412213 
11 минут на чтение
Алан Мур — человек-глыба, человек-эпоха. Сложно вспомнить другую творческую единицу, которая повлияла бы на поп-культуру последнего полувека так мощно — и так разносторонне. Радиация, которую излучает это гениальное чудовище, проникла повсюду. Литература? Да. Кино и телесериалы? Безусловно. Видео- и настольные игры? Есть такое дело. Комикс-индустрия? Само собой, тут и вопросов нет. Писать о Муре можно бесконечно — собственно, о нём и пишут все кому не лень: на сегодняшний день «походная библиотечка муроведа» насчитывает тысячи статей и сотни книг, в том числе отличную биографию Ланса Паркина «Магия слова», в 2019 году переведённую на русский.
Для журналиста Мур — удобная фигура: культовая, скандальная, в меру загадочная и в меру нонконформистская. Его неуживчивый характер и едкие, ядовитые реплики постоянно дают повод для пересудов, его сложные отношения с художниками, издателями и киностудиями не распутать без команды опытных юристов (у него самого до сих пор не получилось). А ещё есть волшебство: редкая акула пера упустит случай напомнить, что последние 30 лет Алан Мур называет себя практикующим оккультистом и регулярно проводит магические ритуалы.
Всё это, конечно, важно — для истории англо-американской индустрии комиксов, для понимания того, с какой точки она стартовала в 1980-х и к чему пришла сегодня. Сплошные скандалы-интриги-расследования: как выразился сам Мур, «то, в чём я плавал, было отнюдь не лавандовой водой».
Но существуют вещи и поважнее. «У Мура самобытное мировоззрение, и в его произведениях всегда ощущается автор», — пишет Ланс Паркин в самом начале своей книги. Иными словами, есть некая совокупность тем и приёмов, которые позволяют, не глядя на обложку, с уверенностью сказать: да, это его работа, тут наш гений определённо изволил ручку приложить.
В день 70-летнего юбилея классика попробуем разобраться, в чём уникальность его творческого стиля, что сделало его комиксы революционными и благодаря чему его работы остаются неповторимыми по сей день, несмотря на толпы верных последователей и откровенных подражателей.
Деконструкция супергероики
Развенчание супергеройского мифа — самая очевидная заслуга Алана Мура перед жанром, то, что буквально лежит на поверхности.
Сам этот миф сложился ещё в 1930–1940-х, в золотой век комиксов, и с небольшими изменениями прожил до середины 1980-х. В классическом супергерое мало человеческого. Он — чистая функция: независимо от «тайны происхождения», типа способностей и цвета трико, он всегда на стороне добра (кроме тех случаев, когда его берёт под контроль очередной злодей). Объяснений не требуется — он так поступает просто потому, что герой.
Позднее Стэн Ли со своей концепцией «всемогущих неудачников» слегка подправил этот образ: «Теперь они носили костюмы и творили добро, но страдали от больного сердца», — цитирует Алана Мура Ланс Паркер. У супергероев появились простительные слабости, мелкие недостатки, которые делали их более человечными. В 1960–1970-х авторы контркультурных комиксов окарикатурили эту фигуру и густо раскрасили её психоделическими красками, но их саркастичные стрипы из-за ничтожных тиражей и вечных проблем с копирайтом читали три с половиной инвалида. Канон всё так же оставался неизменным, а граница между добром и злом — непроницаемой.
Gaius Cornelius • CC BY-SA 3.0
Именно эту традицию Алан Мур и сломал первым делом — да так радикально, что комикс-индустрия уже полвека хором перепевает его ранние работы. Первый серьёзный подход к решению задачи Мур предпринял, если верить источникам, в комиксе «V — значит вендетта» (V for Vendetta, 1982–1985), выходившем в британском ежемесячнике Warrior. Изначально «Вендетта» должна была стать нуарным детективом, действие которого разворачивается в 1930-х, но по ходу дела превратилась в оруэлловскую антиутопию о Британии 1990-х, чудом пережившей ядерную войну.
