тебя зовут, алхимик? — немного погодя спросил Бершад.

— Морган Моллеван, из Паргоса.

— Ишь как тебя далеко от дома занесло, — хмыкнул Бершад.

— Нас всех далеко от дома занесло, барон.

Моргану было вовсе не обязательно, точнее, и вовсе не следовало именовать Бершада этим титулом — драконьеров лишали всех званий и отличий, но целитель часто поступал не так, как следовало, а Джолан никогда не мог понять почему.

— Скажи-ка мне, Морган Моллеван из Паргоса, — продолжил Бершад, — известны ли тебе случаи, когда изувеченный человек делал бы что-нибудь невероятное?

— Невероятное? — переспросил Морган, рассеянно приглаживая встрепанные космы. — Однажды я ампутировал ноги прокаженному, чтобы спасти ему жизнь, а спустя час он бегал на руках, да так ловко, будто родился безногим. Он с удивительной быстротой привык к потере конечностей, наверное, потому, что нервные окончания в ногах уже отмира…

— Нет-нет, — прервал его Бершад. — Я имею в виду нечто такое, что невозможно объяснить. Например, чудесное исцеление от смертельной раны?

— Лекари во многом полагаются на счастливый случай, — сказал Морган. — Бывает, что людям везет, но вот с воистину чудесным исцелением я еще не сталкивался.

Насколько мне известно, всему можно найти объяснение.

— Понятно.

— А почему ты спрашиваешь?

Бершад сплюнул в папоротники с правой стороны тропы и попросил:

— Лучше расскажи про дракона.

Походка драконьера изменилась, стала уверенной и четкой. Мутные, налитые кровью глаза прояснились. Даже не верилось, что еще четверть часа назад он в пьяном забытьи спал на столе.

Обычно похмелье так быстро не проходит.

— Это шипогорлый верден. Самец. Молодой, но крупный, вполне зрелый. Объявился в прошлое полнолуние погреться на скальных плитах предгорья. Как начинается Великий перелет, здесь по весне всякий раз останавливаются один-два дракона, а потом улетают дальше на восток. Злобные твари.

— Они просто стараются выжить, как и мы. Набить брюхо, согреться. Для драконов мы — злобные твари с вилами и копьями.

Морган удивленно изогнул бровь:

— Вот уж не думал, что ты у нас философ.

— Я полон неожиданностей, — заявил Бершад, почесывая бороду. — Через месяц ваш верден отсюда уберется.

— Верно, — кивнул Морган. — Вот только каждый день он травит стада, того и гляди доберется до деревни. Выдрину Утесу и без драконов хватает бед, а коль скоро в наши края забрел драконьер, то…

— Я не виню тебя за призыв о помощи, — сказал Бершад. — И не отказываюсь от битвы. Просто напоминаю, что дракон вскорости улетит. Так что если он со мной расправится, дальнейшей помощи можно не просить. А что еще тебе о нем известно?

— Местный свекловод, видевший дракона вблизи, рассказывал, что ящер одноглазый. На месте второго глаза — шрам.

— Что, его уже кто-то пытался сбороть?

— Видно, кто-то пробовал, да промахнулся. Но глаза лишил.

— Зато он сразу поймет, что я задумал, — вздохнул Бершад.

— Шипогорлые вердены не отличаются умом и сообразительностью. Может, он уже не помнит, что случилось.

Бершад хмыкнул, задумался, но ничего не сказал.

Они шли уже почти час — Бершад, Роуэн, осел, мастер Морган, Джолан и шумная толпа крестьян, разительно отличавшихся от предусмотрительных, осторожных охотников.

Кто из жителей деревни требовал ускорить шаг, кто — замедлить ход, кто опасался приближаться к логовищу дракона, однако же никто не выказывал намерения поворачивать назад.

Выйдя из леса, Бершад остановился, окинув взором широкое поле жухлой пшеницы, уходящее к скальным плитам предгорья Зеленый Клык. По обоим краям поля высились дубы и сосны с замшелыми стволами, земля поросла густым кустарником.

— Тут, что ли? — спросил Бершад.

