Марина Беляева «Последняя бабушка»

4182
13 минут на чтение
Первый утренний рассказ весны на «Мире фантастики» — о воспоминаниях бабушки Альбары о празднике Рожденицы, о старых ритуальных традициях, женской доли и не всегда доброй памяти.

Раньше, в дни прежних стариков, солнце называли «санце» — от древнего слова «сан», которое означало свет, тепло, весну, в некоторых деревнях плодородие и зелёный цвет (почему зелёный, когда солнце белое?). Сейчас такой говор остался лишь у самых далёких поселений, где люди сохранили привычку засаливать мертвецов и делать «плотову едчину» — хлеб с мясом, символизирующий мёртвое тело уходящей зимы.

У них же готовят яглицу — запечённые в телячьих почках яйца, похожие на пробивающиеся сквозь жидкую весеннюю землю ростки. Когда Альбара была маленькой, она никак не могла взять в толк, почему же в одних местах землю обозначает хлеб, а в других — мясные туши; она не нашла ответа на этот вопрос, даже повзрослев, — просто перестала его себе задавать.

Зато маленькая Вилеке неустанно расспрашивала бабушку, заставляя её ломать голову.

«Почему Рожденица приходит весной?»

«Почему мы в этот день готовим яглицу?»

«Зачем идти всей семьёй? Можно мне дома посидеть?»

«А почему ты не стала Рожденицей?»

И так повторялось третий год подряд. То ли у Вилеке и вправду была такая дырявая голова, как говорил отец, то ли просто проверяла бабушку — говорит ли она правду.

Вопросы про Рожденицу неизменно сердили и расстраивали Альбару: та давала Вилеке по голове и приказывала ей помогать с делами, а если помогать нечем, так не болтаться под ногами. В отличие от стариков-мужчин, Альбара не умела общаться с детьми и не радовалась их появлению; это и понятно, она же женщина. Есть всё-таки некая мудрость в том, что женщины не доживают до старости…

У них хотя бы тело не разваливается на части.

Говорят, в старости только и остаётся, что семья и воспоминания. Это Альбара живёт неприкаянно, нашла себе угол в доме брата и с каждым днём всё сильнее и сильнее ощущает, как тяготит его жену и детей. Лучше бы старуху попрекали хлебом или давали больше работы, чем остальным, — так было бы честней и правильней. Но никто Альбару за жизнь в чужом доме не ругал; просто не понимали, почему всё сложилось именно так.

Да чтоб она знала.

Зато воспоминаний оставалось с избытком, даже больше, чем хотелось бы; чем старее Альбара, тем более настоящим и предметным становилось её прошлое. Уже во сне она не понимала, где находится, и лишь задавалась вопросами: это что, старый дом? Откуда, он же погорел? Вот сестра, Вура, счастливая, окружённая детьми; Альбара её спрашивала, как так получилось, а Вура ей отвечала «Нет-нет-нет, я не Рожденица, что ты». Ну как же не Рожденица, если дети вокруг? «Да родила, и всё». Но как?! Вура начинала суетиться, дети мазались земляными красками, врывались мужчины, переодетые кто козлом, кто солнцем, кто дураком, и начинали шуметь: катать ребятишек по дому и по двору, горланить неостановимые песни, чей мотив и слова менялись в зависимости от общего настроения или времени дня… И было что-то жуткое в этом возвращении мёртвых, в их радостном и беззаботном настроении. С Альбарой провели изгнание душецы, но сны возвращались, и уже все смирились с тем, что бабушку не исправить. Чего она ещё хотела-то, старая?

Взгляд в прошлое ужасает; но, кроме него, в старости ничего и нет. Семья… семья — это люди с постоянно меняющимися лицами. И лишь память может сохранить их облик в самый лучший — или худший — миг времени.

Как и во сне, день Рожденицы проходил сумбурно и ярко. Этот праздник всегда запоминался неостановимой работой, бесконечными хлопотами, раздражением и криками — детей, людей, животных… И песнями, да — вот парни вместо того, чтобы помогать мужикам, ходят по деревне, поют, орут и уже набрались, хотя шествие ещё не началось.