По стране тотальной слежки, концлагерей для несогласных и обнаглевших от безнаказанности копов бродит призрак — правда, не коммунизма, а анархизма, в полном соответствии с убеждениями самого Алана Мура. V, человек в развевающемся плаще и в маске Гая Фокса, не умеет пускать лазерные лучи из глаз, летать над небоскрёбами или дышать под водой без акваланга — он просто силён, как бык, нечеловечески вынослив, чертовски умён и расчётлив. И, разумеется, одержим жаждой мести, идеей той самой вендетты, вынесенной в заголовок. V, безусловно, супергерой, — но борется он не за абстрактную справедливость, а за свободу человека поступать по-своему, делать осознанный выбор и совершать ошибки, в том числе фатальные.
«С первых дней человечества горстка угнетателей брала на себя ответственность за наши жизни, хотя мы должны были отвечать за них сами. Так они отняли у нас власть. Мы не сопротивлялись. Теперь мы знаем куда ведёт их путь через войны и лагеря — на бойню. Анархия предлагает другой выход. Из руин вырастает новая надежда… И вот люди стоят на руинах строя, тюрьмы, которая должна была пережить их всех. Двери открыты. Они могут уйти или начать грызть друг друга, создавая новое рабство. Они будут выбирать сами, как и должно быть. Я никуда не поведу их, но помогу строить, помогу созидать… Эпоха убийств прошла. Им нет места в нашем лучшем мире».
Перевод М. Юнгер
Нестандартная супергероика быстро стала коньком Алана Мура. Одновременно с анархистской «Вендеттой» он начал работать для Warrior над серией «Марвелмен» (1982–1989), позднее из-за проблем с правами переименованной в «Мираклмена» (Miracleman). Возрождение британского супергероя 1950-х, с одной стороны, накладывало на автора определённые ограничения, с другой — давало возможность глубже исследовать феномен одержимости сверхчеловеческим. История Мираклмена начиналась на высокой ноте: журналист-внештатник Майкл Моран, мужчина средних лет, не слишком привлекательный внешне и далеко не преуспевающий, внезапно вспоминает волшебное слово, которое в далёкой юности превращало его в супергероя — и пытается разобраться, как совместить проснувшиеся способности с давно сложившейся обыденной жизнью.
Майкл проходит несколько стадий осознания себя: он одновременно и сверхчеловек Фридриха Ницше, и герой детских комиксов, с высоты взрослого опыта осознающий всю инфантильность образа, — но прежде всего он Мираклмен, пронзающий пространство и сокрушающий любые препятствия.
«В этом есть страсть, но не страсть человеческая. В этом есть ярость и чувство отчаяния, но не то чувство, что знакомо нам. Они — титаны, и мы никогда не сможем понять тот чужеродный ад, что пылает в печах их душ. Мы никогда не поймём их надежд. Их тоски. Никогда не постигнем обжигающую ярость, что сопровождает каждый сокрушающий удар. Мы никогда не узнаем, чего желают их сердца. Никогда не поймём их боль, их любовь, их практически сексуальную ненависть. Мы всего лишь люди. И, возможно, поэтому мы ничтожны».
Перевод Е. Спицына
Мерить его поступки человеческой мерой, рассуждать о добре и зле, когда речь идёт о сверхчеловеке, бессмысленно — осознав это после долгих метаний, Моран позволяет супергеройскому альтер эго окончательно поглотить своё «я».
Параллельно Алан Мур развивал тему в комиксах «Капитан Британия» (Captain Britain, 1983–1984), «Болотная тварь» (Swamp Thing, 1984-1987) и других не столь масштабных проектах. Когда в 1986–1987 годах он брался за сценарий знаменитых «Хранителей» (Watchmen) для американского холдинга DC, Алан уже был готов к созданию целой галереи супергероев, кардинально отличающихся от персонажей комиксов золотого века. Мур всерьёз, по-взрослому, без скидок на жанр, пытался вникнуть в мотивацию людей, выбирающих эту непростую стезю. Кто выходит на улицы по ночам, надев нелепые маски и костюмы, чтобы бороться с преступностью? Чудаки и безумцы, законченные неудачники, люди с обочины жизни. Одинокие книжные мальчики, совсем не приспособленные к реальности. Социопаты, упивающиеся властью, и садисты, ловящие кайф от бесконтрольного насилия. Отщепенцы, у которых просто не осталось другого выбора, кроме как примкнуть к команде суперов.