— Дракон устроил логовище в дальнем конце поля, — пояснил мастер Морган. — Прорыл лаз на стыке двух скальных плит, там и ночует, а днем рыщет по окрестностям. На этом поле еще недавно паслись сотни овец.

— Да, фиг к нему подберешься, — пробормотал Роуэн.

— Точно, — кивнул Бершад. — Давай готовься.

Роуэн освободил осла от навьюченной на него ноши, опустил на землю дубовый сундук, открыл его и начал извлекать оттуда части доспехов, передавая их Бершаду. Драконьер сам затягивал ремни и застегивал пряжки. Оба так четко и споро справлялись с работой, не делая лишних движений и не тратя слов, что было ясно — они проделывали это сотни раз. Бершад надел длинную черную кольчугу, легкий чешуйчатый нагрудник цвета лесного мха, поножи, перчатки, наплечья со вшитыми в них тонкими полосами стали и небольшой латный нашейник.

В поэмах и балладах начищенные латы воина всегда ярко блестели, а само облачение в доспех представлялось священным ритуалом, исполненным достоинства и чести. Воины защищали Альмиру; бароны или даже сам король велели этим отлично обученным конным бойцам защищать державу мечом. Простой люд считал воинов героями и светочами доблести и славы, а альмирская знать набирала их в личную гвардию, чтобы удерживать власть в своих владениях.

Но Бершад Безупречный не был ни воином, ни бароном. Его лишили этих званий. Теперь он облачался в доспех с вымученным тщанием старухи, доящей корову.

Роуэн, встав за спину Бершада, потуже затянул пару ремней.

— Что толку от этого легкого доспеха в битве с драконом? — шепнул Джолан Моргану, разглядывая тонкий нагрудник и кольчугу.

— Верно, от него не будет толку, — признал целитель. — Вот только полная броня все равно не защитит от драконьих клыков и когтей, а вдобавок она гораздо тяжелее.

Джолан понимающе кивнул, но подумал, что, если бы ему пришлось сражаться с драконом, он предпочел бы делать это в полной броне.

Последней частью облачения была маска. В бою альмирские воины всегда закрывали лицо маской из дерева и кожи, изображавшей какое-нибудь божество. Драконьеров лишали земельных владений и всего имущества, но Бершаду позволили сохранить его маску — угольно-черную оскаленную морду ягуара с окровавленными клыками.

Воины обычно предпочитали звериные маски, особенно в бою, где трудно отличить союзников от врагов, но Джолан видел и другие — свирепые фантастические лики, сделанные из гнутых костей и узловатой древесины. Безымянные альмирские боги не подчинялись никаким правилам.

Маска крепилась к черному полушлему, прикрывавшему голову. Бершад закрыл лицо маской, поправил шлем. В широких прорезях шлема по-кошачьи светились бледно-зеленые глаза драконьера. От вида маски Джолана замутило, совсем как однажды поздней ночью, когда он возвращался в аптекарскую лавку и, услышав странный шорох в кустах, долго убеждал себя, что это лиса, а не какой-нибудь воображаемый лесной демон.

Роуэн снял с осла два копья с ясеневыми древками и протянул их Бершаду, который удовлетворенно взвесил их на руке. Потом из седельной сумы оруженосец достал военный рог из слонового бивня. Рог был размером с грудную клетку ребенка, с пеньковой веревкой, закрепленной на двух крючках. Роуэн проверил, нет ли трещин на восковой насадке мундштука, и швырнул рог Бершаду. Драконьер повесил рог на плечо.

Джолан присутствовал всего при трех драконьерских боях, причем дракон всегда оставался победителем. Каждый драконьер приступал к делу чуть иначе, но рогом

пользовались все. Звук рога из слонового бивня вызывал зуд в ушах драконов почти всех пород и выманивал их из логовища в превеликом раздражении. Первый драконьерский бой Джолан видел десятилетним мальчуганом. Драконьеру выпала эта участь за набег на деревню во владениях тогдашнего королевского любимца, — впрочем, подобные поступки и без того обеспечивали синие прямоугольники на щеках. Бедолага облачился в латную броню, сел на осла и затрусил кругами, трубя в рог, будто созывая на помощь своих бывших соратников.

