«Оппенгеймер». Ужас в формате IMAX

Обратный отсчёт

Хороший ли фильм «Оппенгеймер»? Такие вопросы — в принципе пошлость, когда речь заходит о произведениях искусства. Однако новая работа Кристофера Нолана вовсе ускользает от оценочных категорий. Словами «хороший» или «плохой» её не описать. Но есть другие слова: «жуткий», «ошеломляющий», «необходимый». Или, например, «самый важный фильм этого века» — так «Оппенгеймера» окрестил обычно не склонный к гиперболам сценарист Пол Шредер. Прославленный автор «Таксиста» и сюрреалистического байопика «Мисима: Жизнь в четырёх главах» (с которым у «Оппенгеймера» много общего) знает о чём говорит.

В каком-то смысле Нолану не повезло. Премьеру фильма сопровождали беспрестанные шутки, мемы и костюмированные вечеринки «Барбенгеймера» — пластмассовая красавица и отец атомной бомбы слились для публики воедино. Прокатчики наверняка рады: без помощи медийного кроссовера им было бы непросто зазвать зрителей на мрачную трёхчасовую драму про политиков и учёных. Вот только удастся ли тем, кто перепорхнёт в зал после красочной постмодернистской комедии, настроиться на нужный лад?

«Оппенгеймер» не терпит легковесности и суеты. Подобно многим работам Нолана, это очень плотное кино, каким-то чудом удерживающее в себе 3 параллельных истории, 40 лет хронологии, десятки страниц экспозиции и не менее 15 центральных персонажей. Титры напоминают «Мстителей» от мира науки: что ни герой — то нобелевский лауреат со своей мотивацией и непростой судьбой. Без должной концентрации в сюжете легко заплутать.

Нолан, конечно, это понимает. Он был и остаётся жанровым режиссёром, который всегда готов облегчить зрителю путь. Позабыли эпизодических персонажей, а они вдруг снова стали важными для сюжета? Фильм заботливо подбросит кадр-напоминание из ранней сцены, где герои впервые встречаются друг с другом. Сложно запомнить имена? Ладно, запоминайте лица: актёрский состав почти целиком состоит из знакомых публике звёзд. Нет сил следить за хитросплетениями истории? Следите хотя бы за интригой и гадайте, кто донёс на Оппенгеймера в ФБР и что учёный сказал Эйнштейну.

И всё же для режиссёра это первый фильм, который сложно назвать развлекательным. Даже непременный «голливудский финал» (справедливость торжествует, зло повержено, вера себя оправдала) лишь предваряет настоящую концовку, оглушающе жуткую. Как наивность героя постепенно сменяется паранойей, а затем — гнетущим, почти самоубийственным раскаянием, так же и «Оппенгеймер» последовательно сгущает тревожное настроение, пока в кульминации не превращается в чистый фильм ужасов. Что даже иронично: современные хорроры чаще высмеивают каноны жанра, нежели взаправду пугают зрителей. А Нолану действительно страшно, и этот страх он хочет передать нам.

К угрозе ядерной войны и рукотворного апокалипсиса режиссёр обращается регулярно. Атомная бомба едва не уничтожила город Готэм в третьем «Бэтмене», учёные-скептики обрекли Землю на смерть в «Интерстелларе», а «Довод» уже буквально ссылался на Оппенгеймера, представляя свой разрушительный алгоритм по инвертированию времени. И всё это неслучайно. Своё детство Нолан провёл в Великобритании 1980-х на фоне очередной эскалации в холодной войне, протестного лагеря у авиабазы Гринэм-Коммон и лондонского марша Кампании за ядерное разоружение, в котором приняли участие 250 тысяч человек. Страх атомной войны — часть творческого ДНК режиссёра наравне с рассказами Борхеса и фильмами Кубрика.

