Вавжинец Поджуцкий
«Пределы видения»

Перевод Сергея Легезы

Рецензия на сборник

Антология «Голос Лема». Трибьют главному польскому фантасту

 Борис Невский |  23.09.2017 |  2262

Достойный сборник, который может привлечь как поклонников Станислава Лема, так и тех, кто интересуется современной польской фантастикой.

Никто из экипажа не сомневался в том, что они видят. В последних лучах заходящего солнца, — а им в этой системе был оранжевый карлик Рейеф-К700205, — вставал лес башен, обелисков и пилонов на фоне меньших структур, столпов эстакад и мириад ореолов движущихся огней.

— Город… — прошептал, не скрывая чувств, Саша Бринцев. — Самый настоящий. Ничего себе!

Плоскогорье, где они приземлились, возносилось над окружающей равниной где-то на три тысячи метров. Ледяной ветер кусал за щёки, но довольно долго никто из них и не думал уплотнять комбинезоны — все стояли, не шевелясь. Стояли и смотрели, не веря глазам. В молчании, прерванном Ларсом Карлссоном, ксенобиологом.

— Он выглядит как… как… Ничего вам не напоминает?

— Шанхай. Зар-раза… Или Буэнос-Айрес. Или Нью-Йорк…

— Именно! — Карлссон подхватил ассоциативный ряд Бринцева. — Более тысячи исследованных систем, свыше пяти тысяч разных, но одинаково мёртвых планет…

— Эй, не передёргивай, — прервал его ван Хофф. — А Лутинис? Ты сам там был.

— Я говорю не о прокариотах, а о высших формах. И нате вам, наконец-то — есть! Первый обитаемый мир. И сразу — так похожий на Землю? Разве это не странно?

— Не более чем выбросить десять шестёрок подряд, — улыбнулся ван Хофф. — С другой стороны, коперниково условие…

— Ты о конвергентной эволюции? — вмешался Рами.

— Почему нет? Возможно, развитие технических цивилизаций подчиняется неким универсальным законам.

— Простите, но какое отношение к этому имеет гелиоцентризм? — скривился Кронкайт, навигатор.

— Какой там гелио… Нет-нет! — Ван Хофф тряхнул головой, словно теряющий терпение буйвол. — Коперниково условие — или, более обще, закон среднего, — гласит, что законы физики везде одинаковы, ни одна система не является особенной. Земля — не пуп Вселенной, мы — не венец творения, и если нечто случилось в одном месте, оно уже произошло, происходит или будет происходить и в других. Понимаешь?

— И снова ex cathedra, — вздохнул Карлссон. — Майк, оставь человека.

— Ну, как можно летать в космос и не знать таких базовых вещей?!

— Ладно, господа, спокойно, — сказал Рамани примирительно. — Давайте подумаем вот о чём…

Они переглянулись, будто пытаясь нейтрализовать ошеломление, в состоянии которого находились пару мгновений ранее. Лишь капитан Мирский сохранял холодную голову и продолжал молчать, прислушиваясь к беседе подчинённых.

Те спорили, как дети, которыми давным-давно перестали быть. Едва на несколько лет младше его, всем около тридцати. Швед, индус, японец, двое американцев и россиянин — родственник капитана, инженер Бринцев. Из разных уголков мира, из разных мест, но перед лицом подобного вызова культурные различия становились, казалось, несущественны.

Десять минут, а они уже чувствуют себя как дома, им охота спуститься и разобрать этот мир как очередную игрушку. Мир совершенно чужой, и как знать, доступный ли пониманию.

* * *

— Полагаю, кто-то должен остаться, — несмело пробормотал ван Хофф, когда на рассвете, через несколько часов сна, они завершили приготовления к экспедиции.

— На корабле? Нет необходимости, — капитан покачал головой. — Челнок вполне справится. Нападающий, если атакует, станет обладателем технологии либо менее развитой, чем наша, либо более. Если менее, переживать не о чем, а если более — шансов у нас всё равно не будет. Приоритетом остаётся установка контакта, а для этого мне нужны вы все. Все и пойдём.

— Однако я всё ещё полагаю, что мы должны сделать это телеоперационно, — Карлссон не хотел уступать. — До закрытия нынешней транзитной щели осталось… сколько? Восемьдесят с чем-то часов?

— Восемьдесят два стандартных, — уточнил капитан.

— То есть три неполных местных дня. А следующую мы можем ждать хоть год. Я не хочу застрять здесь на год, несмотря на чудеса, которые эта планета может предложить.

— За три дня удастся сделать немало, — негромко заметил ван Хофф.

— Потратив большую часть времени на дорогу? — спросил с издёвкой Карлссон. — Тогда зачем нам все это оборудование?

— Ты, должно быть, не понимаешь…

— Почему мы действуем нерационально? Точно, не понимаю!

— …специфики ситуации, — закончил со стоическим спокойствием ван Хофф. — В любой другой я бы с тобой согласился. Перенесём зрение, слух и осязание в инструменты и — вперёд! — куда как чётче и, несомненно, безопаснее. Конечно. Но не в этом случае. Первый контакт при посредничестве машин? Ну, не знаю… Мне это кажется чем-то не совсем приличным.

Остальные согласились, оставив биолога с его сомнениями в меньшинстве.

— Кто-нибудь хочет что-то добавить? Если нет, через четверть часа я хочу видеть всех готовыми к выходу, — завершил дискуссию капитан.

Через четверть часа они были готовы. Все, кроме Сайто, у которого, как обычно, случилась небольшая проблема с амуницией.

— Ну, что такое? — нервничал Мирский.

— Момент… — бормотал геолог, словно Лаокоон сражаясь со спутанной сбруей гравистата.

— Кронкайт, помоги ему, — обратился капитан к навигатору.

Рассвет — краснее и глубже, чем на Земле — зарумянил небеса. Снег вокруг загорелся, будто расплавленная сталь, ледяные иголки быстрее закружили в дыхании утреннего ветра.

— Планёры?

— Проверены.

— SAB?

— Барический градиент резковат, надо бы откалибровать, как приземлимся, — ответил Карлссон.

— Резервный синтезатор у кого-нибудь есть?

— У меня, — Кронкайт поднял руку.

Мирский скользнул взглядом по лицам, сглаженным желемасками. Даже ван Хофф, из-за крупного носа прозванный Сирано, сделался чуть симпатичнее.

— Ну, хорошо. Ещё раз напоминаю: мы идём вместе и возвращаемся вместе. Не разделяемся, никаких индивидуальных выходов. И это не пожелание или просьба, господа. Понятно?

Они кивнули. Капитан вздохнул, понимая, как немного это значит. Но на случай чего у него были средства заставить их выполнять приказы.

Жест был излишним, однако он щёлкнул пальцами, и мини-эскадра автоботов — их дополнительных глаз, ушей и, появись в том необходимость, смертельно результативных преторианцев — исчезла. После следующей немой команды в невидимое состояние перешёл челнок.

