Майкл Муркок «Глориана». Отрывок

Глава Третья,

В Коей Капитан Квайр Обеспечивает Себе Будущие Спокойствие и Репутацию,

а также Получает Нежеланное Послание

Капитан Квайр сел на серой, с сальными прожилками простыне, выпростал лодыжку из одеяла, приставшего к ней на манер подыхающей крысы, вперился в робкую девчонку с корзинкой, вошедшую в убогую комнатуху.

— Латанье?

— Да, сир. Велено забрать.— Корсет, юбки и расшитое платье, слишком роскошные для служанки, очевидно, ее собственных рук шитье. Мощные бедра; черты скромные и чувственные. Квайр прикрякнул.

Облаченный в рубашку, он указал на табурет, приютивший его изорванную, окровавленную одежду, черную, волглую, грязную. Кровь запятнала и рубашку.

Квайр отскреб пятна, где их заметил; зачесал тонкие волосы назад, оголив широкий лоб, и залюбовался девочкой, что шла к табурету.

— Одежды для меня немаловажны. Сии одежды. Они суть я. Они суть мои жертвы. Вот почему их надобно стирать и латать прилежно, девочка моя. Как тебя звать?

— Алис Вьюрк, сир.

— Я капитан Квайр, убивец. Меня ищут дрекольеносцы Дозора. Прошлой ночью я умертвил сарацина. Юного дворянина с телом совершенным, безупречным. Ныне оно упречно. Мой меч вонзился в него двадцать раз.

— Дуэль, сир, не так ли? — Ее голос дрожал, она потянулась к рванью.

Он вытащил клинок из-под постельного белья; меч изящной выделки, оружие совершенное, в своем роде лучшее.

— Смотри! Нет, то было хитроумное убийство, замаскированное под дуэль. Мы выехали на поля позади УайтХолла, там я его и убил. А ты, я гляжу, премилая маленькая барышня. Прекрасные кудри, каштановые, вьются. Мне нравится. Большие глаза, полные губы. Тебя уже сломали, юная Алис?

Она взяла его бриджи и переложила их в корзину; его спокойные жестокие глаза ощупывали ее корсет.

— Нет, сир. Я надеюсь выйти замуж.

Его уст коснулась почти нежная улыбка, и он дотронулся до плеча девицы нечистым клинком, будто посвящая ее в леди.

— Расшнуруйся, Алис, и позволь мне увидеть твои бутоны. Сей меч…— он погладил им ее горло,— убивал слишком многих. Кое-кого мы честно закололи. Но прошлой ночью, по моему предложению, мавр подвязывал кромки своих одежд, нагнувшись, тут-то я и настиг его первым, под ребра и резкий рывок вверх, удар и отход. Случились свидетели, коих я никак не ожидал столь темной хладной ночью.— Тон Квайра мгновенно сделался горек.— Деревья все заиндевели. Наши фонари были укрыты. Но два солдата, что жальче всего, из Дозора шли мимо — и один из них признал меня.— Квайр направил пальцы свои на шнуровку, и блуза ослабилась, несмотря на возроптавшую от страха Алис.— Они ринулись на меня прежде, чем сарацин толком успел умереть; разрезы на моих плаще и дублете — их рук дело, и порез на бедре тоже.— Он похлопал себя под рубашкой.— Рукав продырявлен сарацином, тот ударил меня ножом с земли, предатель,— я-то думал, он отдал концы,— пока Лудли снимал с него сапоги, отставив фонарь. Отличные, изящные сапоги, только Лудли теперь не может набраться храбрости их носить. Видишь, тут его кровь? И тут, ближе к острию? Се солдат, коего я прирезал перед тем, как сбежал его товарищ.— Квайр приблизил острие к глазу Алис, от чего та будто окаменела; он коснулся клинком ее губ.— Вкуси.

Блуза ослабла вконец, Квайр распахнул ткань. У Алис были маленькие, еще не налившиеся груди. Он обвел один из сосков острием.

