Быть человеком: философская фантастика Роберта Чарльза Уилсона

Меньше слов, больше дела

Обложка романа A Hidden Place

По привычке хочется заглянуть в биографию автора, но здесь нас ждёт небольшое разочарование: Уилсон, хоть его и не назовёшь совсем уж непубличным человеком, о своей жизни распространяется мало и говорит обычно только о творчестве. Кстати, именно это он считает причиной небольшой популярности своих книг дома, в Канаде, и это его не особо беспокоит, несмотря на все ремарки окружающих.

Но всё же попробуем хотя бы обозначить основные вехи в жизни писателя. Роберт Чарльз Уилсон родился в Калифорнии в 1953 году, но большую часть жизни прожил в Канаде. Он сам чётко определяет время, когда стал профессиональным писателем-фантастом «на полную ставку»: в 33 года, когда выпустил роман A Hidden Place. До этого он большого успеха не добивался, хоть и несколько лет публиковал малую прозу в фантастических журналах — правда, подписывался немного по-другому: Боб Чак Уилсон. Что же касается A Hidden Place, то этот роман сегодня можно назвать очень характерным для творчества Уилсона. Уже здесь он прибегает к своему излюбленному приёму: раскалывает наш привычный мир надвое, заставляя героя по имени Трэвис, жителя маленького городка, по-новому посмотреть на жизнь.

За последний год «Азбука» выпустила в серии «Звезды новой фантастики» три романа Уилсона, и во всех он так или иначе пользуется именно этим приёмом. Двигателем сюжета становится событие, разделяющее жизнь героев на «до» и «после»: в «Дарвинии» на месте Европы появляется новый континент, в «Звёздной жатве» человечество трансформируется под влиянием инопланетного разума, а в знаменитом «Спине» вокруг Земли внезапно появляется непроницаемая оболочка.

Ещё одна особенность творчества Уилсона — нежелание растягивать истории на несколько томов. В одном из немногочисленных интервью писатель признавался, что ему привычнее работать над отдельными историями, т. е. над внецикловыми романами, и редкие попытки отклониться от этого курса не приводят ни к чему хорошему — по крайней мере, по мнению его читателей. С усмешкой он приводил цитату из Оскара Уайльда: «Каждый может написать трехтомный роман. Все, что для этого нужно, — совершенно не знать ни жизни, ни литературы». Всё же проигнорировав совет классика, Уилсон написал два сиквела для романа «Спин» — и впоследствии сам признавался, что это было не лучшим решением. В отдельно стоящих романах Уилсону нравится камерность и лаконичность истории, которую гарантирует как раз отсутствие ненужных приквелов, сиквелов и вбоквелов.

Философ, космолог, когнитивист

Что касается методов работы, то Уилсон не делит процесс создания романа на строительство мира, конструирование сюжета и другие составляющие — для него всё это сводится к желанию рассказать хорошую историю (привет оценке Стивена Кинга, которого мы цитировали выше). Впрочем, для читателей Уилсона такая концептуализация не будет новостью: что в «Спине», что в «Звёздной жатве», что в другие книгах на первое место у него выходят судьбы и решения людей — а необычные обстоятельства только оттеняют их. Сами же обстоятельства приходят в движение из-за вмешательства внешних сил, действующих как перевёрнутый концепт deus ex machina: нечто вмешивается в размеренную жизнь Земли, переворачивает её с ног на голову, и люди в очередной раз вынуждены что-то решать.

Так, например, происходит в романе «Дарвиния», представляющем собой альтернативную историю Европы ХХ века. Точнее, Европы здесь просто нет: она исчезает вследствие загадочного события в 1912 году. На её месте появляется другая земля с незнакомыми людям флорой и фауной, и колонизировать этот Старый-Новый Свет приходится представителям других континентов. Впрочем, «бог из машины» иногда появляется в историях Уилсона и в более традиционной роли, но за слабость сюжета это считать не стоит — сейчас объясним, почему.

Пожалуй, главные комплименты, которые читатели и критики делают Уилсону, касаются его философского подхода к фантастике. Сам писатель от этого открещивается: «Не то чтобы я ищу философские темы — просто есть идеи, которые меня захватывают». По мнению Уилсона, научная фантастика обычно оказывается великолепной площадкой для игры со сложными вопросами, которые нам ставит сама жизнь, и как раз это роднит фантастику с философией. Кроме того, фантастика тоже далеко не всегда предлагает чёткие ответы, и стремиться к этому, по мнению писателя, не очень-то и нужно.

Помимо философии, от следов которой в творчестве Уилсона всё-таки не отделаться, вдохновляется он и другими науками: долгое время писатель интересовался космологией, которая изучает эволюцию Вселенной, и когнитивистикой, комплексно рассматривающий вопросы мышления. Особенно его интересует развитие теории разума, исследующей способность людей понимать друг друга. Уилсон считает, что всё это «в каком-то смысле так и не доведённый до конца великий труд эпохи Просвещения — по-настоящему рациональное, научное понимание того, что значит быть человеком в мире других людей. И только сейчас наука начинает отбирать этот вопрос у философии и теологии». В сущности, его романы как раз и сводятся к попытке анализа жизни человечества, причём как отдельных личностей, так и общества в целом — и всё это отлично сочетается с глобальными вопросами о существовании Вселенной.

Подтверждением этого можно считать роман «Звёздная жатва», в котором буквально всё население Земли встаёт перед вопросом: стоит ли принять от инопланетных гостей дар бессмертия и слиться в единой системе? Очень и очень многие отвечают положительно, и в новых обстоятельствах немногочисленные отказавшиеся пытаются осмыслить, что же вообще значит быть человеком. Это история о противостоянии традиционного и нового, родного и чужого, о процессе превращения близких во врагов и зарождающемся в этих обстоятельствах безумии.

Технологии в сюжетах Уилсона тоже играют свою роль, но они никогда не ставятся во главу угла: писатель первым делом придумывает историю, и только потом уже конструирует вспомогательные объекты для её наилучшей реализации. В романе «Спин», к примеру, заходит речь о терраформировании Марса, но для истории героев эта тема побочна. Гораздо важнее для понимания сюжета может стать, например, аллюзия на миф об аргонавтах, содержащаяся в самом имени стремящегося к звёздам (и Марсу) героя Джейсона — на английском Jason это и Джейсон, и греческий Ясон.

И это подводит нас к ещё одному методу работы Уилсона, который логичным образом вытекает из всего вышесказанного: речь о пренебрежении чистотой жанра. Если обращаться всё к тому же «Спину», то это не только философская фантастика, но ещё и роман о любви. Где-то к НФ-притчам добавляется роман воспитания, где-то семейная драма, где-то другие сентиментальные темы — и, что важно, в сюжете они играют далеко не последнюю роль. Собственно, как без них вообще можно рассматривать глобальные вопросы о жизни человека и общества? Ведь если само время начинает течь по-другому, куски родного мира исчезают, а люди вокруг меняются до неузнаваемости — разве не думает человек в первую очередь о своей жизни и своих близких? То-то и оно. И именно это делает истории Роберта Чарльза Уилсона понятными широкой аудитории, которая не увлекается фантастикой: он не боится признать, что есть вещи гораздо важнее полётов по Вселенной и путешествий во времени. И эти вещи абсолютно точно заслуживают пристального внимания в любом жанре.