Страх — самое древнее и сильное из человеческих чувств, а самый древний и самый сильный страх — страх неведомого.

Говард Филлипс Лавкрафт «Сверхъестественный ужас в литературе»

Библиотека и телескоп

Он был высоким, худощавым и светловолосым юношей с серьёзными глазами, немного сутулился, одевался с лёгкой небрежностью и производил впечатление не очень привлекательного, неловкого, но безобидного молодого человека.

Говард Филлипс Лавкрафт «Случай Чарльза Декстера Варда»

Юный Лавкрафт, одетый по тогдашней детской моде, — и мальчиков, и девочек лет до пяти наряжали одинаково

20 августа 1890 года в городе Провиденс, штат Род-Айленд, родился  единственный и по тогдашним меркам поздний ребёнок коммивояжёра-ювелира Винфилда Скотта Лавкрафта и его жены Сары Сьюзан Филлипс.

Винфилд и Сара происходили из старых американских семей, обосновавшихся в Новом Свете с 1630 года. Быть потомком первопоселенцев считалось почётно. Это «аристократическое» происхождение, похоже, и сформировало нетолерантные взгляды писателя.

Все они оказались людьми смешанной крови, чрезвычайно низкого умственного
развития, да ещё и с психическими отклонениями.

Типичное для Лавкрафта описание служителей мрачных культов

В большом фамильном доме номер 454 по Энджелл-стрит жили и сёстры его матери, Лиллиан Делора и Энни Эмелин, и дед Уиппл Ван Бюрен Филлипс — бизнесмен, изобретатель и книгочей (собравший, кстати, самую большую библиотеку в Провиденсе). Помощь родственников оказалась очень кстати через три года, когда Винфилда Скотта пришлось срочно госпитализировать в психиатрическую лечебницу Провиденса Butler Hospital в состоянии острого психоза. Как ни пытались врачи улучшить состояние Лавкрафта-старшего, дела шли всё хуже, и в 1898 году, в возрасте всего сорока пяти лет, отец Говарда умер от нервного истощения.

Уиппл Ван Бюрен, дед Говарда, любил рассказывать внуку страшные истории

Конечно, в окружении четырёх любящих взрослых Говард не остался без внимания. Особенно часто с внуком занимался Ван Бюрен. Благо, мальчик рос вундеркиндом: запоем читал классиков и арабские сказки, с шести лет стал писать стихи и рассказы. К готической прозе юный Лавкрафт тоже приобщился с детства: таких книг хватало в домашней библиотеке, да и дед — человек явно творческий, но, к сожалению, не записавший свои сочинения, — часто рассказывал внуку мрачные, таинственные и захватывающие истории.

Первым литературно значимым рассказом Говарда стал «Зверь в пещере», написанный в 1905 году. Увы, к завидному интеллекту прилагалось чрезвычайно слабое здоровье. Мальчик болел беспрестанно, и если до восьми лет ещё мог ходить в школу, пусть и с большими пропусками, то после этого захворал на целый год и был отчислен.

Говарду девять лет. Его отец уже умер в психушке. Ему снятся кошмары про плато Лэнг

Впрочем, нельзя сказать, что он потерял время, — благодаря деду Говард увлёкся историей, химией и особенно астрономией и даже начал выпускать журналы The Scientific Gazette и The Rhode Island Journal of Astronomy, посвящённые своим научным исследованиям.

Сначала статьи Лавкрафта были весьма детскими, но вскоре его заметили и серьёзные издания. Уже в 1906 году его статью по астрономии опубликовал The Providence Sunday Journal. Далее Говард стал постоянным ведущим астрономической колонки в The Pawtuxet Valley Gleaner. А затем его научными статьями заинтересовались и другие издания: The Providence Tribune, The Providence Evening News, The Asheville (N.C.) Gazette-News.

Другой проблемой Говарда были сны. Кошмары, галлюцинации, вроде мерзких крылатых тварей, уносивших мальчика на плато Лэнг, или всплывавшего из толщи зловонных вод Дагона, — всё это выматывало и без того некрепкий организм. Раз за разом Лавкрафт просыпался в панике с бешено бьющимся сердцем и не мог пошевелиться — его охватывал ночной паралич.

Изменения произошли во время сна. Я не могу припомнить в деталях, как всё случилось, поскольку сон мой, будучи беспокойным и насыщенным различными видениями, оказался тем не менее довольно продолжительным. Проснувшись же, я обнаружил, что меня наполовину засосало в слизистую гладь отвратительной чёрной трясины, которая однообразными волнистостями простиралась вокруг меня настолько далеко, насколько хватало взора.