— Ты хорошая девочка, Алис. Ты же вернешься ко мне вскорости? Принесешь залатанное?

— Да, сир.— Она вздохнула тяжело, но настороженно и покрылась румянцем.

— И будешь послушной девочкой, правда ведь, и пустишь капитана Квайра первым в твою сокровищницу? — Острие его клинка низверглось из расселины к расщелине.— Все будет именно так, да, Алис?

Смежились очи косули, отверзлись уста кимвалы:

— Да.

—Молодец. Поцелуй меч, Алис, дабы скрепить наш пакт печатью губ твоих. Поцелуй бренную кровь солдата.— Она приложилась к мечу; в дверь ударили. Квайр принялся за шнуровку, лениво косясь на звук.— Что такое?— Повинуясь запоздалой мысли, он проколол плечо Алис ради оформившейся на глазах красной жемчужины.— Хорошая девочка,— шепнул он.— Теперь ты принадлежишь Квайру.— Он потянулся к ней, обхватил, высосал ранку, затем упал обратно на перепачканную простынь.— Кто там?

— Жена трактирщика. Марджори, сир, с заказанной вами едой и костюмом.

Квайр на миг задумался, пожал плечами и вцепился в рукоять толедского меча.

— Входите же.

Показалась спотыкливая женщина, загрубелая морская корова, одарившая Алис Вьюрк хмурым взглядом, от чего та, кратко вздохнув, присела и упорхнула к двери.

— Вскорости, Алис,— сказал Квайр с нежностью.

— Да, сир.

Взявши темный костюм из-под руки тучной хозяйки, Квайр принялся одеваться в очевидном унынии, а она между тем поставила на сундук в изножье кровати поднос с тушеной бараниной, вином и хлебом.

— Се лучшее, что вы смогли найти, Марджори?

— И мне еще повезло, капитан.

— Тогда держите.— Он вручил ей англь, целый золотой.

— Оно чересчур.

— Я знаю.

— Вы зло без примесей, капитан, но притом щедрый бес.

— Многие бесы таковы.— Он подтащил табурет к сундуку, схватил большую ложку и приступил к баранине.— Сие в их бесовских интересах.— Он поглощал пищу: поджарый, мускулистый, опасный.

Марджори не спешила уходить.

—В «Морской Коняге» была драка, да? Суровое место.

— Не суровее сего, и выпивка там получше будет. Нет, мы сошлись на полях Уайт-Холла. Дуэль, прерванная Дозором, ныне меня ищущим.

— Дурацкий закон, воспретивший мужчинам дуэлировать. И правда, поубивали бы друг дружку, никчемные блевоглоты. Королева слишком мягка.

— Ах, пускай она будет мягка, нежели слишком тверда.— Квайр, давно привычный к поддевкам, инстинктивно соблюл нейтралитет.— Что до закона, он кладет конец убийству, маскируемому под дуэль, а также истощению джентльменов, могущих осчастливить какую-нибудь деву. Господа режут друг друга с устрашающей скоростью.

Королева озаботилась сохранностью аристократии. Без дворян мы впадем в развратное будущее, в Хаос!

— О, капитан!

— Сие верно так же, как то, что ваше мясо вкусно.— Лести в его словах не было.

— И то хорошо, чудище вы наше.— Госпожа Марджори скрестила руки.— Что вы делали с казенной барышней?

Темная ухмылка. Квайр положил хлеб в баранину; он знал, что видит возможную пособницу греха.

— Ускорял ее любопытство, пробуждал ее кровь, подогревал на случай, если мне понадобится утеха.

— Вы ее перепугали. У нее есть парень. Сынок Скворцинга.

— Разумеется, я ее устрашил. Таков лучший метод обогатить ее воображение и обеспечить ее любопытство, ибо она захочет проверить себя на мне — и будет всечасно опасаться, что я ее закабалю. А вас, Марджори, я разве не устрашаю?