Но если раньше Нолан ещё позволял себе использовать бомбу как макгаффин в увлекательных приключенческих сюжетах, то по достижении 50 лет он, кажется, повзрослел и вышел на какой-то новый, более серьёзный этап творчества. «Оппенгеймер» не похож ни на его ранние фильмы-головоломки, ни на мегаломанские блокбастеры времён «Тёмного рыцаря», ни даже на поэтические абстракции, которыми режиссёр увлёкся, когда познакомился с гениальным оператором Хойте ван Хойтемой во время работы над «Интерстелларом». Последние десять лет казалось, будто Нолан прямым курсом движется к стилю Терренса Малика: история намеренно размыта, эмоции правят бал, а саундтрек демонстративно заглушает диалоги.

И тут — академичная биографическая драма, целиком построенная на разговорах и отточенной игре актёров. Необъятный экран IMAX заполняют не перестрелки и погони, а выразительные портреты людей, которые незримо (но оттого не менее безжалостно) сражаются со своей совестью. Безусловно, тут и там проглядывают отдельные «ноланизмы»: например, когда Оппенгеймер с коллегами сидят кругом и продумывают план детонатора, они живо напоминают команду грабителей-сновидцев из «Начала».

Однако изменилось самое главное. Раньше стиль Нолана определяла реальность — то замедляющаяся, то оборачивающаяся вспять, то искривляющая гравитацию, но всё-таки объективная и существующая помимо воли персонажей. «Оппенгеймер» же предельно субъективен, несмотря на исторический материал. Шутка ли, даже сценарий был написан от первого лица! И такой подход открывает перед режиссёром совершенно новые возможности, одновременно завораживающие и пугающие.

Вспышка

Всё начинается с малого. В одной из первых сцен фильма Оппенгеймер сидит за столом на слушании по вопросу лишения его доступа к государственной тайне. Время и место действия намечены пунктиром — ясно лишь, что дело происходит уже после войны. За спиной героя неподвижно сидит какая-то размытая женская фигура; при первом просмотре многие её даже не заметят.

Типичный биографический фильм сразу бы сориентировал зрителей в сюжете. Мол, город Вашингтон, 1954 год, подле Оппенгеймера — его верная жена Китти в исполнении Эмили Блант. Нолан же сознательно прячет детали, неактуальные для героя в тот или иной момент времени. Китти на следствии обретает фокус только тогда, когда она появляется в его воспоминаниях. Остальные герои тоже входят в сюжет по частям так, как их наблюдает Оппенгеймер: кто с затылка, кто одним голосом.

За последние десять лет — свой абстрактно-поэтический период — Нолан отточил мастерство умолчания. Снял фантастику, в которой герой путешествует через неведомо кем придуманный межпространственный тессеракт. Военный фильм, где солдаты так и не встречают врага лицом к лицу. Шпионский триллер, чьи диалоги нельзя не то что разгадать, а просто расслышать. Конечно, многих зрителей это с непривычки смутило, и в «Доводе» режиссёр обратился к ним уже напрямую: «Не пытайся понять. Почувствуй».

В «Оппенгеймере» эта мысль звучит ещё раз. «Неважно, умеете ли вы читать ноты, — напутствует героя добрый гений Нильс Бор. — Важно, слышите ли вы музыку». Поэтому фильм совершенно не волнуют ни факты истории (хотя, если верить экспертам, достоверность тут максимальная), ни научная подоплёка исканий Оппенгеймера. Нолан снимает кино ощущений, кино проживания. По сути, он даже мистифицирует физику, представляет её не через уравнения, а через цепочку озарений, заблуждений, вдохновений и видений.

Один из своих любимых тропов — когда герой просыпается от (часто кошмарного) сна — Нолан теперь выворачивает наизнанку. С первых же минут фильма Оппенгеймер не может заснуть и потому кошмарная «музыка» просачивается в его реальный мир. В каплях дождя он видит бег частиц, на звёздном небе — манящую пустоту чёрных дыр, в искрах костра — бесконечную ядерную реакцию. Привыкнув к такому языку, со временем зритель уже и сам начинает сомневаться в обыденных явлениях. Вот в ночь перед ядерным испытанием поднимается жуткая буря; это исторический факт. Но в нём несложно прочитать зловещее предзнаменование грядущей катастрофы.

