«Линия любви» Косакай Фубоку. Жуткий рассказ из сборника японских авторов

«Линия любви» войдёт в будущий сборник японских рассказов «Смех сумасшедших», которое выпускает издательство Icebook. Команда специализируется на редкой японской литературе XX века, ранее издательство выпустило несколько сборников прозы.

Новый же посвящён авторам, которые писали в период между двумя мировыми войнами и работали на стыке жанров детектива, мистики и научной фантастики. Каждый рассказ будет проиллюстрирован. Деньги на издание собирают на «Планете». Цель — 350 тысяч рублей. Отправить в типографию книги собираются в августе, а в сентябре запланирована рассылка.

Собственно, к рассказу.

Линия любви

Перевод Александры Палагиной 

Иллюстрация к рассказу Сергея Золотова

Любезный друг!

Позволь поздравить тебя с долгожданной церемонией и вручить в качестве памятного дара линию любви. Я особенно ей горжусь, ведь прежде никто в мире, ни в Китае, ни в Европе, не говоря уже о Японии, не дарил ничего подобного по случаю свадьбы или иного торжества. Будучи простым скромным медиком, я опасался, что не смогу доставить удовольствия тебе, наследнику многомиллионного состояния, даже если у меня будет нечто по ценности сопоставимое, о любезный, с твоим богатством. А потому, тщательно все обдумав, я решил преподнести линию любви. И сейчас я пишу эти строки, надеясь, что мой подарок сможет тронуть твое сердце. Пишу, а у самого в груди такой трепет, какого отроду не бывало. Твоя невеста Юкиэ вовсе не посторонний для меня человек, и я желаю вам вечного счастья и с благоговением посвящаю эту линию любви тебе, мой друг, дабы выразить тем самым свое почтение. Может показаться забавным, что такой твердолобый и неотесанный ученый, как я, говорит о любви, но все же я не столь бессердечно холоден, как ты думаешь, — по моим жилам течет горячая кровь. И именно поэтому я не смог оставаться равнодушным, когда узнал о твоей женитьбе, а этот подарок с его благословенным названием — результат моих мучительных размышлений.

Вероятно, не должно отправлять письмо поздним вечером, накануне свадьбы, которая состоится уже завтра, но поскольку линия любви не могла быть создана ни в какое другое время кроме сегодняшней ночи, как бы это ни было досадно, доставят ее тебе только к завтрашнему утру. Безусловно, тебе сейчас не до этого, но все же я твердо верю, что ты, несмотря на всю занятость, прочтешь мое письмо до самого конца. Так что я, пусть это и хлопотно, намерен представить исчерпывающее толкование того, что из себя представляет эта линия. В двух словах ее можно было бы описать как график кривой линии, на котором запечатлен экстремум любви, но вряд ли подобное объяснение предмета, доселе никому не известного, оказалось бы достаточным для тебя, а я бы в итоге терзался тем, что оставил многое непроясненным, поэтому прошу: пусть это и непросто, но наберись терпения и прочти письмо до конца.

Чтобы ты получил самое отчетливое представление о линии любви, я должен прежде всего поведать о своих переживаниях, вызванных твоей грядущей свадьбой. Ты, должно быть, уже догадываешься, что лишь крайне веские причины могли сподвигнуть меня преподнести такой редкий подарок, ведь я не давал о себе знать в течение полугода с момента нашей последней встречи. Что ж, мой мудрый друг, прочтя письмо, ты сможешь понять мои истинные мотивы.

Тебе достаточно хорошо известно, что я, твой «хладнокровный аскет», — неудачник по части любви. Однако я все же уповаю на то, что такой триумфатор в этом деле, как ты, сможет хотя бы отчасти оценить, сколько тоски в моем даре. Но я не жду от тебя сочувствия, ведь хотя ты сам, бывало, разбивал сердца женщин, но лично не переживал боль утраты. Ты мужчина, обладающий невероятной притягательностью для женщин. Должно быть, в твоих глазах такой, как я, — человек, который после расставания всего лишь с одной девушкой погрузился на дно отчаяния, кажется чудаком. Впрочем, мне нечем возразить. Ведь у меня нет той завидной привлекательности, которой обладаешь ты. И мне трудно не испытывать ревности к тем материальным богатствам, которые обеспечили тебе власть над людьми. Перед силой твоих денег подобострастно склонили головы родители Юкиэ, а в конце концов и она сама была вынуждена повиноваться… Ах, может показаться, будто мои слова наполнены страшной ненавистью к тебе, но поверь, я от природы слабовольный человек и не держу ни на кого зла. Если бы я считал тебя врагом, то не отправил бы этот подарок. Быть может, я и повел себя нелюбезно, но отчего же мне, питающему сильную привязанность к Юкиэ, испытывать враждебные чувства к тебе, человеку, который станет ее супругом? И сейчас, когда я пишу это письмо, я думаю лишь об истинном благе для вас обоих.