— Наша очередь.

Семь фигур в разноцветных комбинезонах — одна за другой — растворились словно призраки в морозном горном воздухе и следом за осыпающимся за скальную грань снегом полетели вниз, к облакам.

* * *

— Дорога? — неуверенно спросил Рамани.

— А что оно, по-твоему, ещё такое? — удивился Бринцев, поскольку перед ними явно была дорога. Превосходно нивелированная и, несомненно, искусственная. С той единственной маленькой странностью, что кончалась она, либо — если кому так удобнее думать — начиналась прямо в стене горного массива.

— И как ты это объяснишь?

— Чувством юмора туземцев? — пожал плечами инженер. — Впрочем, кто сказал, что дорога тупиковая? Мы тоже могли бы замаскировать челнок под груду камней.

— Для голограммы, — индус ударил кулаком в скалу, — это не по-земному солидно.

— Знаешь, так сложилось, что мы не на Земле, — Бринцев присел на корточки и провёл рукой по опалесцирующей поверхности.

На первый взгляд, та напоминала бетонные шестиугольники, но под пальцами он не почувствовал ни разрывов, ни стыков. А ещё ни один из них не был ни правильным, ни похожим на соседние.

— Листок под микроскопом, — сказал Карлссон.

Россиянин встал и вопросительно взглянул на ксенобиолога.

— Такие у меня ассоциации, — пояснил швед и добавил. — Если это кого-то интересует, уровень кислорода вырос до тридцати двух процентов.

— Аж столько? Ты шутишь! Наверху рецепторы показывали всего шестнадцать.

— Я знаю.

— Тогда как..?

— А вот этого не знаю, — Карлссон развёл руками.

— Получается, что… пожалуй, мы могли бы обойтись без масок, — несмело сказал ван Хофф.

— А мы могли бы? — подхватил Мирский.

— После акклиматизации, полагаю, — откашлялся Карлссон. — Однако пока я не советовал бы их снимать.

— А наши шапки-невидимки? — спросил геолог Сайто.

Капитан взглянул на буйство фосфоресцирующих призраков, какими они видели друг друга на нулевом уровне, на ржавый горизонт с танцующими стайками пыльных демонов и на дорогу, пропадавшую в туманной перспективе. Потом — снова на людей.

— Голосуем.

— Я за то, чтобы выключить, — Бринцев поднял руку. — Раз уж мы решили пойти со, скажем так, открытым забралом и не в удалённом варианте, какой смысл прятаться?

— Верно, — поддержал его Кронкайт.

— Кто думает так же? — капитан насчитал шесть поднятых рук. — Редкое единогласие. Стало быть, деактивируем.

— Лишь бы нас не приняли за радугу, — рассмеялся ван Хофф, глядя на их комбинезоны. — Я в голубом, капитан в оранжевом, Бринцев в красном… Кстати, Саша, ты цвет выбирал из-за исторических сантиментов?

— Смотри мне, Сирано! — инженер шутливо погрозил ему пальцем.

— Смотрю. Знаете, что эта дорога имеет почти такой же азимут, какой мы выбрали бы и без неё?

— Ну и что? — спросил Кронкайт.

— Может, и ничего, — пожал плечами физик. — Но так-то… лучше я себя чувствую. Пойдём?

* * *

— Вот тебе и дорога! — с чувством произнёс Рамани.

Бринцев не ответил: его, как и остальных, застали врасплох. Опаловый путь ни с того, ни с сего не столько обрывался, сколько преломлялся. Стекал будто замёрзший водопад по отвесной стене и расщеплялся в нескольких десятках метров ниже на веер отдельных тропок.

На их глазах тропки росли, расползались и спутывались, пока наконец вся равнина, от клифа до стены туч, заслонявших горизонт, не покрылась сложной арабеской зигзагов, меандров и спиралей.

— Красотища какая! — вздохнул Карлссон. — Однако это не облегчит нам путь к городу.

— В конце концов, мы всегда можем перелететь, — сказал капитан. — Меня больше интересует, что оно вообще такое. Есть у кого-нибудь идеи?

— Религиозная мистерия? — предположил ван Хофф. — Произведение искусства?

— Или сеть питания, — добавил Кронкайт. — Включают как раз в это время.

Слушая создаваемые ad hoc гипотезы, Мирский внезапно засомневался, сумеют ли они вообще понять этот мир. Маловероятно, если не перестанут смотреть на него сквозь фильтр земных аналогий и не сорвутся с поводка архетипов. Только как это сделать? Другой системы отсчёта у них не было. А Карлссон ещё и взвёл пружину этой ловушки замечаниями насчёт цивилизационной схожести. Не желая того, отравил их. Сбил объективизм и разблокировал подсознательную склонность к поиску ответов — простых, удобных и шаблонных. Уж в чём-чем, а в одном Мирский был уверен: немногое на этой планете, если вообще что-нибудь, окажется близким к шаблону.

— А может, это сообщение? — голос Сайто вывел капитана из задумчивости. — Может, они уже знают о нас, и это — форма приветствия? Тест? И только когда мы его решим, нас сочтут достойными беседы. Если вообще пустят на порог.

— Так, может, ты нам ещё милостиво сообщишь, как мы его передадим? — спросил индус.

— Что?

— Ну, решение.

— Не знаю, — Сайто развёл руками. — Просто мне в голову пришла такая идея.

По Мирскому, идея была недурственна, по крайней мере, давала зацепку. Капитан щёлкнул пальцами.

Два невидимых бота — хотя насчёт невидимости Мирский уже не был стопроцентно уверен, — поднялись на предельный уровень и как пара ястребов принялись кружить, прочёсывая равнину электронными глазами. С этой перспективы, при раскрывшемся горизонте, ажурный узор выглядел ещё прекраснее, потеряв, однако, первоначальную геометрическую правильность в пользу другой, более знакомой.

— Мандельброт… — решился на сравнение Карлссон.

С его стороны это было, скорее, утверждение символическое, поскольку узор представлял собой соединение трёх отдельных фрактальных конструкций. С одной стартовой точкой — городом, который словно миниатюрная спиральная галактика сидел в центре многоцветной паутины с отростками, тянувшимися далеко за границы камер автоботов. Чтобы охватить целое, им пришлось бы вызвать на связь инструментарий орбитального «Корифея».

— Это серьёзный удар по твоей теории, — Рамани взглянул на Сайто. — Эта структура, а вы ведь заметили, что у неё есть и третье измерение, слишком велика, растягивается на очень большой площади, не локально, вокруг места, где мы стоим. Значит, дело не в нас.

— Я не называл бы это теорией. Это лишь мои размышления… — защищался геолог.

— Во-вторых, что тут решать? — проигнорировал его индус. — Несколько банальных алгоритмов. И это проверка нашего интеллекта?

— А что ты видишь, глядя, например, на диаграмму Вюрца? — спросил ван Хофф.