И так каждый раз. Чего ж им не веселиться-то? Вот чему девицы радуются в Рожденицу, Альбара никак не могла взять в голову. С чего им смеяться и хохотать? Молитву читать богам — это традиция, с ней всё ясно. И Альбара её читала в своё время. Но — искренне ждать Рожденицу и надеяться, что ты станешь следующей?

Вот мужики закончили всё и говорят:

 — Ну чё, пошли?

 — Как, так рано? — засуетилась Дита, старшая дочь Вуры. — Бабуль, ты закончила яглицу?

 — За ней последить бы…

 — Руман остаётся, пошли! Без тебя нельзя.

Руман — толковый парень, и Альбара не против. Конечно, надо бы оставить женщину, но без женщин шествие не совершается, и Альбара опять должна плестись вместе со всеми в самую пущу леса, хотя всем ясно, что Рожденицей ей уже не быть. По её поводу даже спорили, нужно ли или не нужно старой ходить с остальными бабами; в итоге нашёлся один учёный человек, который все обычаи собирал и записывал, и там у него было сказано, что идти должны все женщины. Значит, и старые в том числе.

Ну и что, что раньше не было старых?

А всё-таки жаль, что дома нельзя остаться. Могла б за яглицей приглядеть.

Девки все разукрашенные, у кого лица красные, у кого жёлтые, а кто-то просто дрыцой намазался и теперь сияет тёмно-рыжими щеками. Мужики не красятся, но зато принарядились кто во что горазд: один в рубашке задом наперёд, другой в шапке, хотя пятый солнечный день, третий овчину накинул и рога из палок установил… Весело им; хорошо, что весело. Праздник на то и праздник, чтобы развлекаться и гужевать.

Самые лёгкие дети взобрались кто на руки, кто на спины взрослым. Те, кто постарше, шли сами: прыгали по кочкам, кряхтя, перелезали через брёвна, спотыкались, убегали вперёд — резвились, как козлята. Высокие затяжные песни сменились марширующим речитативом. Тут могла присоединиться и сама Альбара: голос у неё, конечно, не самый звонкий или красивый (особенно сейчас), но зато громкий. Даже если шатуны уже проснулись, то пение их точно напугает, и нет нужды опасаться, что к людям выйдут дикие звери.

Зря они оставили Рожденицу так далеко от деревни.

Летом был долгий спор, где стоит проводить грядущий праздник. Стура говорил, что чем ближе к дому, тем лучше: духу Рожденицы не придётся преодолевать целый лес, и он всегда будет рядом с родными. Но в итоге Рибо настоял на дальнем захоронении. Мысль была такая: чем меньше людей, тем спокойнее для Рожденицы. И ещё ей не придётся толкаться с другими духами, хорошо же?

Но теперь уже все жалели о принятом решении.

Обычно Рожденицу проводили в поле; оно и разумнее — на поле больше растений, больше солнца и легче путь. Но семья Альбары уже пять поколений устраивали праздник в лесу — как раз из той мысли, что там поменьше людей. Альбара помнила, как один раз шествие её семьи пересеклось с шествием дома старика Баласея — неудобно оказалось всем. С Рожденицей хочется остаться наедине, не слушая бормотание других людей. К тому же детишки начали играть, расшалились и здорово всем мешались…

Уже к середине пути все знатно устали. После коротких переговоров ненадолго остановились — передохнуть, поесть, попить, успокоить детей. Предусмотрительно взяли с собой хлеб, овощи и несколько кусков твёрдой, как камень, вяленой говядины. Вилеке снова пристала к Альбаре и по пятому кругу задавала одни и те же вопросы.

Почему Рожденица проходит весной?

Почему мужчины не становятся Рожденицей?

А ты почему нет?

А можно вместо яглицы приготовить матруху?

А что, если…

 — Хватит! — это уже не Альбара, уставшая от девочки, крикнула, это расхристанная сердитая Дита заткнула племянницу. Спасибо ей, от чистого сердца.

Вилеке шмыгнула носом и прибилась к остальным детям, нашедшим чем заняться во время перерыва: они взбирались на шатающееся, полуразваленное дерево и качались на нём вверх-вниз. Хлипкий ствол обвалился, и ребятишки кубарем полетели на землю, но ничего, кроме расшибленных носов, щёк и коленок, их веселье не принесло. После этого, правда, взрослые встали и продолжили путь, пока дети кого-нибудь не убили. Или не убились сами.