Однако же незадачливый драконьер замешкался. Дракон выцепил его из седла, взлетел на тысячу локтей в небо и швырнул обидчика на скалы, расколов его, как чайка устрицу.

— А почему бы драконьеру не залезть в драконье логовище ночью? — спросил Джолан Моргана, когда они несли труп в аптекарскую лавку, где целитель собирался изучить и взвесить внутренние органы несчастного; Морган проделывал это регулярно, и его заметки о печени занимали почти двести страниц.

— Таких смельчаков хватает, — ответил Морган. — Но драконы устраивают хитроумные логовища — настоящие лабиринты с тупиками и ложными проходами. Приходится полночи искать, где именно спит дракон, а потом оказывается, что он уже не спит, потому что эти твари всегда чуют непрошеных гостей. Так что ночная вылазка в логовище дракона так же смертельна, как попытка забраться в его брюхо. Вдобавок гораздо приятнее расставаться с жизнью не в темном подземелье, а на свежем воздухе, при свете дня.

Бершад шагнул на поле, пристально вглядываясь под ноги, и пару раз пнул землю носком сапога, расшвыривая мягкие комья чернозема.

— Камень дать? — спросил Роуэн.

— А то.

Роуэн кивнул и извлек из седельной сумы белый булыжник размером с кулак. Несмотря на небольшую величину камня, все мышцы на руке оруженосца напряглись. Странный булыжник был зачем-то просверлен насквозь. Роуэн передал его Бершаду. Драконьер с видимым усилием сжал камень.

— Ты уж постарайся уцелеть, — шутливо напутствовал Роуэн.

Бершад хмыкнул и повернулся к Моргану:

— Даже ради спасения моей жизни не смей от меня ничего отрубать. Если дело худо, дай мне опиума и позволь умереть с улыбкой на лице. И с видом на чьи-нибудь сиськи.

Драконьер вытащил из-под нагрудника сине-желтую ракушку, потер ее и снова спрятал у сердца, а потом решительно зашагал к логовищу дракона.

Несмотря на то что Бершад облачился в доспехи, нес в одной руке два копья, а в другой — тяжелый камень, а вдобавок всю ночь пьянствовал, двигался он легко и быстро. Шагах в сорока от логовища он остановился, вонзил копья в землю и начал расхаживать туда-сюда, глядя под ноги, будто что-то искал. Минуты через две он опустил странный булыжник на выбранное место и осторожно подтолкнул его сапогом.

Потом вернулся к копьям, выдернул одно, сдвинул с лица маску и поднес рог к губам.

Бершад протрубил лишь один раз, но протяжно — сначала тихо, а потом все громче и громче. Звук рога раздавался на одной ноте долго, словно бы несколько минут, до тех пор, пока откуда-то из-за гор не донесся пронзительный визг. Бершад отбросил рог в сторону, закрыл лицо маской и взял копье наизготовку. Дракон проснулся.

В ясное утреннее небо взмыл фонтан щебня и мелких камней. Жители деревни дружно ахнули. Камни градом сыпались вокруг Бершада, но он даже не моргнул, просто стоял среди поля, будто пугало в латах. Все на миг стихло, а потом к небу поднялся еще один камнепад.

А вместе с камнями к полю стрелой вылетел и зеленый дракон, круша хвостом утесы. Даже со сложенными крыльями ящер был размером с большую телегу. Затаившись за огромным валуном на краю поля, он настороженно разглядывал Бершада. Единственный пламенеющий глаз дракона был хорошо виден даже на расстоянии. Алые шипы, утыкивающие драконье горло, подрагивали от ярости.

Бершад воткнул древко копья в просверленный булыжник и нацелил острие в небо.

Все сказания о Бершаде Безупречном утверждали одно: драконьер сражался, будто демон, а ящер трусливо уворачивался. Говорили, что Бершад убивал драконов одним броском копья, а потом с торжествующим смехом мочился на их трупы.

На самом деле все происходило иначе.

