Жизнь всегда преподносит сюрпризы

© пер. Л. Шаугидзе, 2017.

О сборнике

Антология «Царствие хаоса»

 Светлана Евсюкова |  20.08.2017 |  3607

Рассказы, описывающие мир, в котором катастрофа «конца света» только что произошла — или происходит прямо сейчас.

Никто не заставляет меня это рассказывать. Никто не заставляет меня рассказывать эту историю. Никому ещё не удавалось заставить меня рассказать то, что я сама не решила поведать.

Я, Элис Хемингуэй, писателю не родственница, стою сейчас у подножия Скалистых гор. Я пешком добираюсь домой.

Или — пытаюсь добраться домой? Трудно сказать.

Вы с Кейси ждёте меня. Кейси скоро одиннадцать, и она с ума сходит по лошадям. Но мы не можем позволить себе лошадей. Ты? Ты на два года моложе меня и в шесть раз меня веселее. Ты придумал бы шутку о том, что не знаешь, добираешься ты домой или только пытаешься добраться. Ты взял бы меня за руку, когда я слишком устану идти. Устану карабкаться.

Вы двое ждёте меня. Вот почему мне обязательно нужно вернуться.

Семидесятое шоссе казалось самым коротким маршрутом, но я начинаю думать, что следовало взять севернее, из Колорадо, и переходить горы в Вайоминге, по относительно плоскому Южному перевалу. Сожаления — не лучшее, чем можно заняться на этом этапе игры, но я стою перед въездом в туннель Эйзенхауэра, и мысль о таком долгом пути в темноте внезапно кажется невыносимой. А ещё я вспоминаю, сколько придётся карабкаться на высокогорных перевалах по дороге к Гранд-Джанкшен. Наверное, лучше было пойти в обход.

Я не привыкла решать такие задачи, тем более решать их постоянно, понимая, что это вопрос жизни и смерти. Мало кто к такому привык.

Думаю, те из нас, кто уцелеет, научатся этому.

Сейчас весна — где-то около Дня поминовения, — но в Скалистых горах это означает не то, что могло бы означать в другом месте. Из серой утренней мглы лениво выплывают снежные хлопья и оседают на моих рукавах и на лямках рюкзака. Мне повезло: я бывала в Скалистых горах, когда проводила полевые исследования, а моя работа включала в себя довольно много походов.

У меня хорошие носки, хорошие ботинки, хороший рюкзак, полный походных одеял и энергетических батончиков «Клиф».

Однако, не считая карманного ножика, у меня нет никакого оружия. А между мной и входом в туннель стоят три человека. Все одеты более-менее по погоде. Они поджидают меня. Один — с пустыми руками. Другой держит алюминиевую софтбольную биту. Третий — с ружьём.

Я поднимаю руки, показывая, что в них ничего нет.

— Я Элис Хемингуэй из Сан-Диего, — говорю я им.

И, чтобы сдержать дрожь в голосе, думаю о тебе. — Мне нужно только пройти через туннель. Я пытаюсь добраться до дома.

Они переглядываются. Тот, что с ружьём, морщит нос. Тот, что с битой, пожимает плечами.

Тот, что с пустыми руками, шагает вперёд.

— Проход здесь платный.

* * *

Они не требуют денег. Кому сейчас нужны деньги?

Но я сторговалась до двух пакетов ореховой смеси и нескольких таблеток для очистки воды. В ходе разговора выяснилось, что я биолог — точнее, ботаник — в Калифорнийском университете.

— У вас есть медицинские знания? — спрашивает женщина с битой.

— Кое-какие навыки оказания первой помощи, — говорю я. — И, поскольку моя специальность растения, знаю лекарственные травы.

— Вы можете помочь людям с Жаром? — спрашивает она.

Я болезненно морщусь.

— Я могу показать вам, где взять кору ивы. В ней содержится салициловая кислота, компонент аспирина. И щандра… хотя она растёт на более низких высотах. Успокаивает кашель. Ещё есть лишайник, называется «борода старика», считается противовирусным, правда, я не знаю, проводились ли исследования, не знаю, как его готовить и какая дозировка. — Я пожимаю плечами. — Извините. Все, что я могу предложить, — паллиативные меры с недоказанной эффективностью. Если бы было средство…

Если бы было средство, мы бы здесь не стояли. Сейчас появилась вакцина, а прошлой зимой её не было. Но производится вакцины мало, а распределение организовано паршиво. Исключительная вирулентность штамма в сочетании с антивакцинной паникой — все это за короткое время привело к смертности, не виданной со времён испанской инфлюэнцы или чумы.