— Что ты имеешь в виду? — парировал Рамани вызывающим тоном.

— В двух измерениях это лишь набор точек и красивых правильных фигур. Но в трёх или в семи — нечто совершенно другое, так? Возможно, эти фракталы — лишь указание на загадку, а лежит она куда глубже.

— Ну, если здесь есть какие-то глубинные зависимости, мы их и до вечера не найдём, — тяжело вздохнул ксенобиолог.

— Мы — нет, а вот челнок — да, — вмешался Мирский.

— А если даже он ничего не отыщет?

— Я готов поспорить, что так и будет, потому что здесь, — Рамани широким жестом обвёл окрестности, — ничего нет. Никаких скрытых значений или закодированных сообщений. Мы зря потеряем день.

Однако капитан прекратил дискуссию, заявив, что, во-первых, они никуда не спешат, а во-вторых, пока не исчерпают все аналитические методы, не станут считать гипотезу Сайто ложной или бессмысленной, поскольку это могло бы слишком дорого обойтись. Час ничего не решит, пусть займут себя чем-то другим. Работы хватает.

Кронкайт понял это по-своему и устроился у синтезатора, однако Карлссон отвлёк его вопросом, невинным лишь на первый взгляд:

— Никто не подумывает о бутербродах?

— Не шути, — скривился Бринцев.

— С чего бы? Я что, садист? — улыбнулся швед.

Они полагали, что над ними и вправду посмеиваются, но когда он вынул из рюкзака свёрток и распаковал его, наполнив воздух ароматом свежего хлеба, копчёностей и помидоров, бросились к нему стайкой проголодавшихся зверьков.

— Погодите-погодите, если уж решили устроить пикник, мне сначала надо бы поставить заслон, — запротестовал Кронкайт.

— Не надо, — обронил Карлссон, занятый распределением провианта. — Атмосфера совершенно стерильна.

— Но устав… — навигатор неуверенно взглянул на Мирского, а тот перевёл вопросительный взгляд на ксенобиолога.

— К чёрту устав! — неожиданно рассердился Карлссон. — Я сказал: не надо — значит, не надо, не в идеально стерильной атмосфере! Впрочем, хочешь — ставь. Мне всё равно…

— Должно быть, это те тридцать два процента… — вздохнул Бринцев, надкусывая бутерброд с сыром.

Кронкайт после минутного колебания снова упаковал оборудование, но за своей порцией не потянулся — аппетит пропал. Сайто ел молча, в отличие от Рамани и ван Хоффа, которые устроились на краю обрыва и, свесив ноги в пропасть, затеяли живую беседу на тему многомерности, мембран и всяко-разной, прочей физико-математической эзотерики.

Мирский пытался слушать, но оставил эту затею, когда дискуссия вышла на слишком абстрактный для него уровень.

Панорама открывалась куда интереснее, пусть даже и настолько же непонятная. Рейеф-К700205 уже выглядывал из-за низких облаков, заливая равнину тёплым медовым светом. Фрактальный барельеф сделался матовым, словно покорно уступая большему богу. Но то здесь, то там, то в ином месте, в ослепительных вспышках и пламенных гейзерах он всё ещё пытался конкурировать с солнечными лучами.

Капитан перевёл взгляд дальше, туда, где недавно на фоне утреннего неба отчётливо проступали контуры удалённых на пару десятков километров зданий. Но и эта картинка утратила контрастность, размытая вуалью встающих туманов. От внимания Мирского не ускользнуло, что по сравнению со вчерашним представлением на закате солнца, эта картинка была почти мёртвой и настолько же лишена субстанции, насколько была наполнена ею вчерашняя.

Он вспомнил о гоглах и уже собирался их включить, когда отозвался челнок.

— Эй, господа! — крикнул он остальным. — AХAB уже закончил.

— Ну и? спросил нетерпеливо геолог. — Нашёл что-нибудь?

— Да, — кивнул капитан.

— Что?

— Проход через лабиринт.

* * *

Они использовали гравистаты. На спуск в ущелье пешим ходом было жалко тратить время. Капитан удостоверился, что все включили монокли, и каждый видит начертанный челноком оранжевый серпантин трассы.

— Это кратчайшая или легчайшая? — спросил ван Хофф.

— Согласно AХABу — единственная, — ответил Мирский. — До следующей нам пришлось бы идти ещё километров восемьдесят.

— Значит, в некотором смысле это — послание! — обрадовался Сайто.

— Вот упёртый! — Рамани взглянул на геолога и покачал головой. — Увеличь масштаб и заметишь, что челнок выделил из хаоса, как минимум, двенадцать таких спусков. Крутые, почти всё время осциллирующие вокруг базовых линий, что отходят от города с явной лучевой симметрией. Этот проход уже был здесь, специально для нас его никто не готовил.

— И что с того, что был?

— Ладно, господа, выдвигаемся, — подгонял капитан. — Спорить можем и по дороге.

То, что сверху выглядело плоским барельефом, внизу, как оказалось, имело вполне солидное третье измерение. Полагаясь исключительно на свои естественные чувства, они никогда не открыли бы этот путь — узкую, идеально утопленную во фрактальный калейдоскоп как-бы-улочку, которую неравномерными отступами заслоняли полупрозрачные козырьки и гребенчатые выступы. Идти, по сути, можно было только гуськом, и после первых трёх резких поворотов ситуация перестала капитану нравиться.

— Меняем строй, — скомандовал он. — Кронкайт, ты ведёшь, я в арьергарде.

— А может, пару ботов в воронье гнездо? — предложил навигатор.

— Хорошая идея, — согласился Мирский.

— Вы же не думаете, что на нас кто-то нападёт? — Мика ван Хофф вздёрнул брови.

— Понятия не имею, — развёл руками капитан. — Знаю только, что захоти они, лучших условий, чем здесь, не будет.

— Такой «кто-то» для начала должен существовать, — с иронией заметил Бринцев. — Вас это ещё не заинтересовало?

— Ты о чём?

— Ну, эта пустота. Эта тишина. Эта абсолютная неподвижность.

— Не такая уж абсолютная, — откашлялся ван Хофф. — Стены движутся. И почва словно подрагивает.

— Верно… — геолог дотронулся до одной из вертикальных поверхностей.

— Светлый винт, человече, не делай вид, что не знаешь, о чём я говорю! — возмутился Бринцев. — Куда они все подевались? Где хотя бы след нормальной жизни?

— А то, что мы видели вчера на закате? — напомнил ван Хофф.

— Именно, вчера. А сегодня — ничего, — россиянин развёл руками. — Мы ничего не видим, дьявол нас раздери. Но и автоботы во время рекогносцировки не заметили никакой активности.

— Может, днём они скрываются под землю, — предположил Сайто.

— А небоскрёбы строят ночью, — фыркнул инженер.

— Тебе это трудно представить? — спросил капитан, хотя и в нём росло странное беспокойство.

