Читаем отрывок из антологии «Мир без Стругацких»

Двенадцать современных писателей пересобрали действительность, в которой братья Стругацкие ни на что не повлияли, так и не написав сколько-нибудь значительных для отечественной фантастики текстов. Но природа не терпит пустоты, и в этой действительности лакуны заполнили рассказы, написанные от имени советских авторов — Искандера, Коваля, Аксенова, Конецкого, Шукшина, Анчарова, Рытхэу, Галича, Шаламова, Битова, Гансовского и Орлова. Автор идеи и составитель сборника — литературный критик, обозреватель и фантастиковед Василий Владимирский во вступительной статье подчеркивает, что это не первая попытка написать альтернативную историю советской фантастики, но впервые авторы взяли на себя смелость реконструировать чужую манеру, стиль писателей-классиков.

День двести восьмидесятый

Незваные гости явились вслед за восходом Титании, самой крупной из лун Урана. Зэки проснулись от воя сирен и заметались в панике. Промчался слух, будто в купол попал астероид и с минуты на минуту помещения разгерметизируются. Люди дрались за скафандры, забыв, что защиты хватит на всех, орали, кричали, плакали. Все знали, что скоро умрут, но никто не спешил расставаться с жизнью.

А покойникам было все равно. Неуклюжие трупы поднялись из отвала, проломили периметр и ввалились в лагерь словно к себе домой. Впрочем, другого дома у мертвых не оставалось. Тела их совершенно не разложились, только волосы и ресницы поросли фиолетовым, светящимся в темноте мхом, да глаза сделались сплошь белесыми с кристалликами льда вместо зрачков.

Агрессивными мертвецы не выглядели, ни убивать людей, ни вредить им не торопились. Некоторые проявляли несвойственное им при жизни трудолюбие — складывали в ровные кубы горы шлака, разбирали попорченные инструменты, сметали серую пыль в кучи и ссыпали в оцинкованный бак. Ни дать ни взять зэки, только кислород и еду переводить не нужно. Товарищ Туманчин уже нацелился отправить на Землю депешу о неожиданной перековке мертвых товарищей, но решил повременить. И правильно сделал.

В большинстве своем мертвецы бесцельно бродили по территории. Они жались к теплу как угри из мутного озерца, обступали людей и начинали бормотать жалобы на неведомом языке. Иногда прорывались слова и фразы, но от них делалось лишь страшнее. Рыжеволосый мертвый поэт забрался на вышку и выкрикивал оттуда сорванным голосом:

Увечны они, горбаты, *1
Го́лодны, полуодеты,
Глаза их полны заката,
Сердца их полны рассвета.
За ними поют пустыни,
Вспыхивают зарницы,
Звёзды встают над ними…

Закончить он не успел — товарищ Туманчин подал электрический ток на вышку, и мертвец свалился вниз кучей зловонного мяса. Покойники облепили тело как мухи, стремясь урвать хоть толику неживого тепла.

Зэки, не сговариваясь, заявили, что отказываются выходить на работу. Кто смелый пусть тот сам и целуется с мертвяками, а мы пока жить хотим. Угроза расстрелом выглядела неубедительно — в большинстве своем рудокопы не отработали расчетного срока, а пушечное мясо на планету поставляли по графику. Охранники поддержали рудокопов — мол в уставе написано про живых, а на могильщиков они не подписывались. Ни угрозы ни посулы не помогли — люди садились на нары, сцепляясь локтями, и выходить не желали.

От отчаяния Туманчин пустил ток по периметру. Время от времени кто-то из мертвецов натыкался на проволоку, таращился на обугленную кожу и ковылял дальше. Здесь помогла бы парочка огнеметов или картечь. Но на Уране порох отказывался гореть. А держать контур под напряжением круглосуточно не хватало мощностей станции.

Заледенелые покойники между тем вытаптывали во льду тропы, выстраивались в колонны и шествовали как пилигримы по Сантьяго ди Компостела. Разноцветные огоньки играли на смерзшихся волосах, обвивали тела гирляндами — от такого веселья мороз пробегал по коже. Иногда мертвые пели хором, гнусаво выводя гимн отечеству и притопывая в такт. Заслышав мерзкие вопли Туманчин приходил в неистовство и метался по кабинету, круша мебель.

Время шло, зэки бездействовали, охранники мрачно пили в казарме. Дело пахло бунтом. Отчаявшийся Туманчин пообещал звонок домой тому зэку, кто сумеет изгнать покойников. Тотчас нашелся умелец — Миша Орбелиани, бывший химик из МГУ. Он затребовал лабораторию, двух помощников и реактивы, включая канистру спирта.