— Думаю, я могу держать вас в узде.— Однако в голосе ее звучало сомнение, оттого она сжала золото в кулаке. Облизнула уголок рта.

— Я рад, что вы так считаете.— В его словах не было и следа иронии.

— Но Алис Вьюрк — не шлюшка для вам подобных.— Слабо.— Она хорошая девочка.

— Воистину так. Дозор? — Он подпоясал дублет. Скорчился от стеснения; обвязал блеклым ситцем длинную шею. Присел, дабы натянуть ботфорты, зашнуровал их выше колена.

— Неблизко. Но тут дело времени. Многие знают, что вы останавливаетесь у нас.

Он осушил скудный стакан:

— Вестимо,— нашел шляпу, пригладил перышки.

— Вьюрк и Скворцинг? Позволь им спариться, и она снесет странное яичко, верно?

— Оставьте ее ему. У него крутой нрав.

— Ах, Марджори, мое любопытство уже на ущербе. Пусть строят свое гнездышко.— Он коснулся шляпы на голове и чуть ее скосил. Ухмыльнулся, глядя на хозяйку, тонкими губами.— Возможно, я сыграю роль кукушки, позднее, когда придет Весна.

— К тому времени вас повесят.

— Только не Квайра. Кроме того, Глориана никого не вешает. И даже если б Закон изменился, я бы выжил. Ибо я Квайр-ловкач, Квайр-воришка — слишком многое мне еще только предстоит — слишком обильна восхищенная публика, жаждущая моего шедевра.— Он вложил длинный меч в ножны, нож сунул в сапог, стилет поместил за спину.— А еще я Квайр-тень. Мне понадобится накидка.

Она пожала плечами, расплылась в улыбке, будто души не чаяла в злокозненном, очаровательном сыне.

— Внизу. Захватите одну на бегу, вдруг владелец не заметит.

— Спасибо.— Он ущипнул ее руку, выказав благодарность, и она проводила его взглядом — в дверь, в потемки; свет из надлестничного окна на миг отразился в его поблескивавших глазах, после чего Квайр, следуя совету, слетел вниз по ступеням. Она вслушалась: мордобой, перевернутая скамейка, истошный вопль — и приготовилась утешать свежеобворованного постояльца.

* * *

Квайр нырнул в украденный мех, помчался по грязному снегу лондонских проулков, где мужчины и женщины бранились и оскальзывались, а дети катались и хихикали, то исчезая в тумане, то возникая из него, и дыхание мешалось с испарением в торговых рядах, призванных обеспечить недешевыми супами, пирогами и орехами знобимую, отчаявшуюся толпу, что текла мимо. Преследователь слишком охолодал, чтобы гнаться за Квайром долго; тот побежал по Хитроглядской улице, полузабитой сугробами, вобравшими мочу и навоз с обрамлявших ее конюшен, свернул в крытую галерею Рильке, в Тоскующий переулок близ готических стен Платонического колледжа, выскочил на площадь, где замерзший фонтан (Геркулес и Гидра) сиял розовым и зеленым, отражая фонари на стенке какой-то фешенебельной закусочной. Еще арочный пролет-другой, сквозь ватагу играющих в снежки мальчишек, в плотнеющий туман, полумглу-полудымку, прочь от топки клеевара, вон из всего сего — и Квайр наконец вернулся в свои аллеи, замедляя шаг, пока не достиг шелушащейся двери пивнухи под названием «У Горя», кою большинство мужчин предпочло бы обойти. Внюхавшись в хмельную сладость, Квайр дернул дверь и нашел, что она открыта. Оставив волглый хлад за спиной, он вплыл в удушающий жар, и небритые физиономии бросали недоверчивые взгляды поверх ссутуленных плеч, поскольку не бывало у Горя клиента, не промышлявшего воровством либо попрошайничеством; жиганы и прочие злодеи высокого полета пивнухи чурались, что устраивало Квайра, ибо не врагов он находил здесь, а одних поклонников, ну или тех, кто питал к нему легкую, неопасную зависть и не стоил внимания. На том конце длинного узкого помещения развалился за стойкой сам омерзительный Горь с кувшинами пива и сидра и кошелями фартингов и полпенсов, слева же от него, опираясь на слияние бара с черной балкой, вделанной в оштукатуренную по драни стенку, неровнозубо лыбился Лудли, причем из-под кожанки, снятой им с мертвого дозорного, торчал меч.