Джолан не успел моргнуть, как дракон стремительно взвился в небо — откуда только силы взялись в такую рань. Бершад присел на корточки, обеими руками обхватив древко копья. Дракон метнулся к противнику, вытянув когти и разинув громадную пасть с острыми черными клыками.

В последний миг Бершад отскочил, а дракон врезался мордой в землю, вздымая тучи соломы и чернозема. Копье куда-то исчезло, но ящер забился в судорогах, свирепо молотя хвостом по земле.

Бершад медленно поднялся, а затем стремглав понесся прочь через поле, отчаянно работая руками и срывая маску на бегу.

Джолан ожидал, что лицо драконьера исказится испуганной гримасой, как у тех, кому мастер Морган собирался отрезать руку или ногу. Однако же лицо Бершада сияло дикой радостью. Джолан в жизни не видел ничего подобного.

Радость оказалась быстротечной.

Дракон завертелся кругом и, махнув хвостом, как плетью, задел левую ногу Бершада. Удар подбросил драконьера в воздух и закружил, будто монетку. Бершад пролетел шагов пятнадцать, рухнул на землю и больше не двигался. Дракон лизнул поле и принюхался.

Джолан вгляделся в дракона: из единственного глаза ящера торчало древко копья с надетым на него белым булыжником, глубоко вонзившееся в глазницу.

— Не может быть… — прошептал Джолан.

— Много чего не может быть до тех пор, пока кто-то этого не сделает, — сказал Морган.

По морде и по шее дракона стекала густая оранжевая жижа. Ящер, ставший каким-то жалким, неуверенно отступил к логовищу, несколько раз споткнулся, а потом повалился наземь. И замер. На миг на поле воцарилась жуткая, призрачная тишина, а потом из чащи на севере донеслись веселые птичьи трели.

— Джолан! — гаркнул Морган. — Пойдем.

Стряхнув оцепенение, Джолан двинулся в поле вслед за целителем. Морган шел не торопясь — не хотел, чтобы учащенное сердцебиение стало помехой срочному хирургическому вмешательству, но Джолан бегом преодолел последние несколько шагов, чтобы разложить на траве ножи. Бершад лежал в беспамятстве, лишь под чешуйчатым доспехом мерно вздымалась и опадала грудь.

Жив.

— Левое бедро и ребра, — сказал Джолан, когда Морган присел на корточки рядом с ним.

Целитель схватил скальпель, быстро перерезал четыре ремня на доспехе Бершада, снял нагрудник и приподнял кольчужное полотно.

— Что видишь? — спросил он Джолана.

Джолан осмотрел рану — бедро и ребра драконьера опухли, на животе виднелись неглубокие порезы — там, где нагрудник вдавил кольчугу в кожу. На бедре зияла круглая рана — тонкий шип драконьего хвоста пронзил кольчугу, но, по счастью, не задел кости и артерии.

— Жить будет. Несколько сломанных ребер, хотя в целом грудная клетка не повреждена. Рана на бедре глубокая, но не опасная. Отделается хромотой.

Морган кивнул:

— Значит, тебе надо все обеззаразить, наложить швы и перебинтовать. А я осмотрю дракона, пока крестьяне до него не добрались.

Джолан приготовил целебную мазь для раны на бедре Бершада, смешав в стеклянном флаконе несколько разных трав и щепотку божьего мха, добытого Морганом из заброшенного драконьего логовища в Дайновой пуще. Божий мох обладал превосходными целительными свойствами, но считался весьма дорогостоящим снадобьем, и Морган наверняка строго распек бы Джолана, поскольку в котомке лекаря хранились как минимум три обеззараживающих средства подешевле. Однако же Джолан решил, что лучший драконьер Терры заслуживает наилучшего обращения. Он добавил во флакон немного дистиллированной воды и размешал, превращая смесь в мазь, а потом плеснул на рану Бершада картофельной водки из бурдюка.

Драконьер поморщился, но не очнулся.

Джолан отставил бурдюк в сторону, нанес мазь на рану и начал вдевать кетгут в игольное ушко. Поднеся иглу к коже, он замер от неожиданности: рана затягивалась на глазах, словно какой-то невидимый ученик лекаря сидел напротив и сшивал ее края.