Читайте также
Хранители. Вселенная культового комикса
Статья рассказывает о «Хранителях»: от графического романа до экранизации Зака Снайдера.
В «Хранителях», как и в «Вендетте» и в «Мираклмене», нет чистого добра и зла. Есть только люди: хорошие и плохие, смелые и трусливые, расчётливые и импульсивные. Да, это люди, с невероятными способностями. Но даже Доктор Манхэттен, обладатель почти божественной силы, существо, для которого «самый умный человек всё равно что самый умный термит», — даже он страдает и радуется, совершает ошибки и расплачивается за них. Очеловечивание успешно завершилось: после «Хранителей» Алана Мура мир супергероев уже не мог стать прежним.
Логика реального мира
Вселенная классического англо-американского комикса — пространство условностей, негласных договорённостей между авторами, издателями и читателями. Мы знаем, что с точки зрения взрослого серьёзного человека все эти безумные приключения выглядят нелепо и даже смешно, но ради увлекательной истории готовы закрыть глаза на несуразицу. Герои комиксов золотого века не стареют, не подчиняются законам физики, то и дело устраивают масштабные разборки в густонаселённых мегаполисах и каким-то чудом избегают «сопутствующих потерь» среди гражданских. Реальность это одно, комикс — совсем другое, смотрите не перепутайте. Такое положение дел сохранялось до тех пор, пока на поле боя не ворвался, яростно потрясая кулаками, великий и ужасный Алан Мур, нарушитель спокойствия и ниспровергатель авторитетов.
Разумеется, традиции были хорошо знакомы Муру, одному из старейших фанатов комиксов в Соединённом Королевстве. Ещё в 1967 году, в возрасте четырнадцати лет, он поддержал деньгами первый британский «Комикон». А на второй конвент Мур приехал лично — и вместе с ним там собралось 70–80 человек. («И, насколько мы знали, это были все, кто хотя бы отдалённо интересовался комиксами на Британских островах», — цитирует интервью с Аланом Муром Ланс Паркин).
Но нелепость мира супергероев, с которой вынуждены были мириться поколения читателей, всегда безмерно раздражала Мура. Хотя он не раз отдавал должное бурлеску и буффонаде (например, в «Капитане Британии» или в «Лиге выдающихся джентльменов»), с самого начала своей карьеры он то и дело пытался применить к нарисованным персонажам логику реального мира, играя на контрапункте и усиливая драматический эффект.
Читайте также
«Убийственная шутка»: экранизация культового комикса о Джокере
Мультфильм, которого все так ждали и с которым что-то пошло не так.
В «Мираклмене» есть жуткий эпизод — один из многих, — где Майкл Моран в геройской ипостаси буквально повторяет известный трюк Супермена: на лету подхватывает ребёнка, которого злодей сбросил с огромной высоты. Но фокус не срабатывает, мальчик всё равно погибает: никакие сверхъестественные силы не могут отменить первый закон Ньютона, он же закон инерции. Вот наглядный пример контраста между комфортными детскими комиксами 1950-х — и тем, как могли бы разворачиваться события в реальном мире.
В «Хранителях» Мур поднимает ставки. Несмотря на мрачную иронию и отсылки к канону жанра, весь комикс — развёрнутый ответ на вопрос: что, если бы супергерои действительно появились в большой и сложной реальности?
«Мне бы хотелось, — писал Мур, — чтобы мир, в котором окажутся „чарлтоновские“ персонажи, был куда более реалистичным по замыслу, чем все прежние миры супергероев, и в то же время сильнее отличался от нашего собственного мира, чем Земля-1, Земля-2 или Земля „марвеловская“… Вообразите, к примеру, что в этом мире одним из первых героев с настоящими сверхспособностями стал Капитан Атом… Как психологически повлияет на мир появление живого существа, силами подобного Богу? Станет ли повсеместным ощущение несостоятельности, когда люди внезапно осознают, что даже если они приложат все возможные усилия и станут лучшими в мире бегунами на длинную дистанцию, Капитан Атом всё равно всегда будет быстрее, сильнее и умнее? Расцветут ли внезапно безумные религиозные культы, поклоняющиеся супергероям? Как отреагируют СМИ на столь привлекательный и представительный образ? Попробуют ли они купить у супергероев права на производство фигурок и коробок для завтраков с их изображениями? Изменится ли религия от внезапного, неоспоримого появления высшего существа?..»