Говард Филлипс Лавкрафт «Дагон»

В 1904 году на семью обрушилось новое несчастье — умер дед Ван Бюрен. Финансовые дела пришли в полное расстройство, и Говарду с матерью пришлось перебраться в небольшую квартирку на той же улице — Энджелл-стрит 598.

Немало персонажей Лавкрафта были похожи на него

Потеря деда и родного дома, где он чувствовал себя хоть как-то защищённым от пугающего мира, — больно ударила по Лавкрафту. Он начал подумывать о самоубийстве. Впрочем, смог взять себя в руки и даже пойти в новую школу — Hope High School. Говарду неожиданно повезло — и с одноклассниками, и особенно с учителями, поощрявшими его научные интересы. Но слабое здоровье всё-таки подвело, и в 1908 году после сильнейшего нервного срыва Лавкрафт бросил школу, так и не получив диплома о среднем образовании. Этой детали своей биографии Говард стыдился: порой замалчивал её, порой откровенно врал.

Не сложилось с образованием и дальше — попытка поступить в Brown University провалилась. Казалось, будущее не сулит ничего хорошего. Так что Лавкрафт стал затворником и пять лет почти не выходил из дома.

Спасение для хикки

Описывая следующий период жизни Лавкрафта, трудно удержаться от мысли, что события происходят в начале XX века, а не столетием позже. Представим себе эту картину. Восемнадцатилетний юноша, все интересы которого — астрономия да литература, живёт с мамой в небольшой квартирке, почти ни с кем не общается и только читает, читает… Чего не хватает для полноты образа? Активной переписки в соцсетях, флеймогонных постов, порождающих километровые ленты комментов, с массовыми зафрендами-отфрендами, руганью и лайками? Ну, почему же, и это было!

Номер The Argosy с рассказом Джексона

Место соцсетей занимал палп-журнал для подростков The Argosy, где в 1913 году вышел попавший на глаза Лавкрафту рассказ Фредерика Джексона. Чем ему настолько не понравилась заурядная любовная история (уж их-то по тем временам в палп-журналах было предостаточно), сказать трудно, но Говард написал в редакцию крайне эмоциональное письмо, в котором раздраконил творение Джексона в пух и прах.

Поклонники Джексона встали на дыбы, и на страницах журнала завязалась долгая яростная переписка, в которую втянулось множество людей. В том числе и Эдвард Даас, возглавлявший тогда United Amateur Press Association (UAPA), — организацию молодых американских авторов, которые сами издавали свои журналы и писали в них.

Присмотревшись к Лавкрафту, Даас предложил ему войти в UAPA. Тот согласился и стал издавать журнал The Conservative (суммарно за 1915–1923 годы вышло 13 его выпусков), где публиковал свои стихи, статьи и эссе. Главное же — он, почувствовав востребованность, наконец-то смог выйти из дома и зажить куда более полнокровной жизнью в окружении людей, а не только книг.

С книгами, впрочем, всё тоже было в порядке. Лавкрафт снова начал писать рассказы: в 1917 году в свет вышли «Склеп» и «Дагон», потом — «Воспоминание о докторе Сэмюэле Джонсоне», «Полярис», «За стеной сна», «Перевоплощение Хуана Ромеро»… Мучившие его в детстве кошмары Лавкрафт переплавлял в фантастические истории — благо недостатка в материале не было.

Бульварное чтиво

Палп-журнал Weird Tales, где печатались Лавкрафт и его друзья. В этом номере вышел рассказ Роберта Говарда о Конане «Королева чёрного побережья»

Палп-журналы (от слова pulp — целлюлозная масса из вторсырья и выработанная из неё дешёвая бумага), при всём пренебрежении к ним интеллектуалов, выполняли важную функцию. Они давали возможность почитать литературу — пусть и не лучшую — тем, кто не мог за неё дорого платить. Рабочим и служащим на грошовой зарплате, которым хотелось отдохнуть после работы. Детям и подросткам, у которых денег было и того меньше, а пища для воображения требовалась. Или просто людям, которым предстояло далеко ехать или долго ждать.

Первым американским палп-журналом стал The Argosy («Купеческое судно»): он начал выходить 2 декабря 1882 года и продержался аж до 1978-го. Сперва он назывался Golden Argosy, был ориентирован на детей, выходил раз в неделю и стоил пять центов, но вскоре стало ясно, что такая политика не окупается. С 1894 года журнал стал ежемесячным и десятицентовым и начал публиковать детективы, мистику, вестерны, готику, истории про путешественников, пиратов, золотоискателей… То, что надо, чтобы отвлечься и развлечься.