— Не может быть… — снова пробормотал Джолан. Он не раз видел, как Морган пользовался божьим мхом для лечения ран, но ничего подобного никогда не происходило.

— Осторожнее, малец, — пробормотал Бершад, приходя в себя. В его глазах блеснул странный огонек. — Излишняя наблюдательность опасна для здоровья. — Он вытер мазь с раны, протянул руку, схватил ивовый лубок и обернул вокруг бедра.

Джолан хотел было расспросить Бершада, в чем дело, но краем глаза заметил какое-то движение. Левый коготь дракона чуть подрагивал. Тем временем Морган сосредоточенно рассматривал складки кожистых крыльев шипогорлого вердена. Когда дракон задвигался, целитель чертыхнулся и отступил на несколько шагов, удивленно и сердито, будто ни с того ни с сего взбрыкнула его любимая лошадь.

Одним взмахом когтя дракон снес Моргану голову.

Кровь хлынула струей, обезглавленное тело подергивалось. Приподнявшись на задних лапах, дракон взревел. За спиной Джолана послышались сдавленные крики, а потом истошные вопли: деревенские смельчаки стремглав удирали с поля. Поначалу Джолан оцепенел, а потом бросился между Бершадом и драконом.

Он лихорадочно рылся в карманах, пытаясь отыскать ракушку, чтобы сунуть ее в рот, но так и не нашел.

Земля загудела от удара, когда дракон припал на передние лапы, а потом неуверенно двинулся к Джолану. Оранжевая кровь все еще сочилась из-под копья, застрявшего в глазнице. Дракон принюхался — раз, другой, раздувая влажные ноздри.

Джолан был образованным человеком. Он не верил ни в богов, ни в демонов и не придавал особого значения гигантским ящерам, водившимся в Терре. Они были всего-навсего животными — дикими, опасными и необычайно сильными. Однако же в этот миг ему почудилось, что дракон пытается поведать ему какую-то тайну.

Мимо левого уха Джолана просвистело копье и с такой силой вонзилось в дракона, что пробило череп насквозь. Из дыры в драконьем затылке вылетела струя крови и осколки костей. Драконья шея запрокинулась от удара, а сам ящер обмяк и издох у ног Джолана. Обернувшись, Джолан увидел, что Бершад на ногах — покачивается, но стоит.

— Не может быть… — в третий раз пробормотал Джолан, потому что обычный человек не способен на такой подвиг.

— Помнишь, что я тебе говорил про наблюдательность? — прохрипел Бершад, блеванул и повалился наземь.

Джолан долго искал голову Моргана в бороздах пшеничного поля и в купах деревьев на краю, отчаянно сдерживая слезы в присутствии Роуэна и Бершада Безупречного. Хоть драконьер и лежал без сознания, плакать в присутствии легендарного героя не хотелось.

Деревенские жители мало-помалу выходили из убежищ. Никто не видел, как именно Бершад расправился с шипогорлым верденом, поэтому они принялись обсуждать не нечеловеческую силу драконьера, а как поделить драконью тушу между собой.

По неизвестной причине клыки, шкура, внутренние органы и кости дракона, как правило, сгнивали за несколько дней, а иногда и за несколько часов, так что пользы от них почти не было. Поэтому Бершадов кинжал из драконьего клыка был такой редкостью — готовый клинок обычно превращался в размякшую заплесневелую палочку. А вот мешочек жира у основания каждой драконьей чешуйки легко становился добычей любого дурака. Жир перетапливали, получая из него так называемое драконье масло, которое горело в десять раз дольше, чем любой другой животный жир.

В Альмире барону — повелителю местных владений полагалось три четверти драконьей туши, а остальное разбирали те, кто был похрабрее и озаботился захватить с собой нож. Джолан заметил, что деревенские старательно отмеряют долю барона Нимбу, который недавно построил замок в десяти днях пути от Выдрина

Утеса и наверняка пришлет посыльных за драконьим жиром. Судя по величине шипогорлого вердена, это на два или на три года освободит жителей Выдрина Утеса от дани.