Планета была чуждой и с каждым шагом становилась всё более необычной, вроде мира Льюиса Кэрролла. Казалось, здесь наверняка следует ждать трёх вещей — во-первых, неожиданностей, во-вторых, неожиданностей и, в-третьих, неожиданностей же. Тем не менее, существовали какие-то рамки логики, тождественности, универсализм простых правил вроде «если А равняется В, а В равняется С, то А ровняется С». Но здесь члены уравнения тождественны не были, хотя вначале всё указывало на то, что они являются таковыми. Или были, однако они всё ещё не понимали, какие данные нужно подставлять на место неизвестных.

Капитан посмотрел на коллег. Ему казалось, что они мешкают и уже не торопятся, как в начале, добраться до цели. Бринцев, ван Хофф и присоединившийся к ним Рамани, разговорились. Сайто бродил от стены к стене, карябая маркёром крестики и по очереди таращась на каждый из них. Кронкайт просто стоял в ожидании приказаний, а Карлссон…

— Эй, ты хорошо себя чувствуешь? — забеспокоился капитан.

Ксенобиолог мрачно взглянул на него, расслабляя стиснутые кулаки.

— Не знаю. Идём?

— Конечно, — ответил Мирский, подав знак навигатору. Остальных членов экипажа пришлось подгонять.

Карлссон шёл предпоследним, молча и с опущенной головой, как в похоронной процессии. За очередным поворотом капитан не выдержал.

— Ларс, погоди. Что с тобой? В чём дело?

— Стерильная атмосфера, — буркнул биолог, не останавливаясь.

— Это я уже слышал. Но не понимаю, почему ты из-за этого так сердишься.

— Стерильная, — повторил Карлссон тоном профессора, который объясняет ученику очевидные вещи. — Мёртвая. Весь углерод, какой мне удалось найти, неорганического происхождения. То же — с реголитом, потому что без микрофлоры я не решусь назвать это почвой. То же — с водой.

— Откуда знаешь?

— Я приказал челноку выслать два исследовательских бота к морю.

— Без моей авторизации?

— В вопросах, связанных с биологией, первый после Бога тут я.

— Ладно, — Мирский махнул рукой. — То есть ты утверждаешь, что пока не нашёл никаких микроорганизмов…

— Нет, Андрей! — занервничал Карлссон. — Я не нашёл ничего, понимаешь? Абсолютно ничего, что даже в рамках самых широких критериев мог бы назвать жизнью. Тогда откуда, проклятущее проклятие, здесь взялся весь этот кислород?! Отчего атмосфера находится в состоянии неравновесия, и каким чудом это неравновесие удерживается без каких-либо активных биологических процессов? И даже геологических, поскольку эта планета, как минимум, на три миллиарда лет старше Земли! Я не понимаю, Андрей. То, что здесь происходит, лишено смысла!

Может, не говори швед на повышенных тонах, они услышали бы тот звук раньше — словно кто-то вдалеке тянул по металлическим ступенькам шкаф, полный пустых бутылок. Мирский увидел своё лицо, идущее волнами и гротескно обезображенное, в зеркальной кривизне пузыря: тот отпочковался от мгновение назад гладкой и твёрдой, будто алмаз, стены. Сперва неспешно, мерзким движением паразита, двигающегося под кожей, пузырь пошёл вверх, и вдруг…

— Ларс!

…выстрелил в биолога похожим на псевдоножку протуберанцем. Было это нападение, или Карлссон случайно оказался у этого не-пойми-чего на дороге, для автоботов значения не имело — они отреагировали моментально.

Взрывающийся пузырь рыгнул пламенем, и если бы не сомкнувшийся вокруг Мирского кокон силовых полей, его испепелённые останки наверняка разлетелись бы по всей улочке.

Капитан рухнул на землю, не видя и не слыша ничего, кроме рёва пожара: системы безопасности приняли меры, чтобы он не ослеп. Почти сразу он почувствовал, что бот подхватывает его и уносит вверх, за границы безумствующего вокруг огня.

На высоте двадцати метров взгляд и слух вернулись, и он увидел остальных, похоже, без всякого ущерба здоровью эвакуированных из ада тем же способом, что и он сам.

Увидал он и трубы. Сотни, тысячи, целый лес пузатых труб. Однако уважение ко всем земным метафорам уже покинуло его. Он видел трубы, поскольку это подходило к втравленным в его мозг ассоциациям и к миру, создаваемым за кулисами разума. Хотя на самом деле никаких труб не было.

Он понятия не имел, на что смотрел.

* * *

Жара пришла на смену утреннему холодку, точно так же, как фрустрация сменила их предыдущие энтузиазм. Инцидент на «улочке» раздергал всем нервы. От города их отделяла та же — если не большая — дистанция, что и час назад. И настолько же далеко они оставались от понимания хоть чего-то, что здесь происходило. Контакт с обитателями — хотя бы зрительный — им ещё не удалось установить. И ко всему ещё жара. Физически, благодаря климатизованным комбинезонам, выдержать было легко. Но их дух их будто сильнее плавился в горячем, неподвижном и липком воздухе.

Единственная свободная дорога оказалась недоступна. Но не потому, что их посчитали чужаками. Даже нападение стало бы доказательством того, что они замечены. Но нападением это не было, а Карлссон был целью для осмысленной попытки убийства не более человека, в которого попало упавшее яблоко. Пузырь тот был одним из многих, которые за несколько минут наполнили «улочку» системой арок. Где-то простых, как воздушные трубопроводы, в других местах разветвлённых и перепутанных друг с другом.

— Вот и конец прогулке, — кисло констатировал Бринцев. — Так и будем здесь висеть?

Они вернулись на утёс. Ван Хофф нашёл фрагмент тени и рухнул, бормоча: «Полдня — и ни шагу вперёд!» На замечание Кронкейта, что точнее сказать — неполных шесть часов, он отреагировал таким взглядом, что навигатору сразу расхотелось разговаривать.

— Я говорил, что стоит начать с телерекогносцировки, — напомнил Карлссон.

— Да, говорил, — Бринцев вытер вспотевший висок. — Жуткая сауна. Мы высадились в сфере умеренной или тропической? Может, что-то выходит из тех труб?

— Верно, — отозвался молчавший до этой поры Рамани. — Но водяной пар составляет лишь два процента выделяемых газов. Остальное — кислород.

— Что? — тотчас оживился ксенобиолог.

— Плюс остаточные объёмы азота и углекислого газа.

— Насколько велики остатки?

— Менее пяти единиц на миллион. Хочешь спектрограмму?

— Давай, — Карлссон переключился на его канал и присвистнул сквозь зубы, — вот чёрт!

— Я могу взглянуть? — попросил ван Хофф.

— Вот тебе и разгадка твоей загадки, Ларс, — улыбнулся капитан.