Дальнее захоронение было ещё тем неудобно, что никто не мог точно припомнить, где именно спрятана Рожденица. Когда оно поближе к дому, всё же понятнее: больше знакомых мест, лучше запоминается, кто куда шёл… Но вот сейчас всё шествие кружило по небольшой площади, густо заросшей непроходимым бурьяном, а мужчины спорили сквозь нестройную песню, куда им следует двигаться и кто сейчас круглый дурак. Дураков не было, однако места, где могла бы находиться Рожденица, тоже. Снова остановились. Песен уже не пели; точнее, дурашливый Авек запевал, но никто его не поддерживал — устали и разозлились. Уже дети начали хныкать, женщины и мужчины разбрелись по сторонам, как нестройное стадо коров.

Рожденицу нашла Ллия; громким голосом она позвала остальных, а потом долго хвасталась, что лучше всех запомнила дорогу. Рибо ворчал, что она могла бы и раньше выскочить, забыв о том, что сам же перебивал дочь и уверенно вёл процессию не туда. Но он всё равно был очень благодарен Ллие, Альбара такие вещи хорошо чувствовала. Какая разница, кто и как ругается, раз всё удачно обошлось?

А вот и то самое место.

Уютная полянка, отгороженная от всего остального мира оврагом и кустистым кедровником; в ней и светло, и темно одновременно. Солнце, падающее на ветки, создавало на земле пятнисто-полосатый рисунок из кружочков и многоугольных вытянутых фигур. Пробивающийся сквозь замёрзшую землю стебель приобрёл непонятный цвет — серый под ярким солнцем и зелёный в тени.

У него были большие и мощные бутоны. Как у подсолнечника, только крупнее.

Семья оживлённо зашумела: Лалара была худосочной девушкой, и никто не ожидал от неё такого крупного приплода. Альбара посчитала количество бутонов — четыре. Кто бы мог подумать.

Теперь — самое интересное.

Женщины выстроились в линию, и Альбара тоже — уже по привычке; никто не ждал, что у неё что-либо получится, но зачем-то же её взяли? Авек затянул песню Рожденицы; обычно это делала какая-нибудь женщина, но у Авека был такой красивый нежный голосок, что издалека и не разберёшь, кто поёт. Танец никогда не получался стройным: бабы всё же привыкли работать, а не плясать. Кому-то даже удавалось плавно так опустить руку от плеча вниз, а вот Альбара, кривая и перекошенная, никогда не поспевала за остальными.

Ну и начхать, не отвечать перед кнезем. Как хочет, так и делает.

Это ей и раньше никак не удавалось: Альбара не была плясуньей, она не певица и не хохотушка. Она дичилась весёлых сборищ и полностью отдавала себя работе по дому, стараясь ускользнуть от общения с другими, особенно с молодыми. Вура ей сказала, что она уже родилась старушечкой, — воля её, это похоже на правду.

Да вот только что в этом хорошего?

Вот какая интересная штука. Альбара постоянно себе говорит: «Я не одно, не другое, не третье, не четвёртое»; так кто же она?

Старуха, кто ж ещё.

Это слово, обидное и оскорбительное, воспринималось Альбарой простым и естественным объяснением её неестественного состояния. Рожденицы умирают и рождают; женщины готовятся стать Рожденицами и помогают из всех своих многочисленных сил; девочки растут, девушки ищут мужей… А кто же такие старухи? Кто же те, кого называли бабушками? Что они могут сделать для дома, семьи, деревни?

Альбара по себе точно знала: ничего. Ничего они не могут сделать.

Наконец танец завершился. Женщины встали вокруг гигантского, раскинувшегося во все стороны стебля и поднесли к нему руки.

Эти стебли бывали самыми разными, у каждой женщины свой. У Вуры было больше бутонов, тринадцать — нет, четырнадцать, один завял, — но и растение получилось маленькое-маленькое, и малыши из бутонов вылезали меньше котят — да какие там котята, с жуков размером! Потом была та ещё забота, чтобы их откормить; треть поумирала, но осталось жить семь или восемь — очень много. Много больше, чем дала её дочь, одна из народившихся в том приплоде, Макфена: у неё было всего двое. Зато, правда, выжили оба, хотя бутоны тоже выросли незначительные. А тут четыре — и такие большие! Богатыри, не иначе.