Пока крестьяне делили тушу, Джолан продолжал искать голову Моргана. И куда она только подевалась? Двадцатиминутные поиски ни к чему не привели. Тем временем Роуэн соорудил носилки из гибких стволов молодых деревьев, связав их кожаными ремнями и дерюжными лоскутами. Но если не найти голову Моргана, то Джолан не сможет вложить ему в рот ракушку. А без ракушки душа Моргана будет вечно бродить по округе, искать дорогу к Морю Душ. От Выдрина Утеса до моря далеко, душа Моргана наверняка заблудится.

Роуэн уложил Бершада на носилки и привязал их к упряжи осла.

— Хватит уже, малец, — сказал оруженосец, но, видя, что Джолан продолжает свое занятие, добавил: — Может, он сам найдет дорогу к морю.

— А если не найдет? — дрожащим голосом спросил Джолан, с трудом сдерживая слезы.

Роуэн заморгал, а потом коснулся плеча Джолана:

— Жизнь полна горя, малец, а тебе горевать рановато. Не спеши.

Он легонько тряхнул уздечкой и повел осла в деревню.

Джолан плелся в самом конце унылой процессии — Роуэн, осел, обезглавленное тело мастера Моргана и Бершад в беспамятстве — и хмуро обдумывал положение дел.

Срок ученичества Джолана истекал через несколько месяцев, после чего он стал бы подмастерьем Моргана, а значит, получал бы право преемственности на договор с бароном Нимбу. Оставаясь учеником, Джолан обладал теми же правами, что и ножи в его суме или флаконы на полках в аптеке.

То есть никаких прав у него не было.

Если бы барон заплатил гильдии алхимиков, то они прислали бы кого-нибудь взамен Моргана, но Нимбу платить не собирался. За пять лет работы Морган так и не обнаружил действенного средства против красных улиток. Вдобавок барон подозрительно относился к целителю, поскольку больше верил в глиняных истуканов, а не в пузырьки со странными зельями. Морган так и не успел разузнать, почему Нимбу его нанял.

Так что, скорее всего, барон отменит договор с алхимиками, выгодно продаст содержимое аптекарской лавки и выгонит Джолана из своих владений. Противиться этому бесполезно.

Несмотря на все свои знания и опыт, Джолан был совершенно беспомощен. А в довершение всех бед он потерял ларчик с божьим мхом.

Невеселые размышления Джолана прервал всадник на боевом скакуне, преградивший им дорогу. Воин был облачен в легкий серебряный доспех и пурпурную накидку альмирских стражей. Стражи были частью гвардии Мальграва и не подчинялись никому из военачальников, кроме самого короля. Эти отчаянные смельчаки служили разведчиками, посыльными и конными лучниками, но их главной задачей было следить за альмирскими драконьерами и безжалостно расправляться с теми, кто отлынивал от своих обязанностей.

— Это Бершад Безупречный? — осведомился страж.

— Фиг его знает, — ответил Роуэн. — А ты что за хрен?

— Зим, — невозмутимо заявил страж, будто этого было достаточно, и небрежно потянулся к рукояти меча. — Отвечай.

— Бершад это, Бершад, — сказал Роуэн, выпустив уздечку осла, и шагнул вперед.

— Он умер?

— Нет, задремал. Умаялся драконьерствовать, — хмуро пояснил Роуэн.

Прищурившись, Зим поглядел на Бершада:

— Не очень-то похож на прославленного героя.

— Много ты понимаешь! — Роуэн сплюнул и, угрюмо уставившись на стража, тоже сдвинул руку к мечу — старому, обшарпанному, с ягуаром на рукояти с кожаной оплеткой, заскорузлой от грязи и пота.

Зим смерил оруженосца взглядом, что-то решил для себя и расслабился.

— Я этого мерзавца вот уж две недели ищу. — Страж швырнул к ногам Роуэна небольшой свиток. — Когда Бершад Безупречный проспится, пусть прочитает.

— А что там? — недоуменно осведомился Роуэн.

— Я — гонец, а не глашатай.

— Ты — чирей на ослином заду.

— Попридержи язык, мразь, пока не отрезали. Вместе с головой.

— Ладно, чего там зря болтать. Вали отсюда, куда шел. Вот встретимся в глуши, там и разберемся.