— Да, похоже… — швед неожиданно помрачнел. — Андрей…

Он не закончил. Его прервал ван Хофф, возбуждённо выкрикивая:

— Невероятное дело! Весь этот кислород они должны производить где-то под землёй! Но из чего? Из кремния? Возможно. Или из воды. И того, и другого здесь в достатке. Но зачем? А если… Слушайте, если дело в жутком, общемировом катаклизме — космической или военной природы — из-за чего произошла гибель всего биома…

— Невозможно, — перебил его Карлссон. — Не мог он быть настолько тотальным.

— Но представим себе, что всё так и было, — продолжил не сбитый с мысли ван Хофф. — Теперь они пытаются регенерировать атмосферу. И этот фрактальный весёлый городок, вместе с трубами является частью какой-то гигантской фабрики газа.

— Нет, — ксенобиолог покачал головой. — Не было никакого катаклизма.

— А что, по-твоему, было?

— Ничего.

— Ничего?

— Ничего, — повторил деревянным тоном Карлссон. — Никакой биом не подвергся уничтожению, потому что его здесь не существовало. Никогда. Может, эта планета интересна по разным причинам, но с точки зрения биологии она мертва. Абсолютно и изначально.

— Нет, мужик, ты что выдумываешь?! — физик не поверил собственным ушам. — Ведь каждый из нас видел, в том числе и ты, щупальца, ветки или как ни назови: они растут, просто лезут из стен!

— И кто это говорит? — швед поджал губы. — Погляди ещё раз — повнимательнее — на спектрографическую запись. Из чего эти твои «ветки» выстроены, какова их структура, какой разновидностью физико-химических процессов их рост проще всего описать…

Что-то мягко ударило его в предплечье. И снова. Плюх, плюх, плюх…

— Дождь?

Сотни разбрызгавшихся капель начали покрывать пыль под их ногами. И почти сразу загремело. Они взглянули вверх: небо из бледно-голубого стало свинцовым, далеко на востоке перетекая почти в чёрный.

— Гроза, — с детским удивлением сказал Бринцев.

— С молниями, — добавил ван Хофф.

И помертвел. Одинаковая мысль в один миг пронеслась и в головах остальных.

— Ларс, какой уровень кислорода? — спросил капитан.

Биолог проверил и прошептал:

— Сорок… семь…

— О, богини! — задохнулся Сайто.

— Кронкайт, убежище! — скомандовал Мирский. — Саша, Майк, можете ему помочь?

— Ещё счастье, что у нас нет ничего огнеопасного, — проворчал ван Хофф.

— Ага. Кроме нас.

Боты на сей раз не могли их уберечь, к тому же сами погибли бы от разрядов. Фронт приближался и ветер набирал силу, сыпля в глаза песком и каплями дождя. Они чувствовали это, несмотря на фильтры и задёрнутые капюшоны, чувствовали озон и ржавый привкус пыли.

— А какая влажность?! — крикнул Мирский ксенобиологу.

— Что?! — прокричал в ответ Карлссон.

— Какая сейчас влажность?!

— Вероятно… тьфу..! Вероятно, сто процентов.

— Проверишь?!

Последняя дыра, последняя распорка.

— Не… не понимаю!

— Что?!

— Снижается!

— Снижается?!

— И стремглав!

— В такой дождь?!

Без прожекторов они уже ничего не видели бы, мир вокруг погрузился во тьму. А потом вдруг запылал.

— Всё, внутрь! Быстрее, быстрее!

Семеро людей и шесть автоботов исчезли внутри бронированной сферы. Последняя машина взорвалась, когда в неё попал заряд в несколько миллионов ампер. Двумя часами позже, когда скачка всадников Апокалипсиса пошла на спад, они даже не стали её искать. Ни один из них об этом не подумал, с удивлением глядя на изменившийся после бури пейзаж. И на два неба — одно над головой и второе, ставшее блёклым отражением первого, на тысячи илистых озерков.

— Да-а… — ван Хофф почесал свой выдающийся нос. — Теперь и я чувствую себя одуревшим.

* * *

Оттого ли, что так им казалось более мужественно, первопроходчески, или по причинам ещё менее рациональным, но они упёрлись, что будут — сколько сумеют — идти пешком. По мокрому песку, обходя вымытые дождём ямы, лавируя между жалкими руинами фрактального лабиринта и мутными озёрцами. Фыркая и проваливаясь по щиколотки в грязь, они все же шагали вперед, словно от этой жертвенности зависело невесть что. А может, и зависело. Или они просто не хотели перестать верить.

Ветер стал иным, чем ранее: монолитным, горячим, западным. Под его дыханием мигом твердела грязь и высыхали лужи, а неразмытые останки стен и трубоподобных структур трескались и осыпались как оставленные на солнце песочные бабы. Из множества эрозированных холмиков выглядывали, словно обнажившиеся кости, какие-то белые и на вид более жёсткие структуры — но тоже лишь до времени. Чем дальше они шли, тем более пусто делалось вокруг; пусто, серо и мертво.

Через пару часов марша первые контуры домов замаячили в далёкой, запылённой перспективе, но никто из них уже не был уверен, достаточно ли у них отваги, чтобы идти дальше. У каждого было что сказать, но все молчали, боясь произнести то, чего не хотели бы услышать от остальных.

— Мы слишком устали, может, отдохнём? — капитан чувствовал себя обязанным сказать хоть что-то. Но ван Хофф крикнул со злостью:

— Нет!

Мирский повёл взглядом по лицам: тому — сосредоточенному, этому — напряжённому, ещё одному — хмурому словно пейзаж, который их теперь окружал.

— А вы что? — обратился Мирский к остальным.

— Скоро будет темно, — сказал вдруг ни с того, ни с сего Карлссон. — Да.

— То есть?

— То есть — идём.

Следующий километр они продвигались по абсолютно голой и плоской как стол, ржаво-бурой равнине, единственным разнообразием которой были наплывы чуть более светлой пыли или пепла. Никаких плавных границ, предместий или застав. Город вынырнул перед ними в густом воздухе сразу, массивом небоскребных колонн и параллелепипедов.

Город…

— Нет… — простонал геолог. — Я не верю…

Это были даже не руины, а скалы, памятник некоего магматического извержения, произошедшего миллионы — если не миллиарды — лет назад, изрезанные силами природы в формы столь причудливые и одновременно симметричные, что хоть издали, хоть вблизи, было легко поддаться иллюзии, что ты имеешь дело с результатом чьего-то инженерного гения.

— Эрозия, — Бринцев истерически засмеялся. — О, мы идиоты. Слепые наивные идиоты… Наш драный обезьяний мозг, обманщик!

— Но… почему? — крутил головой ван Хофф. — Ведь мы действительно видели! Огни, движение, коммуникации!

— Ты уверен? — спросил Карлссон.

— Уверен ли я? Конечно, уверен! Кроме того, почему «уверен»? Есть записи, у нас есть записи.