Полгода назад, после трагического расставания, разорвав всякие связи с внешним миром, я затворился в лаборатории и с головой ушел в исследование физиологии. С тех пор эти исследования стали смыслом моей жизни и моей единственной страстью. Лишь время от времени старые раны на сердце начинали ныть, словно следы от перенесенного плеврита перед дождем, но, отрешившись от прошлого, я успешно продвигался в своих исследованиях, казалось, уже похоронил печальные воспоминания прошлых дней и даже позабыл дату вашей свадьбы, однако накануне я неожиданно получил от одного человека письмо, в котором сообщалось о твоей завтрашней женитьбе, и тогда опять воскресли постылые переживания. В тот момент мне и пришла мысль об этом подарке.

Поскольку ты из среды дельцов, то, вероятно, слабо представляешь, чем живут люди науки, о чем они думают, что изучают. Очевидно, жизнь их далека от привычных тебе страстей, а предметы исследований в высшей степени непоэтичны, но настоящие ученые обычно не сторонятся дум о людях и занимаются своим делом из высшей любви к человечеству, поэтому у таких исследователей… не у каких-то лжеученых… в жилах течет горячая кровь. В сущности, холодный человек и не может называться истинным ученым.

Итак, прошу, не смейся над тем, что объектом моего исследования после пережитой трагической любви стала физиология сердца. Спешу заверить: выбор этот никогда не был связан с моим разбитым сердцем. Над этим я не стал бы шутить. Было бы слишком пафосно заявлять, что я взялся за исследования сердца, чтобы собрать воедино осколки своего собственного, на деле же я просто выбрал тему, которая мне нравилась, поскольку еще со студенческой скамьи я серьезно интересовался ею. Однако эта тема, выбранная по воле случая, неожиданно оказалась кстати, ведь она вдохновила меня преподнести тебе линию любви к столь знаменательному событию.

Линия любви! Я бы перешел наконец к объяснению, что это, но нельзя опустить рассказ о том, как обычно исследуют сердце. Самый верный способ полноценного изучения функций органа — извлечение его из тела и тестирование. Даже будучи изолированным, сердце при определенных условиях продолжает спокойно биться. Не только у простейших животных, но и у всех теплокровных, даже у человека оно самостоятельно сокращается и вне тела. Если извлечь сердце, тело умрет, но даже если тело умрет, сердце продолжит биться! Разве это не поразительно? Интересно было бы понаблюдать за твоим сердцем или сердцем Юкиэ. Или даже изучить, возникла бы какая-либо реакция, положи мы одно подле другого. Друг мой, человеку дано тело, но он склонен скрывать свои чувства, а сердце же буквально обнажено, поэтому в его биении нет ни малейшей фальши. Ну вот, меня все продолжают одолевать эти нелепые фантазии о сердцах вас двоих, готовящихся вступить в брак.

Впрочем, я отклонился от своего рассказа. Так вот, сердце человека точно так же, как и сердце животного, даже будучи вырезанным после смерти тела, при определенных условиях способно вновь начать биться. Кулябко извлек человеческое сердце через двадцать часов после гибели донора и в течение примерно часа поддерживал его биение — оно действительно продолжало работать. Если даже после гибели тела, сердце продержалось свыше двадцати часов — разве это не доказывает, насколько сильна его воля к жизни? Видно, недаром люди прошлого в качестве символа любви избрали именно сердце. По всей видимости, можно сделать вывод, что именно оно хранит всевозможные тайны жизни. Тогда неслучайно, что и я, желавший познать загадку человеческого существования, выбрал предметом своих исследований сердце.