Для внушительности химик колдовал над приборами трое суток. Потом без стука заявился к Туманчину и предложил варианты. С помощью водяной пушки для размыва завалов заморозить мертвецов и на экскаваторе вывезти их подальше. С помощью той же пушки залить их соляной кислотой, которую он, Миша, брался изготовить на месте. И, наконец, наделать солевых грелок, заманить покойничков в пустой штрек и засыпать проход. Но сначала деньги на бочку!

Селектор связи находился в комнатушке за кабинетом, в котором дремал на посту часовой. Минута связи с Землей стоила бешеных денег, к тому же аппарат был хрупок и лишь усилиями команды радистов кое-как тянул через космос прерывистую нить сигнала. Под свирепым взглядом начальника колонии Миша осторожно снял трубку громоздкого черного аппарата, повернул пальцем скрипучий диск:

— Алло! Здравствуйте! Позовите Нино пожалуйста! Нино Орбелиани, художницу по фарфору! Что? А сын, Мишико? Да, спасибо…

Повернулся, белея лицом:

— Никого нет дома.

Мишу под руки свели в лабораторию и отпоили спиртом. После недолгих размышлений Туманчин приказал подать карту окрестностей, поводил по ней жирным пальцем и принял решение: залить водой! Сточных вод колонии было не занимать. В трех километрах от прииска скалы треснули, образуя глубокое ущелье — оттуда покойнички точно не выберутся. Чтобы проверить теорию, капитан Баруздин, бывший десантник, выскочил на улицу с ведром кипятка и облил ближайшего упыря. Тот подергался и застыл как мертвый. Сработало.

Главный инженер приисков косолапый бугай с нежной фамилией Душенька взял под начало химика Орбелиани и еще с пяток бывших ученых. Задача предстояла не из простых — за пределами купола царили адовы минуса, пушку могло разорвать на месте. А солевой раствор, которым пробивали завалы, замерзал долго и плохо. Дилемма!

Разработчики спорили до хрипоты, ломали драгоценные карандаши и рвали бумагу. Горячий Орбелиани бил кулаком по столу, убеждая собеседников внять простым химическим формулам.

Мертвецов между тем все прибывало. К голым зэкам присоединились первые космонавты в синих шлемах со звездами и коренастые негры с «Роджера Янга». Колонны пилигримов вышагивали по кольцевому маршруту, поднимали вместо хоругвей чье-то тряпье, распевали гимны, потихоньку теряя голос, и переставали обращать внимание на живых.

В ночь на первое мая случилась настоящая вакханалия. Сонмы разноцветных огней вспыхнули в волосах мертвецов, белесые глаза засияли прожекторами. Шарканье сотен ног сменилось единым ритмом дикого танца. В такт мелодии засияло и небо, шлейфы света заколыхались над крохотной скорлупкой, прячущей горстку землян от капризов чужой планеты. Взвыли счетчики Гейгера, купол уже не справлялся, доктор Вовси горстями раздавал таблетки от радиации.

Постаревший лет на десять Туманчин собрался звонить на Землю — скрыть подобное безобразие не представлялось возможным. Он четырежды поднимал трубку и снова клал ее на литую подставку — как сообщить руководству, что прииск захватили ожившие мертвецы?

К утру начались взрывы, точней сумасшедшие фейерверки. Грохот накатывал со всех сторон, бил по ушам, доводил до слез и приступов судорог. Зэки попрятались кто куда, Туманчин держался лишь бешеной силой воли — он все-таки оставался командиром старой закалки.

Я не покидал больничку — умирающим все равно, что творится за тонкими стенами. За эти дни трое отдали богу душу, а тела их по указанию командира сожгли в мусорной печи. Страха я давно уже не испытывал. Делал свою работу, читал по памяти Аристофана или Петрарку, дышал тысячу раз перегнанным сквозь фильтры спертым воздухом, думал о черемуховых садах Вологды. Искал кота — после смерти поэта рыжие волоски появлялись то тут, то там, а по ночам мне порой слышалось хриплое, затихающее мяуканье.

Мертвецы заглядывали в окна, шарили ладонями по стеклу, бормотали обрывки безвестных строк, молили о милости и тепле. Я игнорировал — они сегодня, я завтра.

В грохоте фейерверков слышалось величие оркестровых грозных симфоний. Уран разыгрывал представление, впечатлял — посмотрите, как я могу. Запас успокоительных таял, таблеток от радиации не осталось. Вдруг все стихло.

Луна Титания снова поднялась над горизонтом, озаряя голубоватым светом перетоптанный лед. Мы вышли к шахтам, проверили механизмы, охранники поднялись на вышки. Никого вокруг, даже угри из пруда исчезли. Неужели мертвецы их сожрали? Меня не интересовала судьба никчемной рыбы. На берегу озерца я нашел рукописную книгу стихов, кое-где уцелели полуразмытые строки. После скудной колонистской библиотеки это было прекрасно.

мир останется лживым, *1
мир останется вечным,
может быть, постижимым,
но все-таки бесконечным…

*1 © И. Бродский