«Падение империи»: политический хоррор из недалёкого будущего

«Падение империи» начинается со сцены, в которой толпа доведённых до крайности жителей Нью-Йорка выходит на улицы, требуя власти дать им питьевую воду. Дальше — конфликт с полицией, взрыв и первая абсолютно немая сцена, во время которой в кинотеатре ощущаешь себя максимально дискомфортно: слышно любой шорох, а экран ярко освещает каждое лицо в зале. В дальнейшем Гарленд ещё не раз вытащит зрителей из зоны комфорта.

Итак, Америка в недалёком будущем стала полем битвы. До конца так и не ясно, что заставило Техас и Калифорнию объединиться против правительства, но нам дают понять, что их объединённые силы движутся на Вашингтон, где уже больше года скрывается от журналистов и телекамер президент (Ник Офферман), против закона пошедший на третий срок. Гражданская война — золотая жила для журналистов и репортёров всех мастей, желающих прославиться и сделать «тот самый» снимок, который оставит их в вечности. Ради такой цели они готовы на любой риск — и Гарленд рассказывает про группу как раз таких людей.

В центре этой истории — фотограф Ли (Кирстен Данст), чьё имя отсылает к Ли Миллер — знаменитой военной корреспондентке, фотомодели и подруге Пикассо. Она закрытая, жёсткая, если не сказать жестокая, но даже в собственной ванной (что странно, учитывая ситуацию с водой в Нью-Йорке) её преследуют флешбэки с прошлых войн. Её предприимчивый друг — репортёр Джоэл (Вагнер Моура), чей наркотик — прилив адреналина от опасных съёмок. Вдвоём они собираются добраться до самого Вашингтона — закрытой для СМИ территории, где журналистов отстреливают как враждебных комбатантов, и взять последнее интервью у президента во время ожидаемого штурма столицы. В этом деле их решается сопроводить Сэмми (Стивен Хендерсон), журналист New York Times, совершающий последнее путешествие перед выходом на пенсию. В компанию к ним затесалась Джесси (Кейли Спейни), начинающий фотограф, боготворящий Ли.

Все они отлично понимают, что эта поездка может оказаться для них последней, ведь надпись «Пресса» на жилете для правительственных солдат выглядит как мишень. Саспенс, который нагоняет в первой части фильма Гарленд, вполне для него типичен — в этом «Падение» схоже и с «Аннигиляцией», и с «Родом мужским», и даже с «28 дней спустя», где напряжение постоянно растёт вплоть до последней трети фильма. Гарленд хочет, чтобы мы сразу уяснили: поездка явно не станет семейным пикником, журналистам находиться в округе Колумбия едва ли не опаснее, чем немногочисленным мирным жителям. Демонизация прессы, характерная для Трампа и его поклонников, даёт нам небольшой намёк на то, представитель какой именно партии засел в Белом доме, но для политического хоррора тут даже слишком мало политики.

Удивительно, но отсутствие контекста внутри фильма делает его только злободневнее. Мы не знаем, из-за чего началась война (кроме туманных фраз о том, что ненависть разгоняли журналисты). Гарленд считает, что те, кто обращал внимание на недавние события и с ужасом ожидает возвращения к власти Дональда Трампа, и так знают, в чём дело. Неясно, что будет с фильмом через 20 лет, — мы не можем прогнозировать будущее. Может, реальность изменится настолько, что сегодняшние страхи, которые эксплуатирует Гарленд, будут непонятны аудитории. А может, люди посмотрят этот фильм на стримингах в 2044 году (если стриминги просуществуют так долго) и удивятся тому, что их сегодняшнюю жизнь предсказали ещё 20 лет назад.

Уникальность этой истории кроется именно в профессии главных героев, поэтому все сцены завязаны на их восприятии реальности. Они не спасающие свои дома мирные жители, не выполняющие гражданский долг (с той или иной стороны) солдаты, а бесстрастные наблюдатели — и даже на самые жестокие сцены смотрят через объектив камеры. Но не только потому, что это их работа. Гарленд немногочисленными намёками даёт нам понять, что медиаиндустрия как таковая рухнула: газеты почти уничтожены, интернет еле ловит. Пресса по факту работает ни для кого — свои и так знают, что происходит, а «чужие» не поверят даже документальной съёмке, потому что «это фейки».

Ли и её коллеги стараются держаться над схваткой, не принимать ничью сторону даже в самых экстремальных ситуациях (сцена с безумным Джесси Племонсом в символичных розовых очках прекрасна!). Но главная мысль, которую Гарленд здесь пытается донести, — это суть миссии Ли и её коллег. По-прежнему ли они служат людям, ищут ли правду, опираются ли только на факты и закон, или же превратились в любителей острых ощущений?

Гарленд испытывает их самыми разными способами, прибегая к явным манипуляциям зрительскими эмоциями. Мы привыкаем к тому, что всякий раз, когда действие на экране замирает ради мирной, позитивной, смешной сцены, дальше следует трагическая развязка. Апогей этой манипуляции — сцена на пугающей рождественской ярмарке посреди цветущих полей, буквально хоррор-короткометражка внутри политической драмы. После неё ничего уже не может быть прежним, уж слишком сильный стресс пережили персонажи. Или же нет?

Одна из страшных особенностей войны в том, что в сознании людей она легко переходит из ощущения ада на земле в рутину, а для кого-то — в удовольствие и обретение новых целей и даже смысла жизни. Когда у тебя в руках винтовка или фотоаппарат — война приобретает особое очарование, а моральные или идеологические убеждения отходят на второй план. И камертон этого чувства — юная Джесси, которая переживает на экране настоящее перерождение через абсолютно классический путь героя. Однако нам до самых финальных титров не дают понять, со знаком плюс окажется этот ренессанс личности или же со знаком минус.