За The Argosy потянулись The Popular Magazine, Adventure, All-Story, Blue Book, Top-Notch, Short Story, Cavalier… В начале XX века счёт журналов шёл на десятки — и они меняли (и формировали) массовую культуру.

Общение с людьми — писательские конференции, встречи с коллегами и читателями, обильная переписка — помогло Лавкрафту перенести ещё один удар. В 1919 году, после долгих лет депрессии, резко ухудшилось состояние его матери. Сару Лавкрафт госпитализировали в тот же Butler Hospital, где безуспешно лечили её мужа. Состояние её было, впрочем, получше — она хотя бы могла писать письма, и продолжала поддерживать отношения с сыном до самой смерти в 1921 году.

Тётки Лавкрафта не одобряли его романа — потому им стало известно о свадьбе Говарда и Сони лишь постфактум

Сложно сказать, что случилось бы с Лавкрафтом — смерть матери он переживал тяжело, — не будь у него отдушины в виде писательских мероприятий, где его ждали. Через пару недель он уже поехал в Бостон на конференцию журналистов-любителей — и там познакомился с Соней Хафт Грин. Успешная владелица шляпного магазина, self-made woman, овдовевшая пять лет назад после неудачного брака, она была ещё и палп-писателем, издателем-любителем и спонсором нескольких фэнзинов. Общие интересы сблизили Говарда и Соню, и 3 марта 1924 года они поженились.

Свои не-свои

В настольной игре «Ужас Аркхэма» можно взять в союзники местного ксендза Иваницкого

Как правило, когда речь идёт о ксенофобии, можно чётко её определить. Например, вот этот человек — антисемит. Или белый расист. Или чёрный…

С Лавкрафтом не так. Его ксенофобия не сковывала себя рамками — чего уж мелочиться? Индейцы, эскимосы, негры, египтяне, индусы — все, вот буквально все они с помощью своих кошмарных ритуалов собираются уничтожить цивилизацию, человечество и Землю!

Впрочем, был один зарубежный народ, который не попал для писателя в категорию «чужих». Это… поляки! Бурная история и экономические проблемы Польши в XIX веке привели к массовой эмиграции за рубеж. Много представителей польской диаспоры было и в Новой Англии. Привычные с детства поляки трепетную душу Говарда Филлипса не смущали. Из чего можно сделать не особо оригинальный вывод «больше знаешь — меньше боишься».

Туда и обратно

Джилмен поселился в древнем Аркхэме, где, казалось, остановилось время и люди живут одними легендами. Здесь повсюду в немом соперничестве вздымаются к небу островерхие крыши; под ними, на пыльных чердаках, в колониальные времена скрывались от преследований Королевской стражи аркхэмские ведьмы.

Говард Филлипс Лавкрафт «Сны в ведьмином доме»

Сперва брак Говарда и Сони был успешен. Молодожёны переехали в Нью-Йорк, где Лавкрафт вошёл в Калем-клуб, группу литераторов и интеллектуалов. Он стал печататься в палп-журнале Weird Tales: редактор Эдвин Бёрд публиковал многие рассказы Лавкрафта, невзирая на критику части читателей. Наконец, Соня занялась здоровьем Говарда — и муж, ранее болезненно худой, благодаря кулинарным талантам супруги поправился.

Дальше дела пошли хуже. Соня уехала в Кливленд, пытаясь улучшить дела своей фирмы, — но банк, где она держала сбережения, разорился, и фирма обанкротилась. Вдобавок она ещё и заболела — так что финансово обеспечивать семью, по идее, должен был Говард. А у него не было привычки к систематической работе, да и профессиональных навыков не хватало.

Лавкрафт мог отвергать даже выгодные предложения работы, если они были связаны с неудобством для него. Так, ему предложили работу редактора в Weird Tales — но для этого надо было переехать в Чикаго. «Только представьте, в какую трагедию вылился бы этот переезд для старой развалины вроде меня», — скорбно ответил 34-летний Говард.