Квайр был захвачен врасплох. Он приблизился к стойке, отмахиваясь от кружки, кою предлагал Лудли.

— Уже здесь? Ты навестил нашего друга, как я просил?

— Вестимо. Я только оттуда.

Квайр выпростал руку.

— Документы, что спасут нас от дальнейших пряток, у тебя?

Лудли поскреб выдающийся зуб и потряс головой, в глазах тлело смущение.

— Как? Мы лишились покровителя, всего разом? — Квайр выдал против воли толику раздражения, а то и ужаса. Он поднял руку и приобнял Лудли за костистые плечи.

— На сей раз он отказался давать письмо. Капитан, дело серьезное.— Лудли пришептывал, хотя Горь, наученный тактичности опытом, отступил на дальний конец стойки и подсчитывал медь.

— Я думал, он желает, чтоб его азийца убрали.

— Он называет работу топорной. Выражает великое порицание.

Квайр был согласен. Он вздохнул.

— Такой она и была. Но причина в случайности, в Дозоре. Ты заплатил лиходею? Карлю?

—Полуангль, как было условлено.— Лудли показал расщепленную монету на ладони и ухмыльнулся.— Вот его.

— Ты убил Карля?

— Нет. Я отыграл полуангль в кости, перед тем как покинуть покои нашего друга. Жуткий страх обуял лиходея из-за охоты Дозора, и думать головой он не мог. Я был добр с ним, капитан, как вы и хотели. Теперь он владеет всеми сарациновыми пожитками и, к гадалке не ходи, постарается заложить какое-нибудь колечко, ну или тот кортик с каменьями.

— Он выдаст нас, конечно, как только его поймают,— Квайр приложил ладонь к широкой челюсти.— Большего я не ждал. Но без бумаг наше алиби — пустышка.

— Горь скажет, мы были у него. Или Аттли в «Морской Коняге».

— Не пойдет. Кто им поверит? Нам нужна могущественная подпись нашего покровителя. Он ни в какую ее не нацарапает?

— Он разозлен. Велит вам сдаться Дозору. Потом инквизиции сира Кристофера Мартина. Вам надобно заявить о сговоре против вас, о злокозненности Карля — рядового лиходея. Что-то о похищенных шляпе и плаще — ваших. И так далее.

— И меня вышлют.

— Нет. Если вы легки на подъем, наш друг пошлет сиру Кристоферу доказательство того, что вы пребывали где-то еще — по делу Королевы,— и вы на свободе. Только, говорит он, действовать нужно без промедления: вы ему нужны — срочное задание. Следует очистить вас от подозрений прежде, чем вы приступите, или же его планы запутаются. Видите?

— Вестимо, но, быть может, он запутывает меня.

— К чему такая сложность?

— К тому, что ему известно: меня трудно убить. Может, он использует ситуацию, чтобы сослать меня подальше. Но нет, его схема пахнет чем-то еще. Всякий паук плетет свою сеть, и только впоследствии плетение выдает мастера.

— Значит, вы препоручите себя людям сира Кристофера?

— Выбора нет, Лудли. И все же досадно тратить время, особенно если ждут срочные дела. А спать когда?

Лудли, неся кожаный кубок к искривленным губам, выразил изумление, будто никогда не воображал господина иначе нежели бодрствующим.