Жар. Меня бесит, что народ называет новую пандемию словом, в котором отчётливо слышится большая буква. Получается, они мифологизируют её.

Оказалось, что выдры, касатки и морские слоны — все они могут болеть гриппом. А в условиях потепления океана штамм H1N1 гриппа морских животных процветает, распространяется и мутирует очень быстро. «Морской» грипп перекинулся на человека в том же сезоне, что и штамм H10N8 птичьего гриппа. Дьявольское невезение.

То, что штаммы мутировали и превратились в монстра, который сровнял с землёй Северную Америку — и, полагаю, весь мир, хотя информации оттуда мало… это похуже, чем просто невезение. Если бы я была религиозна, я назвала бы это гневом Господним. Я была бы не первой.

Прошлой зимой бушевал грипп. Нынешней — бушует смерть.

Если повезёт и нам удастся оправиться, думаю, антивакцинная паника сойдёт на нет. Только вот смогут ли раздобыть вакцину те, кто захочет сделать прививку?

Морской грипп отстанет от нас через пару лет. Выжжет сам себя, даже если заберёт с собой половину человечества. Но дальше возникнет гораздо большая проблема: нехватка человеческих ресурсов — в то время, когда мы вынуждены иметь дело с изменением климата и пытаемся придумать, как всех накормить. И как бороться с новыми грибковыми заболеваниями, истребляющими диких животных и людей в городах и сёлах.

Концу света полагалось быть постепенным. Должно было прозвучать предупреждение. Долгий, медленный спуск. А мы получили внезапное нарушение эквилибриума: гордое балансирование, затем резкое падение вниз.

Наверное, предупреждения были. Просто мы не обращали внимания.

* * *

Они дают мне маску и ведут к пациентам, которые выглядят даже хуже, чем я ожидала. Светлокожие и темнокожие, сейчас все они лежат с одинаково серыми лицами. Те, кто в сознании, беспокойно ходят или растягивают мышцы, пытаясь облегчить боли в конечностях. Кто в полузабытьи — крутятся в постели, если у них хватает сил. Некоторые стонут или тихо скулят. Другие лежат неподвижно, мокрые от пота, часто и прерывисто дышат. Третьих сотрясает дрожь.

Я не знаю, как им помочь. Но расплачиваюсь за пользование туннелем единственным доступным мне способом: готовлю отвар из ивовой коры и пою больных с распухшим горлом горьким настоем.

Заболевших выгоняли из Денвера. Это я знала. Но не знала, где они собирались.

Оказалось, что здесь, в туннеле Эйзенхауэра. Бита, Пустые руки и Ружьё пришли сюда в числе первых.

Они переболели Жаром и уцелели. Морским гриппом — так я предпочитаю его называть. Теперь они стараются помочь остальным.

Встретив их у туннеля, я боялась другого.

Но все оказалось страшнее.

* * *

И, о чудо, аспирин помогает. Два дня спустя, когда я собираю вещи, Пустые руки — его, оказывается, зовут Райан — приходит ко мне и говорит:

— Если хотите остаться, мы будем только рады.

Я оборачиваюсь и смотрю в глубины подземного царства.

— У меня партнёр и ребёнок в Сан-Диего.

Райан облизывает губы.

— Думаете пересечь Большой бассейн и Мохаве пешком?

Я пожимаю плечами. Закидываю рюкзак за спину.

Вздыхаю и смотрю на туннель. Можно было бы забиться сюда, подождать, когда восстановят спутниковую и телефонную связь. Должны же это сделать в конце-то концов. Инфраструктура все ещё существует, вопрос только в запуске.

Может, появятся даже автобусы или другой какой-нибудь транспорт.

— Я уже говорила: мне нужно домой.

Райан молчит, но я чувствую его взгляд мне в спину, пока шагаю на запад к шоссе.

По крайней мере, снег перестал. И снег не идёт целых два дня, которые я запланировала на дорогу до Вейла. Всего около тридцати девяти миль по шоссе — и я там.

Но двигаюсь я не так быстро, как мне хотелось бы, и дорога… ну не особенно ровная. Идти тяжело, хотя я благодарю бога снова и снова, что сейчас ни за какие деньги невозможно достать бензин и на шоссе в эти дни нет никого, кроме пешеходов и военных машин.