И вот песни прозвучала, и женщины завершили пляс, но бутоны всё никак не распускались.

Все замешкались, растерялись, Альбара в особенности. Что такое произошло? Как?..

 — Да дуры, — крикнул старый, сын Вуры, — в другую сторону надо!

 — В ту… — ответила Дита. Но повторили ещё раз. Танец, песня, хоровод. Один из бутонов будто бы зашевелился, но тут же застыл — а шевелился ли он вообще?

Стали думать, что пошло не так. Тут-то и пригодился бы опыт Альбары… но нет — раньше такого она не припомнит. Всегда было танец, песня, хоровод; может, Авек не дотянул? Но он и в прошлый раз пел … Старческая мудрость предполагает знание ответов на вопросы, но Альбара не понимала, что происходит, и никак не могла это объяснить. Может, Рожденица разгневалась? С чего бы?

 — Ой, смотрите, смотрите! — закричал мелкий глазастый Росим. — Смотрите, там лезут, лезут!

Все сразу обернулись к бутонам, но не сразу увидели, как крепко стянутые чашечки дёрнулись и все одновременно, как девушки в танце, раскрыли венчики. Среди мясистых розовых лепестков, делающих растение Рожденицы похожим на шиповник, виднелись коричнево-красные пяточки, зажмуренные круглые личики и складки плоти, составляющие тело младенцев почти все первые четыре года жизни.

Малыши одновременно раскрыли глаза и завопили в один противный визгливый голос.

Женщины бросились к малышам; Альбара держала одного, привычным жестом отделяла его от проросшего в пуповину рыльца и думала над тем, как же всё-таки странно устроена природа. Как она понимает, что все дети Рожденицы должны проснуться в один миг? Как так получается, что они разом начинают кричать? Правда, такое происходит не всегда: иногда растение появляется в тени, и тогда детей приходится забирать не на пятый солнечный день, а на восьмой-десятый. А иногда какие-то бутоны распускаются, а какие-то нет. Но всё равно: сама песня Рожденицы была написана так, чтобы финальными голосами, звучащими в ней, становились детские крики. Если удавалось так провести обряд, то это было невероятное зрелище, и даже у Альбары возникало радостное ощущение празднике, умиление перед новой, зародившейся жизнью…

А сейчас что? Сейчас — это просто новые проблемы: три лишних рта в семью. Опять Альбаре не спать, опять с утра до вечера нянчить чужих детей (раз уж её зачем-то держат), опять думать о собственной бесполезности и горькой судьбине…

Ну ведь могло же, могло всё быть иначе. Ан нет.

 — Не хочу-у-у! — донеслось до ушей Альбары. Она сосредоточенно отделила малыша от растения и начала кутать его в платки. — Не хочу быть Рожденицей! Не хочу-у-у!

Вилеке легла на землю и орала; слёзы на сморщенном раскрасневшемся лице перемешались со снегом и грязью, и теперь девочка выглядела чумазее темнички. Мимо неё равнодушно ходили взрослые, занятые спасением и согревом новорождённых малышей; над Вилеке стояла только Ллия, боязливо смотрящая на остальных.

 — Ну Вилеке, ну ты ещё маленькая, ну куда тебе, — бормотала Ллия, унаследовавшая, вероятно, неспособность успокаивать детей от общего родственника с Альбарой.

 — Не хочу-у-у! — голосила девочка на одной ноте. — Не хочу-у-у!

Липкий страх подкрался к горлу Альбары, и она теснее прижала к себе младенца — маленького темноволосого мальчика.

Она, конечно, всё прекрасно помнила. Она ведь тоже должна была стать Рожденицей; даже нашли парня, готового просто стать отцом, без того, чтобы жениться и забирать детей в свою семью. Но в самый последний день Альбара испытала дикий, почти неконтролируемый ужас — как раз тогда, когда надевала гривну на шее.

Она подумала о том, что ей страшно. Подумала, что не хочет умирать — ни этим летом, ни когда-либо ещё. Подумала, как мучительно больно ей будет с мужчиной; Рожденицы до заклания неизменно рассказывали любопытным девушкам об игралицах — и о том, что это нестерпимо больно. Ну нет, если ты расслабишься, в позу правильную ляжешь…

Но больше всего Альбару испугала мысль о детях, прорастающих сквозь её захороненное тело.