Зим что-то прошипел, пришпорил коня и ускакал. Джолан долго смотрел ему вслед, а потом повернулся к Роуэну, который уже читал свиток.

— Что там? — спросил Джолан.

— Вот, возьми и посмотри. Не каждому выпадает честь получить письмо от самого короля.

Джолан взял свиток.

Изгнанник!

Ты должен немедленно явиться в столицу. В каком бы дерьмовом сарае ты ни заночевал, просыпайся. За каким бы драконом ни гонялся, прекращай немедленно. Твоя ссылка отменяется. На время. Возвращайся в Незатопимую Гавань.

Гертцог Мальграв I, король Альмиры

Чуть ниже подписи красовалась королевская печать с изображением орла, распростершего крылья на вершине величественной сосны.

— А что понадобилось королю? — спросил Джолан.

— Что бы там ни было, хуже не будет, — пробормотал Роуэн, снова взялся за носилки и зашагал к деревне.

2. Гаррет

Альмира, к северу от Марлинова Мыса

Под покровом ночи и тумана Гаррет спрыгнул за борт китобойного судна в лиге от альмирского берега и поплыл, подгоняемый приливом. До суши он добрался на рассвете, зачерпнул мокрыми ладонями альмирский песок и ушел подальше от воды. Во рту першило от соли.

К поясу Гаррет прикрепил непромокаемую котомку из козьей шкуры, в которой надежно хранилось все необходимое: простой, но добротно сработанный охотничий нож, пара сапог, компас, кожаная накидка, шесть ярдов пеньковой веревки, курительная трубка, пустая фляжка, восковая гримировочная замазка, клей и два кремня. Шагах в ста от берега Гаррет достал вещи из котомки и разложил на жесткой прибрежной траве, проверяя, не потерялось ли чего.

Вдали виднелись очертания деревни: сторожевые башни, чтобы не пропустить приближения драконов с моря, и некое подобие ограды из плaвника. Наверное, это и был Марлинов Мыс. Судя по всему, Гаррет попал именно туда, куда и требовалось, а главное — вовремя. Вообще-то, занятия Гаррета отличались непредсказуемостью. Сложности возникали всегда.

Небо посерело, близился рассвет. Перед долгой дорогой Гаррет решил полюбоваться восходом солнца, наслаждаясь тишиной и покоем. Прежде он бывал только в альмирской столице, Незатопимой Гавани, а в эти края не забредал, но, готовясь выполнить задание, изучил десятки карт местности. Сейчас он находился на северо-восточной оконечности Атласского побережья, среди полей и холмов. Обитатели местных деревушек поклонялись каким-то безымянным богам и жили в страхе перед ночными демонами. Незатопимая Гавань, крупнейший порт страны, находилась в южной оконечности побережья, там, где две великие альмирские реки — Атлас и Горгона — впадали в Море Душ. К югу от Незатопимой Гавани простиралась Дайновая пуща — дикие джунгли, где кишели драконы и ягуары. Единственный город в джунглях, Заповедный Дол, издавна принадлежал Бершадам, но альмирский король извел их род. Теперь этими землями владел барон Греалор.

Сам Гаррет направлялся на запад вдоль побережья; ему предстояло пересечь Атлас и попасть в долину Горгоны. Он в последний раз взглянул на море, собрал пожитки в котомку и ушел, отвернувшись от восходящего солнца.

Спустя два дня Гаррет добрался до моста через Атлас. Хотя река не отличалась шириной — берега отстояли друг от друга всего шагов на сто, — переправы были редки, потому что русло было глубоким, а течение бурным. Воды с такой яростью изливались с гор, что не успокаивались, пока не достигали моря. Течение с легкостью сбивало с ног и человека, и упряжку волов. Даже у берега утонуть было проще простого.

У любой переправы через Атлас скапливалось множество торговцев и торговых караванов, что было Гаррету на руку. В толпе легко затеряться, и одинокого путника не запомнят. Он прибился к трапперам, которые как раз переходили через мост, оживленно обсуждая цены на пушнину и лучшие угодья для ловли зверя.

