Роман Арилин «Двадцать банок»

Сквозь шипение статических помех иногда прорывался пульсирующий гул. Где-то наверху, за плотной кроной леса, бушевала гроза.

— База, говорит Второй, потерпел аварию в пятом квадрате пять дней назад при облете заповедника. Упал в Железном лесу, примерно в трехстах километрах к западу от Большого Плато. База, говорит Второй…

Смирнов повторил сообщение еще несколько раз осипшим голосом, пока индикатор батареи не загорелся желтым. Значит, осталось всего на пару передач. Дойти до Плато, а там уж спутник-ретранслятор поймает даже слабый сигнал. Только бы выбраться из этого чертового леса.

Где-то наверху раздался звон, будто хрупкая люстра разлетелась на миллион осколков, и медленно посыпались листья. Желтые пластинки из органического металла опускались на ржавую землю и с тихим треском распадались на мелкие частицы. Их тут же деловито растаскивали по норам мелкие, едва разглядеть, жучки.

Конечно, это не были листья, как и не были деревьями исполинские колонны из железа и органики, уходящие в высоту на сотни метров и образующие сплошной покров площадью несколько тысяч километров. Скорее уж грибница, со своей экосистемой. Полумрак и тишина… Никаких животных крупнее жуков тут не водилось.

Смирнов достал флягу и надолго припал к едва мокрому горлышку. Вдруг на стенке осталась еще капля воды, хотя бы самая маленькая? Пусто, все кончилось вчера.

Глаза сами собой остановились на луже вокруг одного из столбов. Вот она, совсем рядом. Раствор из кислот, соединений металлов и воды. Только протянуть руку, зачерпнуть флягой и пить, пить, пить…

— Изволите встать, гражданин Инспектор, и тащить свою задницу к плато!

Смирнов укусил себя за руку и заговорил в голос, чтобы скинуть наваждение. Он испугался, что и взаправду напьется этого яда. Забудется… Несколько мгновений удовольствия, а потом мучительная и медленная смерть.

Надо идти. Может, попадется просвет. Ведь бывает, что эти металлические псевдодеревья рушатся и в сплошной кроне образуется проплешина, через которую видно кусочек неба. Есть шанс, что в этом месте сигнал пробьется, тогда можно будет вызвать спасателей с базы. И будет много чистой и холодной воды.
К вечеру Смирнов привалился спиной к теплому дереву, выбрав место, где сквозь крону шло больше света. Болела голова, кто-то словно бил звонкими молоточками, выстукивая навязчивую мелодию с одним припевом. Набери воды и выпей, дзинь-дзинь… Рация зашипела пустотой помех, и он просто несколько раз нажал передачу, не говоря ни слова. Если поймают сигнал, то и так запеленгуют, без слов. Потом снова включил прием. Где-то сквозь далекий треск и шум помех ему слышалось, как голос Карла Ивановича, начальника экспедиции и базы, приказывает ему пить. Набрать флягу из лужи и лить в себя холодную жидкость. Пить и лить, дзинь-дзинь.

* * *

Губы пронзило острой болью, во рту ощущались соль и вода. Смирнов жадно глотал струйку влаги, не успевая переводить дыхание. Вода… Сколько он уже пролежал без сознания?

Открыв глаза, он увидел сидящего рядом аборигена. Тот медленно вливал ему в рот сладковатую жидкость из маленькой самодельной фляжки.

Для Смирнова они все были одинаковые. Мелкие, не выше метра, с каким-то сморщенным лицом. Едва различимые глаза, складка рта, плоский нос. Когда они приходили на обмен к базе, Смирнов различал их только по одежде из грубой ткани местных растений. У этого короткие рукава, другой блистает дырой на спине. Но у этого на лбу, под линией роста волос, бросался в глаза шрам, словно кто-то попытался снять скальп.