Предваряя историю создания линии любви, я должен еще упомянуть о том, каким образом извлекают сердце и восстанавливают его ритм. Мне нетрудно представить твое раздражение из-за этого отступления от темы, но и я, пока пишу это письмо, весь в нетерпении, ведь, закончив объяснения, я должен буду тут же взяться за создание линии любви. И все же я не устану повторять, что хочу добиться твоего предельного понимания; будь это возможно, я бы даже выгравировал строки этого письма на твоем сердце, поэтому молю тебя потерпеть и прочесть до конца.

Поначалу я исследовал изолированное сердце лягушек, но поскольку медицина — наука, объект изучения которой, безусловно, люди, я решил подыскать животное, по возможности наиболее близкое к человеку. Далее я в основном проводил опыты на кроликах. Работа с кроличьим сердцем заметно сложнее, нежели с сердцем лягушки, и требует значительной подготовки, поэтому поначалу я даже пользовался услугами ассистента, но вскоре наловчился проводить операции самостоятельно. В первую очередь я привязывал домашнего кролика к держателю брюшком вверх, ставил ему эфирный наркоз и, дожидаясь воздействия эфира, с помощью скальпеля и ножниц разрезал грудную полость. При вскрытии околосердечной сумки взору представало ритмично бьющееся сердце. Сокрытое глубоко в груди, оно даже на открытом воздухе всегда продолжает биться как ни в чем ни бывало. О да, сердце устроено сложнее, чем кажется на первый взгляд, мой дорогой друг! Однажды кто-то верно подметил, сказав: «Сердце под себя не подладишь» — так оно и есть. Когда я наконец получал к нему доступ, я извлекал его, но не сразу, потому что если взять и вырезать его скальпелем, оно может просто истечь кровью, и тогда операция не удастся, поэтому я сначала полностью перевязывал нитями полые вены, аорту, легочную вену и легочную артерию, после чего наконец скальпелем отсекал эти крупные кровеносные сосуды.

Извлеченное сердце я тут же помещал в камеру с раствором Рингера—Локка, нагретым примерно до 37 ℃. Сердце кролика, размером с плод каштана вполне ожидаемо в это время слабеет и перестает биться. Необходимо перевязать легочные артерию и вены, а аорту и полые вены соединить стеклянной трубкой, затем подвести ее к определенному месту внутри специально подготовленной камеры объемом 30 кубических сантиметров и пустить через нее подогретый до 37 ℃ раствор Рингера—Локка, тогда сердце чудесным образом начинает биться. Раствор Рингера—Локка состоит из 1%-го хлорида натрия, 0,2%-го хлорида кальция, 0,2%-го хлорида калия и водного раствор 0,1%-го бикарбоната натрия, что соответствует составу солевых компонентов крови, поэтому, поскольку сердце оказывается в точно таких же условиях, как если бы качало кровь в теле человека, оно продолжает биться. Однако в конечном счете сердце устает. Как бы ни была сильна его воля к жизни, если извне не будет поступать энергия, оно не сможет биться. Проще говоря, при недостатке питательных веществ оно перестает сокращаться. Поэтому, если в состав раствора в качестве энергетической подпитки, или точнее питательных веществ для сердца, включено небольшое количество сывороточного альбумина и глюкозы, то оно будет биться еще долго. Лучше всего вместо раствора Рингера—Локка использовать кровь, но для обычного опыта достаточно раствора. Кроме того, чтобы сердце билось, необходим кислород, поэтому раствор насыщают им, перед тем как пропустить через сердце.