— И кто из нас их проверил? Кто поднял руку и сказал: «Погодите, может, сперва проконсультируемся с «Корифеем»? Никто. — Ксенобиолог слабо улыбнулся. — А знаешь, почему? Потому что мы так сильно хотели видеть нечто подобное, что отключили рационализм, чтобы тот не мешал нам это нечто видеть. Как жаждущий путник, принимающий мираж за оазис. А что такое наша жажда, наш мираж? Они. Инопланетяне. Братья по разуму. Мы ищем их так долго, что надежда контакта превратилась в манию. Мы должны их повстречать, поскольку это raison d’être таких как мы, верно? И мы начинаем их видеть оттого же, отчего некто, достаточно долго глядящий в хаотическую совокупность точек, увидит в ней «Подсолнухи» Ван Гога. Или марсианские каналы… Или небоскрёбы на чужой планете. Наше благословенное и проклятое воображение. Это оно, а не какой-то местный разумный архитектор создало «город».

— Но огни, транспорт, их мы тоже вообразили?

— Ну, так погляди, — ответил Карлссон, задрав голову.

Сумерки взбирались по стенам скальных колонн и обелисков всё выше, темнота охватывала их метр за метром…

Внезапно в этой темноте «город» ожил тысячью искорок, лазурных огней и проблесков, которые начали проскакивать между поднебесными монолитами. Электрическая волна плыла к их вершинам, как бы сбегая от напирающей снизу тьмы, то и дело порождая небольшие шаровые молнии. Большая их часть сразу улетала в небеса, но некоторые опускались к земле.

— Чудесно, — проворчал ван Хофф. — Фейерверк на сон грядущий.

Когда он это говорил, один из плазменных шаров поплыл к нему и, остановившись на расстоянии в пару метров от лица, не столько взорвался, сколько бесшумно рассеялся.

— Ох, проклятье!

— Майк, ты как? В порядке? — испугался Мирский.

— Всё нормально, — крикнул в ответ физик, моргая. — Просто ослеп немного.

Остальные молнии разлетелись над равниной и вскоре тоже исчезли, хотя если бы им пришлось говорить — куда и каким образом, они вряд ли сумели бы ответить.

— И правда, чудесное представление, — кивнул капитан. — Но, полагаю, нам пора возвращаться.

Никто не возражал. Они чувствовали себя жестоко обманутыми, как зрители, которым вместо шекспировской драмы показали дешёвый балаган из искусственных огоньков.

— Да, пойдёмте отсюда, — согласился Сайто с ноткой разочарования в голосе. — Базальтовые, пьезоэлектрические останцы. И ради этого я волокся сюда за семьдесят парсеков?

— Вернее: семьдесят три и восемь десятых, — поправил Кронкайт.

И только благодаря своим прекрасным рефлексам не получил брошенным геологом камешком.

* * *

Мирский приказал автоботам собрать пробы и выполнить кучу стандартных физико-химических анализов. Не столько в надежде, что машины откроют что-то из того, что избежало человеческого взгляда, но, скорее, для сохранения иллюзии, что они возвращаются хоть с чем-то.

— Ну, в дорогу.

— Per pedes? — простонал Сайто.

— Можем и так считать, но несколько следующих месяцев единственным способом напрячь ноги будет тренажёр, — напомнил капитан.

— Что правда, то правда, — согласился геолог.

Они пошли гуськом, с включёнными позиционными огнями, но без ноктовизоров, нужды в которых не было. Даже если бы проводник не чертил маршрут серией дискретных лазерных проблесков, они всё равно справились бы.

Ночь была светлой, осиянной театральной завесой Млечного Пути и двумя зеркалами ледяных лун. Каждая деталь топографии прекрасно видима, но эта топография имела мало общего с той, которую они замечали несколько часов назад. Остатки фрактального лабиринта исчезли, разнесённые, как видно, ветром, и от базальтовых останцев до далёкого плоскогорья, что чёрным, отчётливым абрисом вырисовывалось на фоне звёздного неба, раскинулась ровная и лишённая каких бы то ни было особых признаков равнина.

«Как мы могли дать себя обмануть, — мрачно думал Мирский, — как такое вообще возможно? Имея за плечами столько опыта, успехов в расшифровке реальности и обладая настолько утончёнными техническими средствами, мы все еще позволяем, чтобы этот старый иллюзионист водил нас за нос готовы давать себя одурачить, попадаясь на один и тот же репертуар примитивных и старых фокусов. Бродим по всей Галактике, заглядываем под каждый камень и в каждую мышиную норку, но что, собственно, является нашей целью? Найти объективную истину или лишь спрятанные под теми камнями конфетки? Мы открываем реальность — или всего-то ищем подтверждение, что она такова, какой мы подсознательно желаем её видеть? Мы ищем инопланетян или окончательное подтверждение, что их не существует, и что Вселенная принадлежит нам? Истинная или ложная эта картинка? Если ложная, и весь видимый нами мир — не что иное, как инсценировка серых клеток… тогда зачем все это? Патроны добрые и злые, зачем же?»

— АХАВ, — Мирский открыл приватный командный канал. — Ты проанализировал последние данные? Я хотел бы взглянуть.

Ничего. Спектрофотометрия, спинограммы, отношения изотопов, термика, стратиграфия, микроследы… совершенно ничего не указывало на иное, чем естественное происхождение базальтового массива. Фрактальный лабиринт тоже был результатом геохимических процессов. Чрезвычайно сложных и, как раньше заметил Карлссон, с чисто научной точки зрения, несомненно, интересных. Однако капитана это не радовало.

— Почему ты не предупредил, что эта вылазка — пустая трата времени?

— Потому что вероятность того, что отмеченные формации являлись искусственными сооружениями, была достаточно высока.

— Насколько высока?

— Достаточно. Пять сигма для групп из западного полушария.

— Эй, там что-то… Стробоскоп! — вдруг крикнул идущий впереди Бринцев.

Все остановились. Это мог быть очередной обман разума или отсвет лунного сияния, отражённого от зёрен кварца. Но нет. Оранжевый огонёк мигал отчётливо и регулярно, характерными сериями в точных двухсекундных паузах.

— Автобот? — удивился ван Хофф, распознав в миганье сигнал SOS.

— Откуда, все здесь, — заверил Рамани.

— Нет, не все. Один мы потеряли во время грозы, — напомнил ему Карлссон.

— Ха, значит, нашёлся.

— Я бы не был настолько уверен.

Однако прав оказался физик. Когда они подошли ближе, и Карлссон увидел, что осталось от машины — скорее, что из неё возникло, — он чуть ли не за грудь схватился.

— Невероятно!

— Крепко ему досталось, — вздохнул Кронкайт.

— Досталось! — фыркнул биолог. — Мужик, ты что? Его же в пыль разнесло!

— А ты видел, чтобы автобот оказался полностью уничтожен? — скривился Бринцев. — Я — никогда. Посветите-ка мне сюда.