Этот метод Мур использует не только в супергеройских комиксах. В «Провиденсе» (Providence, 2015–2017), самой свежей из его крупных работ, он переосмысливает творчество и биографию Говарда Филлипса Лавкрафта — на фоне реальной истории Америки начала XX столетия со всеми родимыми пятнами вроде антисемитизма и гомофобии. С неизменной изобретательностью автор показывает, что логика применима к лавкрафтовским чудовищам точно так же, как и к супергероям золотого века, — и примерно с тем же результатом. «„Провиденс“ — попытка объединить жизнь Лавкрафта с мозаикой его выдумок, в которой мужчина и его монстры существуют в Штатах 1919 года, — говорил Алан Мур. — Если всерьёз присмотреться к Лавкрафту, то его страхи будут абсолютно типичны для простого белого человека среднего класса. В некотором роде в его историях отражен некий ландшафт страха — территория страха — всего XX века». Не так уж сильно отличается от посыла «Мираклмена» или «Хранителей» — хотя разделяют эти работы 30 с лишним лет.
Нарративные практики и сквозные темы
В последние годы — а скорее, даже в последние десятилетия — Алан Мур разочаровался в комиксе как форме искусства. «Когда я начинал работать в индустрии, вульгарность этой среды была оправданной: комиксы создавали для развлечения представителей рабочего класса, в частности, детей, — признавался он в 2020 году. — Теперь индустрия изменилась, она делает „графические романы“ и полностью ориентируется на людей среднего класса. Я ничего не имею против среднего класса, но комиксы не задумывались как развлечение для поклонников среднего возраста. Они для тех, у кого мало денег».
При этом никто другой, кроме Алана Мура, так дотошно не исследовал уникальные повествовательные возможности комикса, приёмы и техники, не имеющие аналогов ни в литературе, ни в кинематографе. Яростный противник линейного, последовательного повествования (хотя не без исключений, конечно), в одной из ранних статей он приводит три простейшие техники, которые позволяют сделать сюжет насыщеннее и глубже: «начать с середины, вставить главную историю в другую, рассказывать с конкретной точки зрения — или нескольких».
Читайте также
Другой любимый приём Мура сложнее и лучше подходит для комикса — но и его при желании можно воспроизвести с помощью других художественных средств. Биограф Алана вспоминает эпизод из «Вендетты»: на иллюстрации два персонажа одеваются, чтобы выйти в город, а текстовая панель передаёт радиотрансляцию выхода в свет юной королевы (в тоталитарной Британии будущего, разумеется, сохранится монархия). «История может говорить сразу о двух вещах, а подразумевать третью, и у повествования появляется хитроумная структура», — комментирует Ланс Паркин.
Часть своих любимых приёмов Алан Мур позаимствовал из литературы. Например, смысловые рефрены — «повторяющиеся символы, которые постепенно обрастают смыслом». Сценарист честно признаётся, что подсмотрел их у Уильяма С. Берроуза. В «Хранителях» такими повторяющимися рефренами становятся, например, значок-смайлик, заляпанный кровью, и циферблат «часов судного дня», показывающий, сколько времени осталось до ядерного апокалипсиса.
Есть в арсенале Мура и приёмы, которые воспроизвести сложнее. Так, в четвёртом томе «Лиги выдающихся джентльменов» под названием «Буря» соседние кадры на панели стилизованы под комиксы разных эпох, от чёрно-белых иллюстраций до 3D-рисунков, которые можно разглядеть в подробностях только через специальные очки. Другие техники нельзя повторить вовсе — как единую панель пяти метров в длину из «Прометеи» (Promethea, 1999–2005). На ней герои идут вдоль ленты Мёбиуса и в итоге возвращаются к тому месту, откуда начали путь.