Температура внутри камеры, которая приводит в движение сердце, составляет примерно 37 ℃. Раствор Рингера—Локка поступает из верхней части камеры, затем проходит через сердце и стекает в нижнюю часть. Ты и не представляешь, насколько потрясающее это зрелище — то, как сердце само по себе сокращается внутри камеры. Изолированный орган будто удивительное существо. Демоническое создание, алая, как роза, плоть которого вся в мелких прожилках, похожих на лепестки желтой хризантемы. Оно ритмично двигается, как медуза, качающаяся на прибрежных волнах. Когда долго наблюдаешь за этим ритмичным движением, начинает казаться, что сердце само, по своей воле, продолжает биться. Даже мерещится, будто на нем можно различить черты лица, встревоженного отделением от родного тела или взволнованного ощущением свободы. А то и вовсе может привидится, что оно посмеивается над тобой, наивным ученым, который уверовал, что, вырезав у живого существа орган, сможет постичь его функции. Впрочем, то не более чем мои фантазии. Сердце, будь оно внутри тела или вне его, продолжает работать изо всех сил, беззаветно следуя принципу «все или ничего». То есть, если оно преисполнено решимости биться, то сделает все возможное. Одним словом сердце — образец беспримерной самоотверженности. На мой взгляд, не сыскать ничего более подходящего на звание символа любви. Сердце не станет изменять своего ритма, несмотря ни на что: пока оно бьется, оно будет продолжать это делать, не жалея сил, если оно остановилось — никакими уговорами его не привести в движение. Точно так же и истинная любовь, над которой не властны ни деньги, ни иные внешние обстоятельства. Подобно тому, как распространяются радиоволны, невзирая ни на какие препятствия, ритмы сердец двух по-настоящему любящих людей, настроившись на одну частоту, сообщаются друг с другом. Не знаю, известно ли тебе, но на самом деле при каждом ударе сердце создает электрические импульсы, и для исследования этого феномена был разработан электрокардиограф. К слову, именно с помощью электрокардиографа я и создал свою так называемую линию любви.

Однако, прежде чем перейти к объяснению работы этого устройства, я должен изложить, каким образом измерил и изучил биение сердца кролика, операцию на котором описал выше. Внешнее обследование вряд ли можно назвать точным исследованием, нужно обязательно записать сердцебиение. И запись эта —кривая линия. Нетрудно догадаться, что в таком случае линия любви — это не что иное, как линия, демонстрирующая сердцебиение взволнованного влюбленного. Ты, должно быть, слышал, что толчки землетрясений записываются в виде кривых линий с помощью сейсмографа. Если вокруг цилиндра намотать лист бумаги, покрытый сажей, и заставить его вращаться с постоянной скоростью, а присоединенный к подвижному физическому телу мелкий рычажок прислонить концом к этой бумаге, то при колебании тела на закопченном листе от рычажка будут оставаться белые линии. Сердцебиение тоже может быть записано таким образом, но поскольку меня больше интересуют электрические импульсы, в своих исследованиях я использую электрокардиограф. 

При сокращении любой мышцы вырабатывается некоторое количество электричества. В результате образуется так называемое биоэлектричество. Сердце, будучи органом, сплошь состоящим из мышечной ткани, вырабатывает ток при каждом ударе. Так что электрокардиограф — это инструмент, который фиксирует в форме кривой линии электрическую активность сердца. Изобретатель этого прибора — голландец Эйнтховен. Что касается линии, как я уже говорил, все не так уж просто, принцип ее записи довольно запутанный. Необходимо определенным образом направлять сердечные импульсы и пропускать их по тончайшей, как паутинка, кварцевой нити, покрытой платиной. Нить эта к тому же должна располагаться между двумя электромагнитами. В зависимости от силы тока, проходящего через нить, она будет отклоняться то влево, то вправо. Когда она колеблется из стороны в сторону и подсвечивается сверху дуговой лампой, тень от нее через зазор падает на светочувствительную фотобумагу. При проявке кривая линия, фиксирующая электрическую активность сердца, оказывается белой. Светочувствительная бумага свернута и заготовлена так же, как кинопленка, поэтому биение сердца в виде линии может свободно и непрерывно записываться в течение двадцати-тридцати минут. Линия любви, которую я намерен направить тебе, не что иное, как график на такой вот светочувствительной бумаге.

Прежде всего в качестве подготовительного этапа я исследовал воздействие различных препаратов на изолированное сердце. Сперва, пропустив раствор Рингера—Локка, я снял обычную кардиограмму, а затем, добавляя в раствор тестируемые вещества, отмечал возникшие в графике изменения. Хоть разницу и нельзя увидеть невооруженным глазом, если сравнить линии, то можно заметить изменение и выявить, каким образом то или иное вещество воздействует на сердце. Я получил различные графики, используя практически все препараты, оказывающие влияние на сердце, начиная с таких сильнодействующих ядов, как дигиталис, атропин, мускарин, заканчивая веществами вроде адреналина, камфоры, кофеина. Этот опыт вовсе не оригинален, его уже проводили многие ученые и до меня. По сути, это было не более чем подготовка к моему исследованию.