Что ж, для этого оно и было построено. Гражданское пользование было… ну не просто бонусом. Транспортное сообщение между штатами дало немалый экономический эффект. Но все это было вторичным по отношению к военным целям. Как в Риме.

Почему я об этом думаю? Результат сочетания туннеля Эйзенхауэра, военных конвоев и гипоксии. Плюс низкий уровень сахара в крови: стараюсь беречь продукты.

Наступил конец света или нет, здесь очень красиво.

По обе стороны от меня растянулись, как елово-чешуйчатые змеи, длинные горные хребты, высокие справа и чуть пониже слева, хотя это меняется. Я вижу рельсы заброшенного железнодорожного пути, а небо надо мной яркое и хрупкое, как кобальтовое стекло. Я постепенно привыкаю к долгой ходьбе. Я даже смогла привыкнуть к склонам, хотя мышцы бедра, подколенные сухожилия, ягодицы и икры болят, когда ночью я ложусь спать.

Вейлский перевал — всего десять тысяч футов с мелочью. Легкотня, правда? На второй день, проходя Медные горы, я выбираю маршрут велосипедистов.

Идти здесь, по крайней мере, приятнее, чем по шоссе между штатами. Когда наступает ночь, я поднимаюсь на гору, подальше от дороги, и отыскиваю укрытое со всех сторон место, чтобы разложить свой спальный мешок.

* * *

На третий день я просыпаюсь в спальном мешке, дрожа от холода и боли во всём теле, и понимаю, что и сегодня я до Вейла не дойду.

Но я достаточно близко, и уже начинают встречаться отдельные дома, а второстепенная дорога, отходящая от южной стороны шоссе, ведёт в коттеджный посёлок.

За посёлком видны лыжные склоны, на которых ещё блестят островки искусственного снега. Интересно, как давно его перестали подновлять.

Ещё интересно, живут ли сейчас в каком-нибудь из этих домов люди и сколько из них принадлежит звёздам кино и воротилам Силиконовой долины, приезжавшим сюда на месяц-другой в год.

А ещё интересно, пустит ли кто-нибудь к себе путника, у которого стёрты в кровь ноги и который только что проснулся с Жаром.

* * *

Кое-как умудряюсь свернуть спальный мешок, хотя рулон получился не то чтобы очень аккуратным. Нет сил забросить рюкзак на плечи, поэтому я волоку его за собой — через пустынное шоссе, через рельсы и по заросшему кустарником склону к второстепенной дороге. Тут есть что-то вроде тропы, пробитой скатившимися с горы валунами. Я то ползу, то бреду по ней, пока не выхожу на начало улицы.

Через дорогу от меня — дом. Подойти к нему? Если в нем живут люди, то они, вероятно, просто пристрелят меня — как объект, представляющий угрозу для их здоровья. Если в доме никого нет, я не знаю, как в него попаду.

Я могу просто лечь здесь, на обочине дороги, и умирать. Если повезёт, меня найдут и спасут соседи… если тут есть какие-нибудь соседи.

Дом, скорее всего, пустой. Вряд ли в Вейле осталось много людей после того, как перестал ходить транспорт и прекратилась доставка продуктов. Но у тех, кто остался, наверное, есть генераторы и охотничьи ружья. Правда, когда я встаю на четвереньки, собираю вещи с земли и, наконец, привожу себя в вертикальное положение, никто в меня не стреляет. Или я не почувствовала.

И когда тащу рюкзак и разорванный теперь спальный мешок через дорогу, а потом на открытую веранду деревянного коттеджа, в меня тоже никто не стреляет — или я не почувствовала. На половине пути по лестнице из восьми ступенек пришлось остановиться и передохнуть, так что времени у них было достаточно.

Веранда охватывает коттедж по всему периметру, и я иду к задней части дома, думая, что, может, попытаюсь взломать окно карманным ножом. Но там оказывается, что раздвижная дверь вырвана из пазов и приставлена к проёму рядом с шикарным газовым грилем. Отталкиваю дверь — это занимает несколько минут, — протискиваюсь в щель через зазор и падаю вместе с рюкзаком и спальным мешком на пахнущий затхлостью диван в большой комнате с пустым камином и кожаной мебелью. Все тело болит. Я сворачиваюсь калачиком, тяжело дышу, меня трясёт от озноба. Так холодно, что у меня стучат зубы и болят даже соски.