Пока больная Соня ездила по Штатам, пытаясь заработать, Лавкрафт обретался в Нью-Йорке, с каждым днём всё более недовольный этим городом. Он жил на деньги, что ухитрялась пересылать ему жена, и был вынужден переехать в квартиру на Клинтон-стрит в Бруклине, где было много эмигрантов, принадлежавших к разным народам и расам, — это бесило Говарда и приводило его в ужас. Именно там он начал писать «Зов Ктулху» — знаменитый рассказ о жестоком божестве, которому поклоняются отвратительные сектанты и которое насылает смертельные кошмары на людей (да и просто жрёт их).

Ктулху в исполнении художника Danilo Neira (Creative Commons)

Лавкрафт оценивал рассказ о Ктулху как средний, а редактор Weird Tales (им к тому времени стал Фернсворт Райт) поначалу и вовсе отверг его — и опубликовал только когда один из друзей Лавкрафта солгал, что Говард отошлёт произведение в другой журнал. Зато «Зов Ктулху» очень любил автор «Конана» Роберт Говард:

Шедевр, который, я уверен, будет жить в качестве одного из высших достижений литературы… Лавкрафт занимает уникальное положение в литературном мире; он захватил, во всех отношениях, миры за пределами нашего ничтожного кругозора.

Надо признать: хотя бы в рамках жанра ужасов Говард оказался прав.

Смотрите также

Мифы Ктулху. Монстры Лавкрафта

 Михаил Попов |  06.02.2017 |  64872

Лавкрафт соединил готический ужас и научную фантастику и создал мир, полный немыслимых чудищ. И это далеко не только Ктулху.

Долго такой жизни Лавкрафт не выдержал — и вернулся в родной Провиденс. Брак его, по сути, тихо распался, но до официального развода так и не дошло. С Соней он больше не виделся. А Провиденс — вместе с соседним Салемом — стал прототипом Аркхэма, самого известного города из творчества Лавкрафта.

Следующие несколько лет стали самыми плодотворными для Лавкрафта. Он много путешествовал (в основном по Новой Англии, но не только — ещё ездил в Квебек, Филадельфию, Чарльстон, Сент-Августин), набирался впечатлений — и, конечно, писал.

Его работы этого времени называют «старшими текстами Лавкрафта»: к ним относятся романы «Хребты безумия», «Тень над Иннсмутом» и «Случай Чарльза Декстера Варда», рассказы и повести «Цвет из иных миров», «Ужас Данвича», «Серебряный ключ», «Тень из безвременья», «Шепчущий во тьме». Тогда же из-под его пера вышло много статей на самые разные темы: от политики до архитектуры, от экономики до философии. Лавкрафт продолжал обширную переписку и со старыми друзьями, вроде Роберта Блоха, и с молодыми авторами, такими, как Август Дерлет и Фриц Лейбер.

Рождественская открытка, подписанная Лавкрафтом. Ну, как подписанная…

Увы финансовые дела писателя становились всё хуже. Публиковался он мало и редко, наследство, на которое он жил, закончилось. Лавкрафту пришлось переехать в небольшой дом к одной из своих тёток. Проблемы со здоровьем, вызванные голоданием (так он пытался сэкономить деньги на бумагу и конверты для переписки), усугубились депрессией, в которую Лавкрафт впал после самоубийства его близкого друга Роберта Говарда.

В начале 1937 года врачи диагностировали у него рак кишечника — уже развившийся до состояния, с которым медицина ничего поделать не могла. 15 марта 1937 года Лавкрафта не стало.

Последний дом писателя: здесь он жил с мая 1933 года по 10 марта 1937-го, когда его увезли в госпиталь. Оттуда он уже не вернулся…

Сперва отдельного надгробия у Лавкрафта не было — его имя и фамилия были написаны на родительском памятнике. Но, когда его произведения стали популярны, поклонникам показалось этого мало. Они собрали деньги и в 1977 году установили отдельное надгробие для любимого писателя.

На нём, кроме имени и двух дат, написана фраза I am Providence (это не самоэпитафия, а просто цитата из одного его письма). Такая игра слов означает одновременно и «Я Провиденс», и «Я провидение», «Я промысел божий». Изящно, пафосно и с налётом таинственности — как раз то, чего мы и ожидали бы от Лавкрафта.

Могильная плита Лавкрафта, поставленная благодаря его поклонникам

Жизнь после смерти

Обычно на смерти человека его биография и заканчивается. Будь это так с Лавкрафтом, вряд ли мы помнили бы палп-автора 1920–1930-х годов. Тысячи их. И прижизненно опубликованная книга («Тень над Иннсмутом» вышла в 1936 году в Пенсильвании) вряд ли изменила бы ситуацию.