Он и не знал, что аборигены ходят в Железный Лес. Каждый раз, когда заводили разговор об этой территории, они замолкали и уходили. Запретная тема.

— Помогать. Помогать. Помогать…

«Индеец» — так для себя Смирнов назвал этого гуманоида из-за шрама — использовал интер-лингву. Несколько десятков слов, которые имели общее значение и были понятны для обеих сторон.

Спаситель заткнул пробкой опустевшую флягу и пошел к своей «лошади». Рядом стоял разбухший бочонок на толстых коротких ножках, размером с большого пони.

Они как-то нашли такое мертвое существо. Внутри у этих лошадей находилась большая полость, где могла фильтроваться и сохранятся жидкость. Накопленная вода текла из коричневого соска-клапана, стоило на него посильнее нажать.

Смирнов поднялся, и абориген сразу стал похож на сурового ребенка в нелепой одежде.

— Мне надо на плато, помоги мне добраться. Направление северо-запад… — он начал говорить, но потом осекся.

«Индеец» ведь толком и не понимает, надо использовать только простые слова.

— Дом. Идти. Я. Ты. Дом.

Он старался медленно говорить. Чтобы тот понял.

Абориген внимательно выслушал, повернув голову, а потом взобрался на лошадь и легонько стукнул ее по спине.

Неясно, понял ли его «индеец» или просто поехал по своим делам, но особого выбора не было. Смирнов быстро шел за всадником, иногда переходя на неуклюжий бег. Выпитая вода тут выступила потом, захотелось снова пить.

За все несколько часов гонки «индеец» не оглядывался, словно ему было безразлично. Ну, бежит за ним странное существо из другого мира, мало ли какие у него дела.

— Стой. Стой.

Смирнов повалился на землю, переводя дух. Снова закружилась голова, перед глазами танцевали цветные точки.

«Индеец» в этот раз не стал слезать, просто оглянулся.

— Вода. Пить.

Смирнов показал на коня, потом себе на губы. Надеялся, что «индеец» поймет.

Всадник остановился и что-то долго говорил на своем птичьем языке. Он показывал на Смирнова, потом на коня, затем куда-то далеко, в направлении Большого Плато.

Смирнов прикинул, что пешком туда идти не меньше недели, и то если быстрым шагом, без долгих остановок. И вопрос, хватит ли на двоих воды в этой ходячей цистерне? Этому коню тоже нужно пить. И наверняка «индеец» все уже рассчитал и сделал выводы, понаблюдав, сколько понадобилось воды, чтобы напоить спутника.

Смирнов достал фляжку, инструменты и ножик и положил все на землю, как во время торга. Потом показал на лошадь и снова на свой рот.

— Обмен.

Это слово они хорошо понимали, когда выменивали свои грубые поделки из камня на вещи или продукты. Особенно им нравилась сгущенка в железных банках, они называли ее на свой манер «хорошая вода». Но ее у Смирнова сейчас не было.

Индеец замотал головой, отказываясь от обмена, и снова ударил по спине своего коня. Смирнов подобрал ненужные товары и побежал за ним.

Впереди мелькала одетая в серое спина аборигена. Смирнов смотрел на тонкую шею и быстро мелькающие ноги лошади. Скрутить его и взять себе воды. Им должно хватить, «индеец» просто не понимает.

Он представил, как стискивает горло «индейцу», потом связывает его ремнем и доит лошадь. Потом представил глаза связанного аборигена, а еще лицо Карла Ивановича, когда тот узнает о случившемся. Вся программа изучения культуры и контакта полетит к черту, а базу отзовут.

Правда, можно ведь сделать так, что никто и не узнает. Кругом никого… Рукоятка ножа одобряюще похлопывала по ноге. Смирнов проверил, как лезвие выходит из ножен. Только один взмах, тот даже вскрикнуть не успеет. Ведь он сам виноват, отказался поделиться. Считай, обрекает на гибель, почти убийство. А раз так, значит, он, землянин, имеет право на защиту в сложившихся обстоятельствах. Вспоминались расплывчатые формулировки в инструкции на этот счет…

Смирнов несколько раз доставал нож и примеривался, куда ловчее нанести удар. Но потом снова представлял лицо Карла Ивановича и прятал влажный нож назад.