Так в чем же заключается мой научный интерес? Я хотел изучить связь между чувствами и работой сердца. Иными словами, то, какие изменения происходят в его электрической активности при возникновении определенных эмоций. Как известно, когда человек пугается или злится, его пульс меняется. Я задумал провести объективное наблюдение за этим на примере изолированного сердца. Другие ученые уже открыли, что при испуге в крови повышается уровень адреналина, тогда если через изолированное сердце пропустить кровь, взятую у человека в момент испуга, то изменение графика кардиограммы должно быть таким же, как и при вливании адреналина. Исходя из этого, я предположил, что в составе крови должны происходить некие изменения не только при испуге, но и при переживании других эмоций, и соответственно, если спровоцировать определенную эмоцию у животного и пропустить взятую у него в этот момент кровь через изолированное сердце, тогда, записав с помощью электрокардиографа кривую линию, можно будет судить о тех веществах, которые возникают в крови при проявлении тех или иных чувств.

Но, что и говорить, подобное исследование влечет за собой немало трудностей. В идеале хорошо бы, чтобы кровь была взята у самого животного-донора сердца в момент, когда оно злится или беспокоится, но это невозможно. Не видя иного пути, я решил провести опыт, вырезав сердце первого кролика и пропустив через него кровь, взятую в момент переживания различных эмоций у второго. Но тут возникла новая проблема: оказалось, что не так-то просто разозлить или напугать кролика. Об эмоциях этого животного в принципе трудно судить, по выражению мордочки невозможно распознать его переживания, поэтому приходишь в замешательство от того, что он не злится, когда пытаешься его разозлить, и, кажется, никак не реагирует, когда стараешься его развеселить.

Посему я прекратил опыты с кроликами и решил перейти на собак. Я извлек сердце одного пса и пропустил через него кровь второго, взятую сначала в момент злости, а затем радости. И хотя в результате этих манипуляций у меня получилось зафиксировать линию, она все же вышла неидеальной. Все потому, что, хоть мне и удалось с большим трудом раззадорить собаку, когда дело дошло до забора крови, в последний момент она серьезно рассвирепела, так что в конце концов у меня вышла скорее линия гнева. И все же, такая линия гнева или линия страха сравнительно ближе к идеалу, потому что если просто ввести собаке наркоз, то получится не более чем пустой безэмоциональный график сердцебиения.

Поэтому, чтобы получить безукоризненное свидетельство воздействия переживаний на работу сердца, нельзя обойтись без опытов на людях. Не составляет трудности взять кровь у человека в момент переживания им злости, печали или радости. Но загвоздка в том, что не так уж просто заполучить человеческое сердце. Даже сердце мертвого раздобыть нелегко, что уж говорить о сердце живого. Тем не менее я не стал все бросать. Было решено продолжить опыты с кроликами. 

С забором крови дело обстояло не лучше, ведь никакой человек не станет с радостью предлагать мне свою, поэтому я решил проводить эксперимент на образцах, взятых у себя. Это происходило следующим образом: я принимался читать какую-нибудь новеллу и каждый раз, когда какой-то момент печалил меня, злил или радовал, я с помощью шприца брал пять миллилитров крови из вены на левой руке. Прежде чем брать кровь у кого бы то ни было, у кролика или собаки, я всегда добавлял внутрь шприца определенное количество оксалата натрия, чтобы не допустить загустения собранных образцов.

В итоге при изучении получившихся линий кардиограмм я четко увидел разницу между состояниями радости, печали или угнетенности. График, отразивший момент испуга, действительно совпадал с тем, что получалось при вливании адреналина, график радости походил на тот, что был снят при воздействии на сердце морфия, но все это оказалось не более чем сходством; углубившись в детали, я обнаружил значительную разницу в на первый взгляд одинаковых графиках. Натренировавшись, я научился сразу различать, какая из линий отражает страх, какая — эйфорию, какой график был записан под воздействием адреналина, а какой — морфия. В результате опыта я выяснил, что линия кардиограммы претерпевает одни и те же изменения вне зависимости от того, чье это сердце — кролика, собаки или же овцы.

На этом я должен был бы остановиться, удовлетворившись одинаковыми результатами опытов с сердцами разных животных, но любой, кто занят исследованиями, мой милый друг, испытывает неутолимую жажду научного познания, поэтому я захотел пойти еще дальше и загорелся идеей провести эксперимент на человеческом сердце. Как я упомянул ранее, человеческое сердце можно заставить биться и через двадцать часов после смерти, поэтому подойдет даже сердце трупа, и я обратился к людям, работающим в патологоанатомической и клинической лабораториях.