К середине фильма, когда давление на Оппенгеймера становится уже невыносимым, Нолан окончательно расшатывает его психику и (впервые в своей карьере!) использует в фильме элементы сюрреализма. Когда на слушаниях в 1954 году речь заходит о любовнице Оппенгеймера, психологине-коммунистке Джин Тэтлок, герой вдруг представляет себя с ней прямо посреди заседания — оба абсолютно голые на одном стуле. Для пущей неопределённости зрителю показывают реакцию жены: Китти действительно видит соперницу, проникнувшись безумием мужа, или Оппенгеймер только представляет, что она её видит?

Своего апофеоза метод Нолана достигает в сцене атомного взрыва. Нет, не того, что взаправду произошёл утром 16 июля 1945 года в пустыне Нью-Мексико; пусть даже рекламная кампания заявляла испытания «Тринити» как главное зрелище фильма, а фанаты ехидно посмеивались над желанием режиссёра имитировать взрыв без использования компьютерной графики. Спору нет, с графикой или без неё эпизод получился действительно зрелищным и полным саспенса. Но, как водится, испытание бомбы — это прелюдия перед её применением на живой цели. Подлинный ужас ещё впереди.

Непосредственно атаку на Хиросиму и Нагасаки фильм не показывает, храня верность субъективной точке зрения. Как и в реальной жизни, Оппенгеймер узнаёт о бомбёжках уже наутро, по радио. Но кошмар из воображения героя вновь догоняет его в реальности. Выступая перед торжествующими коллегами, учёный представляет себе, как бомба падает не на Японию, а на их лабораторию. С помощью сюрреалистических условностей режиссёр застаёт зрителей врасплох и передаёт настоящий кошмар атомной войны. Всё происходит внезапно, без предупреждения.

В сцене испытания Нолан заявил правила реального взрыва, а теперь с полной силой обрушивает его на публику — в кадре и перед экраном. Незабываемо жуткий контраст: ослеплённые вспышкой люди беззвучно хлопают бомбе, которая хлопьями сдирает с них кожу. Среди восторженных жертв — Флора, старшая дочь самого Нолана; очевидно, что для него это не просто исторический фильм. Вжавшись в кресло, зрители ждут сокрушающей звуковой волны… и она приходит с аплодисментами. Громогласными, несмолкающими, жаждущими новых бомб и новых жертв.

Читайте также

Как атомная бомба изменила мир и фантастику

 Алексей Ионов |  09.08.2016 |  40915

Рассказываем, как страх перед ядерным апокалипсисом повлиял на нашу культуру.

Ударная волна

Большинство режиссёров тут бы и закончили историю — однако в «Оппенгеймере» создание и применение бомбы занимает лишь центральную треть фильма. Остаётся последний (пожалуй, самый удачный и страшный) час, когда неожиданно оказывается, что у этой истории два протагониста! Впрочем, почему неожиданно? По своему обыкновению Нолан раскрывает карты в самом начале, просто никто этого не заметил. Две части истории, две точки зрения обозначены уже на первых кадрах: «Расщепление» и «Синтез». Плёнка цветная и чёрно-белая. Кошмарные видения гения и прагматизм государственной машины. Роберт Оппенгеймер и адмирал Штраус.

Режиссёр продолжает ряд в интервью: Моцарт и Сальери. Но можно припомнить и более близкий аналог из фильмографии Нолана. Центральный конфликт «Оппенгеймера» почти во всём повторяет «Престиж» (вплоть до трагичной любовной линии). Подобно Альфреду Бордену, создатель атомной бомбы — одержимый теоретик, желающий преодолеть границы физической реальности. Подобно Роберту Энжеру, Штраус — ловкий делец, который прикарманивает чужие изобретения во имя собственного успеха. Оба готовы рискнуть ради миссии даже собственной жизнью. Оба в какой-то мере отражение самого Кристофера Нолана, художника-максималиста и властелина кассовых рекордов.