— Стой. Обмен.

Смирнов хрипло выкрикнул и упал на землю, испугав копошившихся мелких жучков.

Потом указал на пустое место и добавил:

— Хорошая вода. Много.

Абориген остановился и долго смотрел на пустую землю. Потом слез с лошади и даже потрогал это место, ничего не понимаю.

— Хорошая вода потом, — попробовал объяснить Смирнов, показывая на живот лошади. — Кредит. Ты мне воду сейчас, а я тебе сладкой воды потом. Много воды.

— Обмен?

— Да, обмен. Хорошая вода база. Потом, — раздраженно отвечал Смирнов. — Вода-пить сейчас. Помочь. Плохо. Смерть.

Индеец замер, переводя взгляд то на Смирнова, то на пустое место. Но лицо его оставалось без движения, словно маска. Не угадать и не прочесть, что он думает.

Конечно, он не понимал слова «кредит». Для них обмен означал здесь и сейчас. Но попробовать стоило, вдруг у них есть что-нибудь подобное. Пока абориген думал, Смирнов смотрел на вздутые от жидкости бока лошади, невольно облизывая высохшие губы. Хватит недели на три, если экономить.

— Да. Смерть. Два раза руки хорошая вода. Потом. Смерть. Ты. Я.

Абориген быстро выплюнул слова, снова залез на свою лошадь и двинулся не спеша дальше. Он не спеша обходил по кругу матово блестящие стволы деревьев, проводя по ним руками и что-то разглядывая на земле.
Смирнов вначале не понял, прокручивая услышанные слова в голове и пытаясь сложить из них какой-то внятный смысл. Четкое «да» не оставляло сомнений: абориген запрашивал двадцать банок сгущенки. Но все спутывало двойное упоминание смерти, да еще с каким-то философским подтекстом. Все смертны? Или смерть все равно неизбежна для него, землянина?

Боясь потерять ниточку понимания, пусть и не совсем распутанную, Смирнов в несколько шагов поравнялся с «индейцем» и встал перед ним, отчетливо произнося слова.

— Да. Сделка.

Абориген на пару секунд замер и снова вернулся к изучению чего-то непонятного под ногами лошади, быстро выпалив три слова:

— Да. Сделка. Смерть.

Лингвисты на базе дорого бы заплатили, чтобы получить запись этого разговора, со злорадством подумал Смирнов. Они уже как год не могли сделать алгоритм-переводчик для полевых условий, оправдывая это тем, что язык аборигенов включает еще систему запахов, движений тела и цветов одежды, и, может быть, стоит учитывать влияние их лошадей. И для полноценного перевода им обязательно нужны мощности «Пифагора», искусственного интеллекта под специальные применения, никак не меньше. А там очередь и квота на пять лет вперед. Пока вот вам почти сто слов, получите и пользуйтесь.

Смирно потянулся к соску лошади, но абориген решительно отвел его руку и указал сначала на себя, потом на землю и в конце на лошадь. Головоломка… И еще эта непонятная «смерть».

Ничего не оставалось, как ждать завершения этой непонятной сделки, если проклятый абориген действительно все правильно понял.

* * *

Блуждания по лесу растянулись на несколько часов. Первое время Смирнов пытался найти систему в этих хождениях. Может, это какой-то ритуальный танец, что-то означающий? Некая фигура-маршрут, которую вышагивает его проводник?

И непонятно, что там высматривал абориген на земле. Повсюду было одно и то же. Сплошной ковер из хрустящих остатков листьев, редкие, почти высохшие лужицы цветной жидкости и копошащиеся мелкие жучки, угадываемые только по движению земли. Иногда лошадь внезапно останавливалась и с тихим присвистом быстро заглатывала этих жучков.