Обложка сборника «Смех сумасшедших»

Так по удачному стечению обстоятельств я смог заполучить сердце одной девушки. Ей было шестнадцать, и она болела туберкулезом. Когда ее бросил возлюбленный, отчаяние сильно подорвало здоровье несчастной, она оказалась госпитализирована в терапевтическое отделение, выписаться из которого ей уже не было суждено. При жизни девушка нередко повторяла: «Мое сердце разбито. Пожалуйста, пусть оно будет пожертвовано медицине, когда я умру». Так сложилось, что именно мой друг взял на себя исполнение ее посмертной воли и отдал сердце мне.

Когда я, привыкший оперировать кроликов, собак и овец, прикоснулся рукой и приложил скальпель к белой холодной, точно восковой коже девушки, по всему моему телу пробежала странная дрожь. И тем не менее, разрезав сначала тонкий слой жира, затем мышцы алого цвета и ребра, я вскрыл грудную клетку, и к моменту, когда, отделив перикард, я добрался до сердца, ко мне вернулось прежнее хладнокровное спокойствие. Конечно, сердце девушки не было буквально разбито, но оно оказалось сильно истощено. До сих пор я лицезрел лишь нутро еще живых существ, а тогда впервые у меня даже не возникло ощущения, что передо мной сердце. Хотя смерть наступила более пятнадцати часов назад, я, держа в руках извлеченный орган, некоторое время пребывал в прострации, потому что он оказался непривычно холодным. Вздрогнув и придя в чувства, я положил его в теплый раствор Рингера—Локка и хорошо промыл. Затем я подсоединил его к камере и пропустил через него все тот же раствор. Сначала сердце оставалось неподвижным, точно спало, но спустя некоторое время, вздрогнув, застучало и стало бодро биться, что было вполне закономерно, но на меня это зрелище произвело такое впечатление, будто я только что оживил саму девушку. Меня пронзило невероятное чувство и на какое-то время я забыл об эксперименте и наблюдал за филигранным движением сердца. И тут я задумался о его владелице. Несчастная любовь! Что за печальная участь?! В тот момент я понял, что мы с ней похожи. Разве я сам не пережил боль несчастной любви? Как, должно быть, отчаянно и порой тоскливо билось это сердце в груди своей хозяйки прежде. Похоже, сегодня старые болезненные воспоминания оказались смыты раствором Рингера—Локка, и теперь оно просто стучало, позабыв обо всем. Наверняка после того, как сердцу девушки была нанесена неизлечимая рана, оно уже не могло спокойно биться день ото дня. Стучи же стучи! Раствора Рингера–Локка достаточно, ты можешь биться и биться, биться и биться — биться, пока не закончатся силы.

Вдруг я заметил, что биение сердца заметно ослабло. Неудивительно. С тех пор, как оно забилось, прошел уже час. Я с горечью осознал, что утратил хладнокровие ученого, невольно потратив время на фантазии и совсем позабыв об исследовании чувств. Как же расточительно было, имея на руках такой ценный материал, не изучить его должным образом. В тот же миг мне пришло в голову исследовать несчастную любовь. Если к сердцу человека, пережившего любовную драму, перелить кровь, взятую у меня, также познавшего эту боль, можно получить идеальную линию несчастной любви. 

Я быстро уже привычным способом осуществил забор крови из левой руки и, пропустив ее через сердце, включил электрокардиограф. Постепенно слабеющее сердце наполнилось моей кровью и, вдруг набрав обороты, забилось в тридцать раз мощнее, но затем резко обмякло и уже окончательно остановилось. Сердце затихло. Затихло навсегда. От него осталась лишь ярко проявившаяся на фотобумаге линия, которая не походила на предыдущие: ни на линию печали, ни на линию страдания, гнева или испуга. И вместе с тем, в ней как бы прочитывались все они сразу.