— В Студеном Водопаде за бобровую шкурку дают серебряник, — с гордой ухмылкой заявил один.

— Да ну, там всегда за бобра переплачивают, — отмахнулся другой, пьяно пошатываясь в седле мула. — Для них бобровая шапка будто королевская корона.

— А дороги там как?

— Туда добрался споро, а вот возвращаться было хреново — все тропы размыло, пришлось плестись в обход.

Альмирские дороги всегда были ненадежны, поэтому Гаррет на всякий случай добавил лишние дни к срокам своего путешествия.

Он вслушивался в голоса трапперов, запоминал звуки и ритм произношения. В последний раз он прикидывался альмирцем лет пять назад и многое подзабыл.

Сразу за мостом располагалась фактория. Вдоль раскисшей слякотной тропы стояли лавки с припасами, из дверей выходили покупатели с мешками солонины и овощей. Гаррет зашел в первый попавшийся трактир, где было всего два посетителя. Один пьяно обмяк на стуле, а другой слепил фигурку божества прямо на барной стойке и, высунув язык от усердия, осторожно напяливал на голову болванчика корону из сосновых игл.

Альмирцы славились не только отвратительными дорогами, но и безудержной любовью к лепке глиняных истуканов, якобы изображавших их неведомых богов.

Гаррет сел за стойку и подозвал трактирщика.

— Чего тебе? — промямлил трактирщик, будто набрал полный рот глины.

— Медовухи, и послаще, — ответил Гаррет по-альмирски, выговаривая слова не совсем так, как трапперы, но здесь, в захолустье, к произношению особо не прислушивались.

Трактирщик наполнил замызганную кружку золотистой медовухой и подтолкнул к Гаррету. На поверхности жидкости плавали черничные шкурки и кусочек сот размером с желудь. Гаррет пригубил напиток. Медовуха была сладкой, но вкусной назвать ее было сложно. Сам Гаррет предпочитал горький баларский эль, но сейчас удовлетворенно кивнул, потому что альмирцы обожали свою медовуху.

— Я месяц провел на востоке, — сказал он. — Хочу двинуть в Глиновал. Там как дела?

— Что, пушнину добывал?

Гаррет кивнул:

— Ага. Привез бобровые шкурки в Студеный Водопад. Мне за них денег отвалили, как за золотые. А теперь надо бы запастись провиантом и пойти подальше на запад.

— В Глиновале совсем худо, — вздохнул трактирщик, навалившись грудью на стойку. — Там вроде пока заправляет Тибольт, но его власть висит на волоске. На него какой-то Хрилиан войной пошел.

— Да ты что? — притворно удивился Гаррет.

Альмирские бароны приносили клятву верности королю Мальграву, но постоянно вели междоусобные войны, пытаясь захватить земли соперников. Гаррет догадывался, что король поощряет междоусобицу, поскольку из-за нее баронам некогда зариться на королевский престол.

— Говорят, Хрилиан приволок к городу катапульту, — продолжал трактирщик. — Фиг его знает, где он ее раздобыл, но такую бучу устроил! Осадил город, а Тибольт чудом отбился, хотя созвал на помощь всех своих воинов. В общем, теперь отряды Хрилиана рыщут по лесам, Тибольтово войско стоит под крепостной стеной, к городу никого не подпускают. Так что вряд ли тебе удастся пополнить там припасы.

Гаррет одним глотком допил медовуху и спросил:

— А как дорога на Глиновал?

Трактирщик поморщился, недовольный тем, что посетитель не прислушивается к доброму совету, забарабанил толстыми пальцами по стойке, а потом пожал плечами:

— После недавних ливней тракт раскис, как дерьмо в выгребной яме. Если хочешь добраться до Глиновала к середине лета, придется топать в обход. Ступай на юго-запад, вдоль гряды Демоновы Горбы, глядишь, через неделю и доберешься до Карторнского перевала, там на северном берегу ручья растут желтые цветы. В общем, моли всех богов, чтобы тропу не завалило, оттуда на север прямая дорога к Глиновалу.

Гаррет оставил на стойке две медные монетки и ушел. Время поджимало, не опоздать бы.