Я лежу так, может быть, полчаса, может, всего двадцать минут, но кажется, что год. Когда дрожь унимается — это словно сцена из «Маленького домика в прериях», — я поднимаюсь и бреду на кухню. По пути нахожу ванную. Воды нет, но в аптечке есть полбутылки «Найквила «Найквил» (англ. NyQuil)Торговая марка лекарства, облегчающего симптомы при простуде.» и немного «Экседрина». Дверь оружейного шкафа в коридоре была, похоже, отжата чем-то вроде лома.

Все оружие забрали. Но тот, кто это сделал, в спешке рассыпал коробку патронов. Я опускаюсь на корточки, чтобы их подобрать. Тяжёлые. Оружия у меня нет, но патроны можно будет обменять на еду. Складываю их в карманы штанов и, следуя на запах гниющих фруктов, попадаю на кухню. В холодильнике воняет тухлым, зато я нахожу в нем две пластиковые канистры воды, причём одна из них — полная. В шкафу рядом с холодильником оказывается ещё полтора десятка канистр, запечатанный пакет клюквенного сока, две бутылки «Маунтин Дью». Прочий улов: белковый порошок, пакет поражённых долгоносиком крекеров, целая упаковка печенья «Орео», закрытая коробка батончиков мюсли, две банки сардин, стеклянная банка чечевицы и мешок червивой муки. А на полу в кладовой валяется куча упаковок быстрорастворимой вермишели. Я готова разрыдаться от счастья.

В шкафах уже порылись до меня и все консервы забрали — за исключением тех сардин, ещё остался гороховый суп, проростки фасоли и кокосовое молоко. Бар с напитками разбит, но грабитель брал в основном лёгкие вещи: еду и оружие, которое легко носить с собой, или ценное для обмена.

Бананы превратились в сероватую слизь на столе.

Лук в медной висящей корзине пророс, но не сгнил.

Я загружаю побольше напитков и кое-что из обнаруженных сокровищ в ведро, взятое под раковиной, и плетусь обратно к дивану.

Следующие несколько дней помню плохо.

* * *

Мне снится наш последний разговор по телефону.

Ты говоришь, что придёшь и найдёшь меня. Я отказываюсь и прошу тебя оставаться дома и заботиться о Кейси. Я говорю, что возвращаюсь домой.

Это не будет ложью. Клянусь. Лёжа на липкой коже в луже собственного пота, с усилием проглатывая воду из канистры, я клянусь в этом снова и снова.

Мне становится ясно, почему болезнь называют Жаром.

Морской грипп преимущественно убивает молодых — с медицинской точки зрения — и сильных.

Сначала я ещё могу доползти до туалета. Позже пригождается ведро. Снова озноб. Снова галлюцинации.

Я знаю, что надо что-то сделать, чтобы сбить жар, но что именно — никак не могу вспомнить. Если бы у меня было больше воды, я могла бы наполнить ванну.

Мысль о ванне преследует меня все те полчаса, на которые я прихожу в сознание. Сквозь оцепенение, боль в мышцах и льющийся пот я думаю о долгом лежании в холодной ванне. О плавании, о прохладном касании воды моего тела. Думаю о мире.

Думаю о тебе и Кейси. В безопасности ли ты. Есть ли у вас еда и вода в Сан-Диего. Не заболела ли Кейси, или, что хуже, не заболел ли ты. Это пугает меня больше всего — что будет с ней, если ты заболел. Я верю, что ты сделаешь для неё все, что необходимо. Но — я живое тому подтверждение — невозможно спланировать всё.

Ты уже был болен. Ты знаешь, как это.

Однажды днём я просыпаюсь и вижу за окном солнечный свет и зелёную долину с горными склонами. Мой лоб прохладный, а кожа сухая. Мои суставы болят только от слишком долгого пребывания в неподвижности.

Я лежу на пятнистом от пота кожаном диване в окружении пустых пластиковых бутылок и канистр. В какой-то момент я, наверное, ходила на кухню за водой, потому что вижу две пустые бутылки и три наполовину полные.

Ведро воняет.

Я сажусь — и чуть не падаю. Одежда на мне словно стала больше размером. Кожа на лице и руках ощущается так, как будто она туго обтянула кости.

Опускаю локти на колени, кладу голову на руки и стараюсь не смеяться, потому что от смеха комната идёт в пляс. Я перенесла морской грипп и выжила.

Осталось лишь проделать тысячу миль по двум огромным пустыням, одолеть два огромных горных хребта и не знаю ещё сколько маленьких… и я буду дома.