Когда начала кружиться голова, Смирнов ухватился рукой за хвост лошади, чтобы не упасть. Он дал себе один час. Если чертов «индеец» и дальше будет ходить кругами, то…

Лошадь резко остановилась, и Смирнов от неожиданности ударился животом о ее круп. Абориген спешился, припал к земле и подобрал одного из жучков. Потом несколько минут изучал его, даже попробовав на вкус.

— Смерть. Место. Сделка.

Смирнов посмотрел на зажатое в коричневых пальцах аборигена насекомое. Ничего странного. Какая-то мелюзга, размеров в пару миллиметров, зеленоватый, с желтыми пятнышками, панцирь. Вылитая божья коровка, только уменьшенная.

«Индеец» снял одежду, сложил ее в плетеную сумку на спине лошади и лег на землю. Тут же множество этих самых жучков волной вылезли из-под ковра листьев, словно только и ждали этого момента, и скрыли под собой аборигена. Все это сопровождалось то ли жужжанием, то ли шипением, словно вылезла из норы сердитая змея после спячки.

Через пару минут горка жуков начала опадать, но никакого тела под ней не оказалось. Только мокрое пятно и несколько серых ошметков чего-то липкого. Словно и не было никакого аборигена. Теперь стало понятно, почему тот упоминал «смерть». Выбирал место для нее, именно с этими жучками. Вот тебе и божья коровка, улети на небо…

Смирнов испуганно посмотрел себе под ноги. Вокруг еще деловито суетились «похоронные» жуки, заползая на ботинки и сердито шипя.

Смирнов представил, что такое сейчас произойдет и с ним. Пара минут, кучка требухи — и нет инспектора.
Лошадь тем временем подошла к месту похорон, если так можно было назвать происходящее, и начала заглатывать жучков. Те никак не реагировали, словно им стало все равно.

Через пару минут жуки вроде как успокоились. Оставшиеся, которых не заглотила лошадь, перестали шипеть и расползлись под слой листьев. Смирнов осторожно, чтобы ненароком их не потревожить, начал отходить назад. Лошадь он тянул с собой за уздечку. Та и не упиралась, послушно перебирая короткими ногами.

Обойдя это чертово место и проверив, что вокруг нет никаких жуков, Смирнов встал на колени и надолго припал к соску-клапану. Поначалу к горлу подкатил комок тошноты: сцена поедания аборигена жуками еще стояла перед глазами. И лошадь ведь заглатывала этих «могильщиков»…

Но когда из теплого соска толчками потекла сладковатая, отдающая чем-то пряным жидкость, Смирнов просто жадно глотал, забыв обо всем на свете. Только он и вода…Много воды…

Все время, когда они шли через лес, Смирнов говорил с аборигеном. Ему казалось, что тот внутри лошади. И абориген отвечал. Не словами, конечно, а через лошадь. Взмах головы, движения тела. Простые «да» или «нет». Часто неопределенное переступание ногами. Это значит — неясно.

Они ведь специально умирать в этот лес? Кивок.

И эти жуки — это не простые жуки? Кивок.

Почему он, Смирнов, не умер? Неясно.

А что будет после? Неясно.

Наверное, вода была не совсем пригодная для питья. Скорее всего, что-то не очень совместимое с человеческим метаболизмом. Но это было не так уж и важно. Самое главное, для Смирнова все стало понятным и ясным.

* * *

Лес закончился внезапно. Солнце обрушилось сверху, заставляя жмурить глаза, в лицо ударил холодный ветер, набиравший силу в горах и продувавший плато насквозь. К этому моменту вода давно закончилась, Смирнову удавалось выдавливать из разбухшего соска только два жалких глотка в день. Хотя в животе у зверюги вроде бы плескалась какая-то жидкость. Этих крох хватало, чтобы едва перебирать ногами, держась за лошадь.