Но когда до литературного наследства Лавкрафта добрались душеприказчики и биографы, расклад изменился кардинально. В первую очередь благодаря Августу Дерлету — среднего уровня фантасту, но гениальному рекламщику и книгоиздателю. Он создал в 1939 году издательство Arkham House специально для публикаций лавкрафтовских произведений — редчайший случай в этой отрасли.

Дерлет, горячий поклонник Лавкрафта, помогал изданию его произведений и при жизни. Но ему мешал сам Лавкрафт: отказывался предоставлять написанное, заявлял, что он-де как автор себя изжил, и так далее. Зато когда Дерлет был допущен к посмертным архивам без ограничений, всё завертелось — и до сих пор, хотя прошло уже восемьдесят лет, продолжает набирать обороты.

Опубликовано было, кажется, вообще всё, что написал Лавкрафт и что сохранилось, включая неоконченные произведения, тома писем и межавторские проекты. В этом участвовало не только Arkham House — подтянулись и другие издательства.

По Лавкрафту снято несколько десятков фильмов, начиная с «Заколдованного замка» 1963 года — он же положил начало моде на кроссоверы «Лавкрафт плюс кто-то», в данном случае плюс Эдгар По. Создано порядка пятидесяти компьютерных игр и чуть меньше тридцати — настольных, записан целый ряд рок-опер. А уж количество отдельных песен, фан-арта и фанфиков по Лавкрафту учёту просто не поддаётся. И нет никаких признаков того, что в ближайшее время мы позабудем Ктулху, Аркхэм и плато Лэнг.

Сколько-сколько фильмов?!

Фильмы по Лавкрафту. Про Ктулху и не только

 Лин Лобарёв |  20.08.2017 |  32043

Книги создателя Ктулху экранизировали более 80 раз. Почему же ни один фильм так и не стал событием?

Так почему Лавкрафт?

Почему же Лавкрафт, не особо известный при жизни, стал так популярен после смерти? Рискнём предложить вариант ответа — хотя и довольно неприятный для нас. Если коротко — Лавкрафт опередил своё время. Обычно так говорят о научных или других гениальных прозрениях, но тут смысл в другом. Вспомним стандартную схему лавкрафтовских произведений: жили нормально, но сунулись куда не надо или открыли что не надо — и из-за этого в мир ломится чужое зло, такое страшное, что даже и не описать. Мораль: а нечего было соваться и открывать. Знания умножают не только скорбь, но и прямо-таки хтонический ужас.

Мы живём на тихом островке невежества посреди тёмного моря бесконечности, и нам вовсе не следует плавать на далёкие расстояния. Науки, каждая из которых тянет в своём направлении, до сих пор причиняли нам мало вреда; однако настанет день, и объединение разрозненных доселе обрывков знания откроет перед нами такие ужасающие виды реальной действительности, что мы либо потеряем рассудок от увиденного, либо постараемся скрыться от этого губительного просветления в покое и безопасности нового средневековья.

Говард Филлипс Лавкрафт «Зов Ктулху»

Ктулху в президенты! (в данном случае Польши)

Для людей конца XX — начала XXI века такой вид хоррора стал настоящим подарком. Потому что — ну, посмотрим на себя честно. Мы запираемся от жизни в домике виртуальной реальности и дистанционного общения. Мы напрягаемся, когда рядом с нами чужие — люди, которые отличаются от нас внешностью, одеждой или религией. Наши деньги тратятся на то, чтобы отгородиться от остального человечества, а не на исследования космоса, — но мы и не возражаем. Мы с энтузиазмом распространяем страшилки про ГМО, пьём фуфломицины и заряженную воду. А вспомните конец света по календарю майя — сколько представителей просвещённого человечества верило в это «тайное знаньице», которое прекрасно бы смотрелось под одной обложкой с рассказами про Йог-сотота, Дагона и Ньярлатотепа!

Всё это выглядит жалко. А чтобы облагородить страх перед очередной синтезированной плесенью или овечкой Долли, нужен пафос, чем больше, тем лучше. Вот уж что Лавкрафт нам отсыпал щедрой рукой! «Чудовищные божества, способные уничтожить мироздание, и их внушающие трепет и отвращение культы» — это ведь звучит намного лучше, чем «я боюсь Васю и генномодифицированную кукурузу». Не так стыдно.

Спасибо, Говард. Вы стали хорошим зеркалом для нас. Ну а что отражение могло бы быть и получше — это правда. И с этим как-то разбираться уже нам самим.