Инженер присел на корточки, остальные окружили его полукругом, рассматривая совокупность странных объектов, выраставших из голой земли волнообразным рядом, заканчиваясь корпусом бота с по-прежнему работающим стробоскопическим фонарём. Они догадались, что видят результат самостоятельных попыток машины отремонтироваться, но повреждения были слишком велики, чтобы из этого вышло хоть что-то.

Бринцев поднял полурасплавившееся, почти безмозглое туловище и некоторое время в нём копался.

— Не поверил бы, если бы сам не увидел, — простонал, поднимаясь. — Девяносто шесть процентов синапсов к чёрту. Остальные закольцевались в пару остаточных вегетативных рефлексов: катаболическое усиление, стробоскоп, ну, и это.

— Но что именно? Что он хотел сделать? — ван Хофф подошёл к первой череде форм. Та напоминала парус, надутый ветром, или воткнутый стоймя лемех с кругоподобными отростками по изогнутой стороне и с ажурной перфорацией посредине. Все похожи друг на друга как близнецы, с той разницей, что каждый следующий в ряду был больше предыдущего.

— Выглядит… хм, как часть мундштука верхнего сустава. Но обычно он меньше. Такой вот, — инженер пальцами показал размер.

— Отчего именно мундштук, почему не начал с существенных элементов? — громко задал вопрос физик.

— Не знаю.

— И, видимо, сохранил мобильность, хотя как…

— Не знаю! — повторил Бринцев раздражённо. — Возьму в мастерскую — может, и узнаю. Но наверняка не в этих условиях.

Капитан дал знак одному из рабочих автоботов, чтобы тот отобрал у инженера разбитые останки, и они двинулись дальше. Говорили мало, а через пару сотен метров замолчали вообще, будто вся семёрка наконец решила, что болтовня на этой подохшей планете — занятие неуместное. Они ускорили шаг, подгоняемые не столько временем — его было достаточно, — сколько насмешливым хохотом, казалось, доносившимся из-за их спин.

Мирскому не хотелось об этом думать, но, с другой стороны, перестать он не мог. Они получили опыт, увы. Ещё печальнее было то, что опыт не первый — и наверняка не последний. Немного пугала неистовая человеческая витальность и экспансивность вместе с порой проявлявшейся и настолько же невероятной тупостью. Словно они были Сизифами, обречёнными на вечное повторение одних и тех же ошибок.

— Мы что, возвращаемся другой дорогой? — голос Карлссона вывел его из задумчивости.

— Хм? — просопел ван Хофф, благодарный за повод для передышки. — Вроде бы нет… А может, и да, не знаю. Отчего ты спрашиваешь?

— Потому что ничего подобного не могу вспомнить.

Они стояли у неглубокой котловины, созданной склонами дюн, из дна которой вырастало нечто.

— Ещё один фокус-покус, — фыркнул Бринцев.

Однако когда они приблизились, впечатление, что на этот раз перед ними вещь — за отсутствием лучшего определения — настоящая и не подверженная очередным психоделическим трансформациям, переродилась в уверенность. Аркоподобная структура торчала из песка на высоту, как минимум, пары этажей. Чёрные, словно осмолённые пожаром шпангоуты, соединённые чуть более светлыми рёбрами; острые шипы в местах соединений. Карлссон дотронулся до поверхности, а потом ударил в неё кулаком, добыв из структуры чистый, глубокий звук.

— Металл, — констатировал с недоверием ван Хофф.

Все замолчали, глядя на чёрный скелет уже совершенно другими глазами.

— Выглядит ужасно древним, — в конце концов отозвался Карлссон. — Сколько ему может быть лет?

— Много.

— Насколько много?

— Спроси спектрометр, — ответил физик, переводя взгляд на Мирского.

Капитан дал поручение одному из ботов.

Ничего не произошло; они увидели лишь короткую вспышку в месте, где лазерный луч коснулся артефакта, генерируя облачко плазмы. Через миг спектрограмма была готова, и многие брови приподнялись при взгляде на неё.

— Вот тебе и ответ, — сказал ван Хофф.

— Семьдесят шесть тысяч! — биолог покачал головой. — И не коррозировало? Вот так дела!

— А кто сказал, что не коррозировало? Это едва огрызок. И, скажем в скобках, из какого-то невероятно экзотического сплава, — к Бринцеву возвращалось хорошее настроение. — Нужно бы здесь взять большее количество проб.

— Возьмём, — заверил его капитан.

— Вопрос, огрызок чего? — ван Хофф обошёл артефакт, в свете фонарей не такой уж и чёрный. Узор борозд, каверн и минеральных натёков был настолько же читабельным свидетельством возраста, как, скажем, глубокие морщины на лице старика. — Строения, машины, транспортного средства — как думаете?

— Нечего думать, мы просто должны это установить, — решил Мирский.

— Но отчего ранее никто из нас этого не заметил?

— Потому что наше внимание было отвлечено на кое-что другое? — подсказал Карлссон.

— Это тоже, — геолог горько усмехнулся. — Более тривиальным объяснением остаётся такое: реликт находился под землёй, пока гроза не открыла фрагмент.

— Полагаешь, это лишь фрагмент?

— От намного большего целого, — кивнул Сайто с такой улыбкой, точно сорвал банк. — Причём это целое не отсюда.

— То есть? — биолог нахмурился.

— Не из этой звёздной системы. Состав изотопов — вроде радужки в глазу. Нет двух одинаковых.

Физик взглянул на инженера, инженер — на капитана, капитан — на искрящийся минеральными инкрустациями артефакт. А биолог, не глядя ни на что конкретное, проворчал:

— Так… это значит, что мы разобьём здесь лагерь.

И никто, включая его самого, не выглядел переживающим из-за такой перспективы.

* * *

Оставшуюся часть ночи и весь следующий день было спокойно, словно планета хотела реабилитироваться. Едва ощутимый ветерок не резал песком глаза, вуаль цирростратов снижала жар разгара дня, и потому работа шла быстро. Тем более что время, которого вчера у них было порядком, теперь подгоняло.

Решили привести на место челнок и, используя его как базовую исследовательскую платформу, виртуально вкопались на пятьдесят метров — радаром, томографом, когерентными пучками WIMP-ов и прочим, что могли ad hoc адаптировать к этому «археологическому» предприятию. Как верно догадался Сайто, то, что выступало из земли, было лишь вершиной объекта удивительно больших размеров.

Под вечер АХАВ уже имел для них две интегрированные голомодели: объекта как такового, в нынешнем состоянии, и наиболее правдоподобную его реконструкцию.

— Если это не транспорт, моя фамилия не Бринцев, — заявил инженер, потирая бровь.

Три будто склеенные друг с другом раковины, средняя внушительнее остальных, а две другие фланкировали её симметричными, но противоположно направленными спиралями. Восемь солидных, знакомо выглядевших амортизационных лап. Спиральные ряды иллюминаторов, туннели, столь живо напоминающие сопла… Ничего не создавало проблем с интерпретацией.