* * *

Две недели я прихожу в себя, время от времени делая набеги на соседние дома в поисках еды и воды. В двух домах я нахожу трупы. Жизнь всегда преподносит сюрпризы, но привыкнуть можно к чему угодно.

В одном доме есть бензиновый генератор и колодец, полный воды, и после того как я сцеживаю бензин из нескольких газонокосилок и бензопил, мне удаётся завести генератор, подключить к нему насос и наполнить ванну водой. В другом доме есть портативное радио.

В эфире — только переговоры служб помощи.

По крайней мере, похоже, что правительство у нас пока есть.

Жители Колорадо оказались любителями походов.

Я покидаю это место, присвоив себе: лёгкую палатку, несколько походных одеял, немного сублимированных продуктов, две пары дорогих носков и мериносовую подстилку. Пару хороших рабочих перчаток. Плащ. Товар для обмена: ещё патроны, вяленое мясо, конфеты и пакетики сухофруктов.

Также я обзавелась подробным топографическим атласом западных штатов и темно-серым осликом с полоской вдоль спины. По-видимому, в Колорадо многие люди держали скот — и бросили его, когда их миру пришёл конец.

Я не умею ездить на ослах. Но он — точнее, она — может везти мой багаж. Интересно, устроит ли Кейси ослик вместо пони. Уверена, что устроит.

Я даю ослику имя: Находка.

Она и есть находка. Может питаться кактусами и уплетает их как печенье — только мне приходится счищать с них колючки. А ещё у неё нюх на гремучих змей.

За время пути мы становимся хорошими друзьями, особенно после того как проходим Гранд-Джанкшен и достигаем пустыни. Между Гранд-Джанкшен и Лас-Вегасом люди встречаются редко. Автостоянки, ранчо, дома, заправки — все заброшено.

Следующие девять месяцев примерно так же кошмарны, как ты, наверное, себе представляешь.

Честно говоря, люди нас с Находкой не особенно беспокоят. Одну ночь, правда, мы провели под открытым небом — с половинкой луны, крадущейся по небесному своду вниз к каньону, — чтобы избежать встречи с какими-то вооружёнными всадниками. Патрули то были или преступники, не могу точно сказать. Мы приложили больше усилий к тому, чтобы спрятаться, чем они — чтобы нас найти, но было ужасно холодно и страшно, и пока мы прятались среди мескитовых деревьев, я думала о тебе и Кейси, чтобы окончательно не пасть духом.

Летом мы путешествуем в основном ночью и не проходим и десяти миль в день. Нам нужно найти воду, прежде чем мы сможем двигаться дальше, больше для меня, чем для Находки, которая может пожевать растения. К счастью, у меня смуглая кожа: если бы я была бледная, я бы здесь изжарилась до хруста. Но даже и так, и даже в шляпе, порой я задумываюсь о раке кожи. Меланин хорош только в умеренных дозах.

Дни жаркие, ночи холодные, пейзаж захватывает дух, и я уже не так молода, чтобы спать на камнях.

В ущелье реки Вирджин мы встречаемся с караваном, и я плачу им патронами за разрешение идти с ними до Лас-Вегаса. Река становится благословением: воды — сколько хочешь и когда хочешь. Хотя, наверное, эта вода полна перхлората.

Караванщик говорит, что из Вегаса регулярно ходят автоколонны в Лос-Анджелес. Там я могла бы сесть на поезд до дома.

Поезда между городами на побережье все ещё ходят.

Есть и другие новости, но поездам я обрадовалась больше, чем сообщению одной женщины о том, что команды врачей из Центра контроля заболеваемости уже работают по всей стране, или сообщению парня, пришедшего сюда пешком от Галвестона, о том, что мы снова открываем морские порты.

Если есть поезда — есть инфраструктура. И если есть инфраструктура, то у вас с Кейси, скорее всего, есть еда и вода.

У нас все будет хорошо.

* * *

От Лос-Анджелеса до Сан-Диего Находка едет в фургоне для перевозки скота, и её проезд обходится дороже, чем мой. Я щедро расплачиваюсь: там, куда я еду, патроны мне не понадобятся. Когда я схожу с поезда в своём родном городе, меня поражает тишина. Прохладный ветерок, пахнущий морем, качает кроны пальмовых и коралловых деревьев, растущих вдоль дорог.

Ни автомобилей. Ни самолётов. Только пешеходы и несколько прогулочных конных экипажей, приспособленных для перевозки грузов.