Один раз они с Вурой раскопали тело одной из Рождениц, сестры их покойной матери. Они копали и копали, пока не поняли, что вместе с грязью они отделили голову от тела тётки и бросили её куда-то в сторону. Нашли, перенесли, пытались приставить обратно — не получилось; зато Альбара увидела, как из развернутого мясом и кишками наружу живота пророс зелёный росток — как деревья, цветы весной. Под зимним ветром он немного колебался и выглядел беззащитным, а ещё охватывал своими тоненькими-тоненькими корешками все внутренности тётки.

Вура тогда заорала. А взрослая Альбара, дрожа и потея от детских воспоминаний, сломя голову бросилась прочь и бежала, бежала, бежала…

Вернулась она через два года, когда поняла, что побираться в других местах хуже, чем терпеть унижение в родном доме. Её встретили молча, не прогоняли. Только отец спросил:

 — Ну чё, не будешь?

Альбара хотела пересилить себя, согласиться, принять неизбывную женскую долю…

 — Ну и шут с тобой, — ответил отец, когда она, против воли, покачала головой.

Она не кричала, как Вилеке, не скандалила, не сучила ногами; её бунт был даже не бунтом, а трусливой жалкой потугой сохранить свою самостоятельность, которая, как показали дальнейшие годы, не особо-то кому и нужна.

Поэтому она страшно рассердилась. В четыре шага преодолела путь к орущей Вилеке, трахнула её по спине со всей дури и грозно спросила:

 — Ну, чё орёшь? Хочешь как я быть?

Вилеке завсхлипывала, но громче не верещала. Она смотрела, смотрела на бабушку Альбару под затихший хор голосов и молчала.

Молчание старуха расценила как собственную победу.

 — Вот, — сказала она решительно. — Вот теперь и прекращай сопли.

Альбара оставила девочку. Ту подняла Ллия, пока Вилеке продолжала всхлипывать. Глаза её сочились слезами и ошарашенностью, удивлением, заставляющим девочку выглядеть ещё младше, чем она была.

Никто не кинулся ей на помощь.

Но и Альбару никто не поддержал.

Процессия двинулась назад, как обычно; дети, закутанные каждый в семь платков, по дороге перестали реветь, успокоенные покачиваниями и убаюкивающими женскими напевами. Вечером будут выбирать новую Рожденицу; почти наверняка это будет Дита, но надо обсудить и других будущих мамочек.

А Альбара… что Альбара. Ляжет спать в свой уголок и проснётся, когда малыши вдруг решат поесть.

Всё с нею просто.

Если вы нашли опечатку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Статьи

Книги

Читаем книгу: Мария Руднева – «Похоронное бюро "Хэйзел и Смит". Египетский переполох»

Книги

Бен Гэлли «Укрощая хаос». Финальный аккорд раба-призрака
Тёмное фэнтези на фоне нестандартного сеттинга

Книги

Что почитать из фантастики? Книжные новинки июля 2025-го
Фантастические книги июля: от околокиношного хоррора до русского ориентального фэнтези.

Книги

«В глубоком погружении в историю есть особая красота». Беседа с Паоло Бачигалупи
Американский фантаст — о работе в разных направлениях и формах, а также о взглядах на будущее

Книги

Джастин Кронин «Паромщик». Философская сказка с подвохом
Психологическая драма под маской фантастической антиутопии

Книги

Серия «Лавка страха»: гибрид жанров для юных читателей
Фэнтези, детектив и ужасы под одной обложкой

Книги

Иван Белов «Заступа: Чернее чёрного». Ведьмак Земли Новгородской
Новая звезда русского гримдарка

Книги

Читаем книгу: Ольга Богатикова – «Дом чудной на улице Лесной»
Герои русских народных сказок обрели облик современных людей, но не утратили сказочные способности

Книги

Валерио Эванджелисти «Николас Эймерик, инквизитор». Скромное обаяние фанатика
Противоречивый гибрид исторического фэнтези и спорной НФ

Книги

Читаем книгу: Ева Сталюкова — «Город Чудный». Книга 1: «Воскресшие»
Отрывок, в котором журналистка Ольга Потапова узнаёт о возвращении мёртвых к жизни и решает начать собственное расследование
Показать ещё