— Он мог быть построен даже нами, — удивлялся Мирский.

— Но не семьдесят тысяч лет назад, — по делу заметил Карлссон.

— Ну, да.

Получасом позже отрапортовали боты, разосланные в надежде, что удастся найти ещё что-то. И нашли, однако их открытия не были настолько яркими. Куски, обломки, осколки, трудные для идентификации и требующие слишком много времени для получения образцов. Более всего привлекало внимание эхо неких больших металлических структур, полученное из точки в несколько десятков квадратных километров к югу от трилинейной дороги, которой они шли вчера. Но источник находился слишком глубоко и с тем же успехом мог оказаться и артефактом, и естественным месторождением руды.

— Не имеет значения, всё равно тут у нас больше, чем мы могли бы мечтать, — Бринцев выглядел счастливым. — Сколько времени осталось?

— Тринадцать с гаком часов.

— Я бы советовал…

— Нет, — решительно отрезал капитан. — Возвращаемся на «Корифей». Но кружной дорогой. Кронкайт, курс экваториальный нормальный. И держи нас на постоянном уровне в пятнадцать тысяч метров.

* * *

Навигатор заметил её первым — большую фигуру, которая словно шла вперёд, сражаясь с топким грунтом и ураганным ветром. Двуногая, шестирукая, с карикатурно большой, бесформенной головой и вытаращенными глазами, которые она удивительно человеческим жестом прикрывала одной из верхних конечностей. Только вместо ладони рука заканчивалась плоским расширением с присоской, как у кальмара.

Через некоторое время до них дошло, что это не живое существо, а монструозный, почти двухкилометровый памятник, изображённый с почти фотографическим реализмом.

— Кронкайт, снижайся и сделай круг на маленькой скорости.

Ну, и гигантским же он был! Вблизи стало понятно, что монумент возник не вчера: растрескавшийся, со сколами.

— АХАВ, дай мне спектральный анализ, — попросил Мирский.

— Бетон, — раздался ответ.

— Бетон?

— С примесью, главным образом, углерода и тантала, в пропорциях, соответственно, один к ста тридцати, плюс-минус шесть процентов, и один к семидесяти, плюс-минус десять процентов к минеральной спайке.

— А возраст? Можешь его отсюда прикинуть?

— Семьдесят шесть тысяч стандартных лет, плюс-минус один запятая сорок семь процентов.

— Великие небеса! — вырвалось у кого-то.

Все раскрыли рты, кроме капитана, который не казался удивлённым. Карлссон посмотрел на него из-под прищуренных век.

— Ты знал…

— Что здесь что-то есть? АХАВ пытался сказать мне ещё вчера, но я только час как взялся за просмотр записей с «Корифея». Западное полушарие… Никто из нас туда не смотрел, потому что когда мы приземлились, там стояла ночь. А дальше — понятно.

— Слева, слева! — возбуждённо крикнул Рамани.

— Что слева?

— Не узнаёшь?

Раковины. Угол падения солнечных лучей, песчаный цвет, дистанция и высота — микроскопическая в сравнении с масштабом шестирукой статуи — всё это привело к тому, что сперва они не обратили на них внимания. Они лежали на боку, уложенные в узор, являвшийся точным отражением их спиральной архитектуры. Сотни и тысячи, разбегаясь концентрическим ковром улиткоподобных окаменелостей от массивных ног огромной статуи — до самого горизонта.

— Садимся? — почти умоляя, спросил инженер.

Капитан отрицательно качнул головою.

— Андрей, подумай!

— Я подумал, — спокойно ответил Мирский. — И пришёл к выводу, что здесь нам искать нечего. Их тут уже нет.

* * *

Согласно бритве Оккама простейшее объяснение — обычно самое лучшее. А для этой планеты простейшим казалось то, что цивилизация никогда не являлась здесь родным явлением, была импортированным извне. Причём эпизодом наверняка очень кратковременным, судя по количеству и расположению сохранившихся следов.

Интерпретация Мирского не обязательно могла оказаться единственно возможной, но всё же была принята всеми, как наиболее подходящая к фактам. Но ещё — а может, и прежде всего — потому, что возвращала их в мир, который можно измерить инструментами и понять чувствами.

— Теперь ты понимаешь, откуда кислород? — улыбнулся Карлссону физик. — Они пытались терраморфировать мёртвую планету.

— То глубинное эхо…

— Хм… — подтвердил ван Хофф. — Я уверен, что боты нашли генератор. Всё ещё работающий, но бесконтрольно.

— А я вот прикидываю, что пошло не так, — громко произнёс капитан. — Может, они просто перебрали? Хотели слишком много и быстро?

— Однако в размахе им не откажешь, — заявил Бринцев. — И в технологическом умении. Я бы всё отдал, чтобы поглядеть на одну из их машин. Почти восемьдесят тысяч лет и ещё на ходу!

— В размахе и гигантомании — тоже, — добавил геолог.

— Ты о памятнике?

— А о чём же?

— Знаешь, нам бы это тоже могли поставить в упрёк. Такие пирамиды, например.

— Десять минут до активизации щели, — проинформировал их приятным голосом корабль. — Координаты цели?

— Омикрон HL три ноль шесть один один, — капитан повёл взглядом по лицам. — Да?

— Если по расчётам АХАВа это ближайшая система, из которой они могли прибыть… — Карлссон развёл руками.

— А если их там уже нет? — забеспокоился инженер.

— Где-то они наверняка есть, — ответил с глубокой убеждённостью Мирский. — «Корифей», подтверждение.

— Омикрон HL три ноль шесть один один, подтверждаю. Девять минут и двадцать секунд до активизации щели. Раскрываю рефрактор.

— Понял, — ответил капитан. — Ну, господа, пора в кроватки.

* * *

Они улетели, оставив за собой полосу ионизированного газа и, лишь потому, что это предписывал устав, — несколько геостационарных микроспутников. Через день после того, как «Корифей» покинул систему Рейеф-К700205, те отметили возникновение нескольких десятков весьма активных барристических точек в северном полушарии, а вскоре — и в южном. Точки соединились в два параллельных фронта, которые усиливались и бежали друг к другу, чтобы столкнуться над экватором. А когда глобальная буря стихла, почти через пару дней, на поверхности планеты уже ничего не было, как раньше. Исчезло плоскогорье и шестирукая скульптура вместе со всем своим окружением. На месте же базальтовых колонн выросла новая статуя, тоже гигантских размеров, которая изображала чуть сгорбленного человека, одетого в синее, с выдающимся носом.

Человек глядел вперёд, на равнину, полную каменных парусов с оранжевыми лампионами у верхушек; те ритмично пульсировали: тик-тик-тик. Тик. Тик. Тик. Тик-тик-тик. Должно быть, человека это раздражало, поскольку он щурился.