Так я, создавший линию несчастной любви, пришел к мысли, что хочу заполучить линию подлинной любви — противоположного чувства. По-видимому, во мне говорила алчность ненасытного ученого. Однако каким образом я, в прошлом хоть и познавший любовь, но ныне живущий лишь с болью ее утраты, мог создать подобную линию? Для меня это было неосуществимо. Но чем больше я старался выбросить эту затею из головы, тем больше о ней думал и в конце концов я стал ею одержим. Она превратилась в своего рода навязчивую идею. Наверное, это дерзость с моей стороны, но разве мог я, в отличие от тебя не любивший никого, кроме Юкиэ, вновь по-настоящему влюбиться? Ведь я не способен испытывать искренние чувства к кому-либо, кроме нее. Даже если попробую, не выйдет у меня никакой линии любви. И хоть я это и понимаю, но от однажды возникшей навязчивой идеи так просто не избавиться. Будучи не в силах с ней бороться, я стал постоянно размышлять, нет ли способа превратить несчастную любовь в подлинно счастливую? Я все думал и думал, пока мне не стало казаться, что я скоро сойду с ума.

Однако, на днях кое-кто неожиданно сообщил мне, что вы с Юкиэ женитесь. И тогда, подобно тому, как тлеющий хворост всегда готов заполыхать с новой силой, любовная тоска вновь неистово разгорелась во мне. Иными словами, это был пик отчаяния влюбленного. И тогда я вдруг ясно понял, что, если воспользуюсь этим состоянием, то смогу записать линию любви.

Тебе, должно быть, известно, что в математике минус на минус дает плюс. Я подумал, что, применив этот принцип, смогу превратить несчастную любовь в живое подлинное чувство. То есть, если я пропущу через сердце женщины, познавшей отчаяние любви, свою кровь, то линия запечатлеет точку экстремума любви. Ты, наверное, спросишь, где я отыщу подобную женщину? Однако об этом не стоит беспокоиться. Ведь мне неслучайно пришёл в голову вышеупомянутый принцип… На самом деле я уже нашел ее, ведь именно она, а никто другой, отправитель того самого письма, из которого я узнал о вашей с Юкиэ женитьбе.

Ты уже, вероятно, догадываешься, кто она. Отправительница письма пришла в полное отчаяние из-за вашей свадьбы. Ты знавал многих дам и, думаю, хоть немного разбираешься в их чувствах, но как я не мог думать ни о ком, кроме Юкиэ, так и эта женщина оказалась не в состоянии искренне полюбить другого мужчину, поэтому она просто не могла пережить эту свадьбу. Что если я, обуреваемый теми же чувствами от приближающегося торжества, и эта женщина объединим силы в создании кардиограммы? Разве по вышеописанному математическому принципу результатом не станет линия любви? Ко всему прочему отчаяние ее настолько велико, что она готова умереть. А теперь ответь мне, есть ли на свете сила, которая могла бы удержать ее от этого шага? Я был поражен отвагой этой женщины, степень моей тоски не шла ни в какое сравнение с ее состоянием. Именно она заразила меня своей решимостью. Когда сегодня вечером мы встретились с ней и я, видя ее готовность, раскрыл свои замыслы, она заявила, что с радостью отдаст свою жизнь, но взамен попросила, чтобы линия любви, которая получится после того, как я вырежу ее сердце и наполню его своей кровью, была отправлена тебе в качестве свадебного подарка. Так, набравшись смелости, я наконец решился создать линию любви.

Друг мой! Сейчас я продолжаю писать это письмо, сидя за столом, рядом с которым стоит лабораторный электрокардиограф. Едва ли найдутся те, кому в голову придет, что в этот поздний час мы записываем здесь линию любви, поэтому никто не помешает нам осуществить план. Наступила глубокая ночь. В углу сада несколько раз провыла собака, которую здесь держат для опытов, и теперь лишь ветерок холодного, как в зимнюю пору, вечера еле уловимо свистит за окном лаборатории. Женщина, предложившая мне свое сердце, прямо сейчас передо мной погружается в глубокий сон. Несколькими минутами ранее, когда я закончил рассказывать ей о последовательности создания кардиографической линии и нашем плане, она без капли страха с радостным рвением приняла большую дозу морфия. Для нее нет пути назад. После того как она это сделала, я начал нагревать раствор Рингера—Локка, закончил подготовку электрокардиографа и сел писать это письмо. Приняв морфий, женщина с улыбкой наблюдала за тем, как я делал все эти приготовления, но когда я принялся за письмо, она уже уснула. До чего красивая смерть! Сейчас слышно лишь слабое дыхание этой женщины, но когда я понимаю, что больше никогда не услышу ее голос вновь, кисть моей руки начинает дрожать. Возможно, я пишу бессвязно, но у меня нет времени это перечитывать. Сейчас я должен извлечь ее сердце.