Медленно иду по улицам. До дома осталось шесть миль. Из долины, в которой находится город, в горы, где стоит дом. Это займёт два часа, при мысли, что осталось пройти всего два часа, а затем можно остановиться и больше никуда не идти, я задыхаюсь от счастья.

Наш дом никогда не был особенно красив, тем более по стандартам Южной Калифорнии. Он обходится недёшево — жизнь в Сан-Диего вообще не дешёвая — и совсем не похож на современные оштукатуренные коттеджи с красными черепичными крышами, которых здесь большинство.

Всего лишь простое жёлтое ранчо с маленьким садиком, заросшим бугенвиллеями и суккулентами. Он стоит на вершине холма, и оттуда хорошо виден соседний холм.

У нас бассейн на заднем дворе. Я вижу, что ты накрыл его брезентом — уверена, вы используете его в качестве хранилища воды для мытья. Ты всегда был предусмотрительным.

Привязываю Находку к пальме у входа, ослабляю вьючные ремни и вставляю ключ в замок. Открываю дверь.

Ты сидишь на диване с незнакомой мне женщиной, ваши руки сплетены на спинке дивана. Кейси уютно свернулась между вами, прислонившись к этой женщине. Мягкие кудряшки Кейси падают ей на лицо. Она держит в руках книгу «Чёрный жеребец и девушка», одну из своих любимых. Я понимаю, что она читала вам вслух, и я рада, что даже в этих обстоятельствах ты не перестал заниматься её образованием.

Я застыла у двери. Ты вскакиваешь с подушек и бежишь ко мне. Кейси — тоже, на полшага позади тебя.

Её книга упала на ковер. В трёх футах от меня ты останавливаешься.

Кейси бросается в мои объятия.

Слова, что мы говорим, почти не имеют смысла. Мы просто хотим слышать звук голосов друг друга. Я приседаю, и она сжимает меня так, что перехватывает дыхание, и мы обе плачем, а ты просто смотришь: на меня, на женщину, на меня.

Я встречаю твой взгляд поверх головы Кейси. Её сладкий запах поднимает меня в воздух, как гелий.

Я хочу тебя обнять крепко-крепко. Но я знаю… все будет сложнее.

Я не могу тебя винить. Миновал почти год. Ты — не Пенелопа, да и как ты мог быть уверен, что я когда-нибудь доберусь до дома? И потом, трудно выживать в одиночку.

Я не могу тебя винить. Но я все равно осуждаю.

Женщина молчит. Она подходит к тебе, встаёт рядом и нерешительно кладёт руку тебе на локоть. Ты её не убираешь.

— Я привела ослика, — говорю я Кейси. Я все ещё не могу её отпустить. — Её зовут Находка. Беги, познакомься с ней.

Она тут же убегает. За ней хлопает дверь. Полагаю, что все-таки ослик ничем не хуже пони.

— Элис, — говоришь ты.

Ты плачешь. Твои молчаливые слезы, крупные как жемчуг, никогда не лишали тебя достоинства. Я же, как всегда, — с красными глазами и хлюпающим носом.

— Это Клэр, — говоришь ты, как бы прокладывая между нами мостик. — Она с Гаваев. Она была в очень трудном положении.

— Я не сержусь, — говорю я. — Но здесь наш дом и наша дочь.

— Не уходи, — говоришь ты.

Смотрю на Клэр. Она высокая, с красивыми плечами, вокруг губ, на оливковой коже, — морщинки от смеха. Она кивает.

Это ведь совсем другой мир, правда? Я пока её не знаю. И не могу судить.

Я вспоминаю о воровстве еды и воды, благодаря которым я здесь. Вспоминаю, как пряталась в пустыне от тех всадников.

Жизнь всегда преподносит сюрпризы. Может быть, я ещё полюблю её, если я дам ей хоть полшанса. Кейси ведь полюбила.

Я понимаю, что затаила дыхание, и отпускаю его.

— Хорошо. Но я займу нашу кровать.

— Я поменяю простыни, — говорит Клэр.

Ещё от автора

Элизабет Бир «В глубинах неба»

 Кот-император |  26.03.2017 |  3638

Рассказ о Контакте с инопланетянами, посетившими опасный мир. Вот только «чужаки» здесь — как раз люди, а Контакт же показан глазами внеземного аборигена. Но это внешняя канва сюжета. Внутреннее содержание куда важнее.