Кристофер Прист «Фуга для темнеющего острова»

Christopher Priest
Fugue for a Darkening Island
Роман
Жанр: роман-катастрофа
Выход оригинала: 1972
Переводчик: М. Молчанов
Издательство: АСТ, 2019
Серия: «Эксклюзивная классика»
256 стр., 4000 экз.
Похоже на:
Джон Кристофер «Долгая зима»
Кормак Маккарти «Дорога»

Новая волна интереса к Кристоферу Присту привела к тому, что на русском начали издавать практически всё, что он написал. И это можно только приветствовать — ведь речь об одном из самых необычных английских прозаиков, успешно преодолевшем пропасть между жанровой и «большой» литературой. Странно только, что «Фугу» издали в серии покетбуков «Эксклюзивная классика», где любители фантастики могут книгу и не заметить, а читатели современной прозы — очень удивиться тому, что «классикой» назвали жёсткую остросоциальную фантастику «ближнего прицела». Впрочем, раз уж антиутопия класса «Рассказа служанки» становится новым мейнстримом, то почему бы и роману-катастрофе на животрепещущую тему «заката Европы» не стать новой классикой?

В романе Приста закат приходит только на его родной остров — во всяком случае, только он и интересует писателя. Всё началось с того, что несколько африканских государств обзавелись ядерным арсеналом, — а там уже оставалось совсем немного до масштабного конфликта, который закончился за четыре дня, оставив Африку непригодной для жизни пустыней. Выжившим нужен новый дом, и ищут его они в том числе и в Европе. Прибывающие в Великобританию «африммы» (сокращение от «африканские иммигранты») встречают яростное сопротивление свежеизбранного ультраправого правительства — но не собираются покидать страну. Начинается захват домов добропорядочных англичан, общество раскалывается на противников и сторонников мигрантов, иностранные державы снабжают оружием противоборствующие силы, миротворцы ООН мало что могут сделать в образовавшемся хаосе…

Картину постепенного крушения цивилизации мы наблюдаем глазами Алана Уитмена, интеллигентного университетского преподавателя, мужа и отца, приличного члена общества с либеральными взглядами. Читатель располагает лишь той информацией, которая доступна герою-рассказчику, — и чем дальше развивается конфликт, тем более путаной и противоречивой она становится. Уитмен лишь пару раз вскользь упоминает заграницу — и мы можем только догадываться, как обстоят дела с мигрантами в других странах. Кроме того, совершенно неясно, как масштабная ядерная война в Африке повлияла, например, на земной климат, — а не повлиять не могла. Но Прист то ли не задумывается об этом, то ли сознательно выносит глобальные проблемы за скобки романа. Его цель — показать, как катастрофа меняет жизнь обывателя.

Писатель избрал для романа нелинейную организацию сюжета: фрагменты истории подаются как бы случайным образом, память рассказчика скачет из настоящего в прошлое, подчас выхватывая эпизоды, вовсе не имеющие отношения к основной линии. При этом Алан Уитмен, случайно или намеренно, вышел худшей версией «рефлексирующего интеллигента». Нарочитая отстранённость его интонации создаёт впечатление, будто бы он ко всему безразличен. Но и фактов, которые Уитмен сообщает о себе, достаточно, чтобы оттолкнуть читателя. Он не любит жену и не интересуется её жизнью, постоянно изменяет ей и в целом производит впечатление сексуально озабоченного, если не одержимого. Какие-то чувства к дочери герой начинает проявлять только к концу истории. А его либеральные взгляды, явно наносные, не выдерживают испытания реальностью: стоит Уитмену сделать один удачный выстрел — и толерантность сменяется жаждой крови. Финальная фраза романа совершенно оглушительна — хотя и логична в контексте развития персонажа. Налёт цивилизации оказывается столь тонок, что одного серьёзного конфликта достаточно, чтобы он исчез. И в этом «Фуга для темнеющего острова» неожиданно перекликается с «Трудно быть богом» братьев Стругацких, со знаменитым «видно было, где он шёл». Конечно, Уитмену далеко до Антона-Руматы, но их сближает беспощадная авторская оптика, исследующая превращение современного человека гуманистических взглядов в машину для убийства.

Я давно осознал, что будь хоть какая-то альтернатива бродяжничеству, мы бы её нашли. Однако, повидав во время допросов немало самых разных организованных объединений, мы убедились, что бездомному гражданскому деваться некуда. В крупных городах военное положение, а деревни и сёла либо под контролем боевиков, либо обзавелись собственным ополчением. Нам оставались только поля, леса и холмы.