Прошло сорок минут. Наконец я вынул сердце и соединил с камерой, продолжаю пропускать через него раствор Рингера—Локка. После операции сердце женщины продолжало пульсировать. Следовало предсмертному завету хозяйки. Она пожелала во имя точности линии любви, чтобы ее сердце вырезали, пока оно еще будет биться. Когда я поднес скальпель к ее телу, мне показалось, будто бы ее веки дрогнули, но она продолжала мирно спать вплоть до того момента, когда я извлек сердце. Мне до сих пор кажется, будто я слышу ее легкое дыхание. Вряд ли найдется что-либо прекраснее этого мертвого тела, на котором, сияя, отражается электрический свет.

Сердце, похоже, работает с удовольствием. Оно работает так, словно просит поскорее насытить его моей кровью. И вот наступил момент это сделать, но, чтобы исполнить трагический завет женщины, пожелавшей довести до совершенства линию любви, я решил попробовать новый метод циркуляции крови, который прежде не испытывал. До сих пор я брал кровь из вены левой руки с помощью шприца, но в этот раз я вознамерился, вставив канюлю в лучевую артерию левой руки и присоединив к ней резиновую трубку, переливать кровь прямо из моего тела. Это было то немногое, что я мог сделать в ответ на жертву женщины, отдавшей собственное живое сердце. К тому же, это было необходимо для того, чтобы создать во всех отношениях совершенную линию любви.

Прошло двадцать минут. Наконец я смог направить мою артериальную кровь в ее сердце. Эксперимент проходит идеально: кровь бодро течет, не сворачиваясь. Сердце бойко бьется. Наблюдая за этим, я на некоторое время забываю про боль в левой руке. Из прокола на запястье мало-помалу сочится кровь. Чтобы вытереть ее, мне нужно отложить ручку и промокнуть руку марлей. Ай, запачкал бумагу кровью. Прошу меня простить. Кровь, влитая в сердце, не возвращается обратно. Каждый миг она неотвратимо убывает из моего тела. В сознании легкость. Спустя некоторое время я отложу ручку, понаблюдаю за сердцем и предамся ностальгическим воспоминаниям.

Прошло десять минут. На теле выступил пот. Наверное, из-за нехватки крови. Что ж, теперь я собираюсь, провернув выключатель, зажечь дуговую лампу и привести в движение цилиндр со светочувствительной бумагой. Я подготовил все так, чтобы можно было сделать это, не вставая. Даже если будет включен электрический свет, это не помешает созданию линии.

Электрокардиограф работает. Помимо шума механизма, я слышу странный звон в ушах. Верно, и это тоже от нехватки крови!

Прямо сейчас записывается линия. Линия любви, которой предназначено стать даром тебе, создается прямо сейчас. И все же я не успею проявить ее. Ведь я намереваюсь выкачать всю кровь из своего тела. Я постарался устроить все так, чтобы в конце, когда я рухну без сил, лампа, фотооборудование, электрический свет в комнате выключились, тогда вскоре после этого два мертвых тела окажутся во мраке.

Рука, держащая кисть, сильно трясется. Глаза застилает тьма. Собирая остатки воли в кулак, я хочу сказать тебе кое-что напоследок. На самом деле, прежде чем написать это письмо, я успел разослать несколько других писем, адресованных заведующему лабораторией и коллегам, так что это последнее — моя предсмертная записка. Линия любви будет проявлена завтра утром моим товарищем и отправлена тебе. Прошу, сохрани ее навсегда.

Ты не мог не догадаться, кто та женщина, что отдала мне свое сердце. Прямо сейчас меня переполняет от запредельного счастья. Я не смогу сам увидеть линию кардиограммы, но я нисколько не сомневаюсь, что это будет линия подлинной любви. В момент, когда последняя капля крови покинет мое тело, сердце женщины прекратит биться. Не это ли станет экстремумом любви?

Ах, кажется, у меня осталось совсем мало времени, ее сердце вот-вот остановится. Ты! Веришь ли ты, что это сердце девушки, не сумевшей смириться с браком по расчету и полюбить кого-либо, кроме меня, сердце Юкиэ вот-вот остановится навсегда…