Километрах в десяти показалось темное пятнышко стойбища аборигенов, один из их кочевых городов. Смирнов повалился в колыхающуюся от ветра траву, отпуская лошадь. Та направилась в сторону стойбища, сразу скрывшись с головой в море зелени.

Смирнов включил рацию на передачу. Сил говорить не оставалось, он просто жал на кнопку и держал ее, хотя никакой нужды в этом не было. Просто чтобы ощущать теплый пластик корпуса. Здесь точно запеленгуют, потому что лес остался позади, с его жуками и деревьями.

Он не помнил момент, когда рядом раздался вой турбин спасательного бота и его осторожно погрузили в переносную капсулу-реаниматор. По пути кто-то назойливо бубнил про отравление токсическими соединениями в лесу, пока липко-осторожные манипуляторы что-то с ним делали. Когда на минуту прояснилась голова, Смирнов рассказал про божьих коровок, которые уносят аборигенов под землю, и сделку с мертвыми. И тогда тот же назойливый голос объяснил, что это галлюцинации, но ничего страшного, теперь все будет хорошо. Главное, что он живой. Когда Смирнов попытался вылезти из капсулы и рассказать, что все это правда и что абориген спас его, проклятый назойливый голос приказал контролеру капсулы ввести седативное.

* * *

К работе его допустили через шесть месяцев. После курса лечения были долгие и нудные заговоры с психологами и специалистами. И чем дольше Смирнов отвечал на их вопросы, тем путанее вспоминалась ему вся эта история.

«Вы пили из луж ту цветную жидкость?»

Вроде нет, но не уверен.

«Абориген вышел на погибающего землянина. Как объяснить такое невероятное везение?»

Не знаю, повезло, и все.

«Говорила ли с вами лошадь?»

Нет. Точнее, говорила. Но это не совсем разговор. Жуки, лошадь и аборигены образуют что-то вроде симбиоза. Не знаю, как объяснить.

«Но вы же не абориген. Какая связь между вами и ними?»

Не знаю. Не уверен, но…

«Если предположить, что абориген существовал в реальности… Не применяли ли вы нож в качестве… Мы не осуждаем. Весьма вероятно, никаких жуков не было…Психическая травма из-за убийства разумного существа, когда происходит замещение событий выдуманными фрагментами…»

Нет! Я никого не убивал! Да, были мысли, но не убивал!

«Посмотрите, что вы видите на этих картинках?»

Жуки. Лес. Облака.

«Рано говорить о выписке, необходимо еще понаблюдать, и, конечно, еще один восстановительный курс».

А еще печальные глаза Карла Ивановича за стеклом палаты и его натянуто-бодрое «держись, Сережа, все будет хорошо».

* * *

Через полгода, когда его выписали, он и сам уверил себя, что ничего из этого не было. Токсическое отравление, галлюцинации, влажный нож в руке. Словом, психическая травма и замещение.
К обычной работе на исследовательской базе его допустили еще через два месяца, для адаптации. Под присмотром наставника, конечно.

Через неделю после того, как он вернулся на полевую базу, к месту обмена пришел абориген.

Когда Смирнов вышел, то он сразу узнал лошадь. Ту самую, которая давала ему воду. За недели скитания он запомнил рисунок вен на ее шкуре и два приметных пигментных пятна около шеи.

И всадник был тот же. «Индеец», с дырой в одежде, с непроницаемым лицом и со шрамом на лбу.

— Два раза руки хорошая вода. Сделка. Я. Ты. Я смерть. Я новый.

Когда Смирнов вынес ему со склада ящик с двадцатью банками сгущенки, абориген переложил банки в сумку. Уже выходя с базы, он оглянулся и сказал:

— Ты смерть. Ты новый.

Куратор проекта: Александра Давыдова