Парадоксально, но дежурный приём Мура, который вне пространства комиксов воспроизвести невозможно, выглядит самым незамысловатым для исполнения. Речь об огромных текстовых вставках, занимающих десятки разворотов подряд. Иногда такие фрагменты полнее раскрывают мир и персонажей, проясняют нюансы сюжета, как в «Хранителях» или «Лиге». Реже — скрепляют ткань повествования, как рукописные дневники главного героя, неудачливого газетчика Роберта Блэка из «Провиденса». При этом и текст, и рисунки остаются неотъемлемой частью сюжета, разъединить их, не искалечив историю, просто нельзя — попытки голливудских режиссёров без наркоза проделать такую операцию неизменно бесят автора.
Есть у Алана Мура и безобидные пунктики, ключевые темы — не революционные для индустрии, но красной нитью проходящие через всё его творчество. Он без ума от кроссоверов, соединения двух (и более) героев или двух (и более) миров на страницах произведения — даже когда без такого смешения можно запросто обойтись. Так, Стивен Биссет, художник «Болотной твари», категорически возражал против «вторжения супергероев» на страницы комикса — но сценарист был непреклонен. Многие известные работы Мура построены на кроссовере чуть менее, чем полностью, — например, всё та же «Лига выдающихся джентльменов» или «Пропащие девчонки» (Lost Girls, 1991–1992), «эротическая фантазия», где автор исследует взаимосвязь Эроса и Танатоса, чувственной любви и войны. Новизна подхода Алана Мура в том, что он сталкивает не столько героев комиксов из разных издательских линеек, сколько персонажей классической литературы, от шекспировского Просперо и Алисы Лидделл Льюиса Кэрролла до Джеймса Бонда Яна Флеминга и Джерри Корнелиуса Майкла Муркока.
Другая важная для Мура тема — викторианство, его тёмные и светлые стороны, зловонные тупики и сияние благодати. Хотя своим финансовым успехом и всемирной славой Мур обязан именно американским публикациям (и, что греха таить, голливудским адаптациям), его глубокая эмоциональная привязанность к Англии неоспорима. Понятно, почему высшая точка расцвета Британской империи, эпоха королевы Виктории, не отпускает человека, пережившего правление Маргарет Тэтчер, помнящего речи консерваторов о «возвращении к викторианским ценностям» и неплохо представляющего, чем это обернулось на практике (вспомним «V значит вендетта»).
В комиксе «Из ада» (From Hell, 1989–1998), своеобразном расследовании преступлений Джека-потрошителя, Алан Мур погружается в размышления о городской топологии, социальной динамике, идеях и смыслах, сгущающихся из самого воздуха викторианского Лондона. В «Пропащих девчонках» зажатость и скованность XIX столетия сменяется термоядерным взрывом чувственности накануне Первой мировой войны, которая остановит стрелки часов почти как в «Хранителях» и заново запустит маховик истории. Наконец, в «Лиге выдающихся джентльменов» (The League of Extraordinary Gentlemen, 1999–2019) отправная точка повествования задаёт тон длинному, запутанному, порой сумбурному сюжету: викторианские «супергерои» обретают бессмертие, проходят все потрясения XX века, меняются вместе с эпохой и растворяются в безбрежном океане фантазии, где начинаются и заканчиваются все истории на свете.
* * *
Конечно, если бы своеобразие творческого метода британского классика сводилось только к перечисленным выше пунктам, издатели давно штамповали бы аланов муров на конвейере в промышленных масштабах. Но вот какая штука: сколько бы ни писали об Алане Муре, как бы дотошно ни разбирали каждый его стрип преданные фанаты и компетентные профессионалы вроде Гранта Моррисона, всегда остаётся что-то ещё — незамеченное и неохваченное. Его комиксы продолжают порождать новые интерпретации, новые идеи, о которых сам автор, скорее всего, даже не задумывался. Настоящий перпетуум мобиле: вечный двигатель, работающий сам по себе, вопреки первому и второму началам термодинамики, наперекор той самой «логике реального мира», — видимо, на одной чистой магии Алана Мура.
Matt Biddulph • CC BY-SA 2.0
Да кто это такой?
Алан Мур: комиксист, джентльмен и маг
Трудно поверить, что этот неотёсанный бородач — легенда комиксов. А ещё он затворник, который занимается магией и поклоняется римскому богу-змею Гликону.
Он ещё и книжки пишет?
Алан Мур «Иерусалим»: взгляд на мир через магическую линзу
Сложная, временами безумная мозаика от знаменитого комиксиста