Появившись в начале фильма, герой Роберта Дауни — младшего затем надолго исчезает, но это иллюзия. На пути Оппенгеймера снова и снова встают разнообразные «штраусы». Добропорядочный профессор, который уговаривает Оппи держаться подальше от политики. Обиженный адъютант, из злобы на своего командира саботирующий работу его команды учёных. Президент США, брезгливо отмахивающийся от «слюнтяя», чья бомба принесла ему победу. Даже верная Китти, которая, словно леди Макбет, подталкивает мужа к раскрытию его истинных амбиций.

Оппенгеймера Нолан тоже ни в коем случае не идеализирует: в прологе фильма юный учёный чуть не убивает своего обидчика отравленным яблоком. Однако главный его грех заключается всё-таки в другом. И да, слово «грех» режиссёр использует в самом буквальном смысле, вслед за своим героем. «Физики познали грех, и это знание они уже не утратят, — заявлял реальный Оппенгеймер в 1947 году, а позднее расширил мысль: — В своей гордыне мы решили, будто знаем, что лучше для человечества. Но для учёного это противоестественно».

Согласно фильму, самая большая ошибка Оппенгеймера и его коллег по Манхэттенскому проекту заключалась в слепой вере, что наука может быть вне политики; вернее даже, над политикой. Что солдаты и чиновники обязательно будут прислушиваться к учёным, ведь они нужны друг другу. Что создатели бомбы смогут влиять на её судьбу, когда она покинет лабораторию.

Это, конечно, самообман — последний в долгой череде заблуждений и оправданий, каждое из которых Нолан безжалостно развенчивает. Ох, бомбу нужно создать, пока этого не сделали нацисты! Но вот Германия капитулирует… а разработка «устройства» продолжается. На этот раз с надеждой, что после его применения люди в ужасе позабудут о войне. «Пока у кого-нибудь не появится бомба побольше», — разбивает иллюзии коллег хамоватый физик Теллер, с позволения Оппенгеймера уже проектирующий водородный заряд.

Весь фильм героя преследует жуткий грохочущий звук. И, наконец, в сцене торжества / взрыва становится понятно, что это — топот ног благодарной публики в ожидании своего кумира. Награда находит «американского Прометея», взрывная волна докатывается до цели. Самоуверенный гений передаёт божественное пламя простым людям вроде адмирала Штрауса: патриотичным и мелочным, злопамятным и властным. Тем, кто готов по нажатию кнопки уничтожить целый город… и сохранить другой просто потому, что когда-то поехал туда в отпуск с любимой женой. А сбросив бомбу, все эти генералы, политики и торговцы примутся за её создателей.

Притормозить жвалы государственной машины, по версии фильма, можно только совершив осознанный этический выбор. Так поступают Эйнштейн и Бор, отказавшись от участия в создании бомбы. Так поступают коллеги Оппенгеймера, защищая своего товарища на слушаниях. А сам Оппенгеймер — человек вроде бы совестливый, однако бегущий от любых партий, петиций и выступлений — обрекает себя на вечные муки в ожидании взрыва.

Возможно, будет некорректно прочитать «Оппенгеймера» как исповедь Нолана. Но ведь и от параллелей удержаться сложно. Режиссёр всегда стремился к «объективности» и избегал политики в своих работах — настолько, что его трилогию о Бэтмене с равной лёгкостью брали на вооружение как американские либералы, так и консерваторы. «Интерстеллар» почти не упоминал о тех, кто подвёл человечество к экологической катастрофе, взамен сосредоточившись на частной сентиментальной истории и оптимистичном месседже. Что ж, новый фильм по праву можно назвать анти-«Интерстелларом».

* * *

«Оппенгеймер» не развлекает и не утешает, а бьёт под дых. Через биографию одного гения (и его многоликого соперника) фильм взывает к совести каждого зрителя. Через исторический сюжет обращается в день сегодняшний. Наигравшись с инверсией времени и бэтмобилями, Кристофер Нолан неожиданно повзрослел — и теперь требует того же от публики.

Потому что иначе мы все умрём. И произойдёт это внезапно, без предупреждения, под гром оваций.