Писать об афрофутуризме непросто. Никто не скажет точно, что это; есть фильмы и книги, которые признаны афрофутуристическими, но чётких критериев нет. Проблематика афрофутуризма от нас вроде бы далека: белый расизм Нового Света в истории России аналогов не имел. Наши рабы назывались крепостными и цветом кожи от господ не отличались; история движения угнетённых и их потомков у нас своя.

Впрочем, расизм как таковой распространён и в России, в фэндоме в том числе, пусть он и выражается в основном в сетевой ругани, скажем, по поводу решения Disney дать роль русалочки Ариэль чернокожей актрисе. Какую реакцию у этих людей вызовет текст о «фантастике для чёрных» — бог весть. Найдутся и другие — те, кто скажет, что автор вряд ли имеет право рассуждать о том, чего ему с его «белыми привилегиями» не понять…

И тем не менее представлять, что такое афрофутуризм, нужно. Что делает нас всех, независимо от цвета кожи, людьми, если не способность понять и принять Иное? Ну а фантастика — всегда об Ином и об Иных.

Tell it loud: I’m black and I’m proud / Скажи громко: я чёрный, и я этим горжусь

Слово «афрофутуризм» появилось всего 25 лет назад в сборнике эссе «Флейм-войны: дискурс киберкультуры» под редакцией американского критика Марка Дери, конкретнее — в интервью Дери с тремя афроамериканцами: фантастом Сэмюэлем Р. Дилэни, музыкантом Грегом Тэйтом и критиком Тришей Роуз. Называлось интервью Black to the Future — непереводимый каламбур, сочетающий слово «чёрный» с названием фильма «Назад в будущее».

Марка Дери интересовало, почему в фантастике, неразрывно связанной с понятием Иного, так мало чернокожих (на тот момент их было ровно четыре: Дилэни, Октавия Батлер, Стив Барнс и Чарльз Сондерс), хотя ощущать себя Иными афроамериканцам не привыкать. Чернокожие живут в фантастическом кошмаре: их предков похитили «пришельцы», прибывшие в Африку на чудных кораблях и обладавшие супероружием; их движения сковывают «силовые поля нетерпимости»; их существование официальная история признаёт сквозь зубы; их держали в рабах, клеймили и кастрировали, как скот; их делали участниками экспериментов вроде Таскигийского…

Таскиги — город в штате Алабама. Медики из тамошнего института сорок лет, с 1930-х по 1970-е, вели наблюдение за чернокожими, болевшими сифилисом. Участникам эксперимента говорили, что их будут лечить, но на деле не лечили, даже когда в 1940-е появился пенициллин. Это не сюжет голливудского хоррора, а реальная история, и она позволяет понять, как именно ощущали и ощущают себя афроамериканцы. И то, что чёрные люди были собственностью и рабами белых, многие помнят не «исторической памятью», а обычной: у того же Дилэни дед был рождён рабом в Джорджии. Сегрегация, когда чёрным запрещалось ездить рядом с белыми в автобусах, — дело недавнего прошлого. Убийства чернокожих полицейскими — реальность сегодняшнего дня.

С другой стороны, писатели-фантасты — своего рода «чёрные от литературы». Недаром Норман Спинрад называл коллег, которых принимали в мейнстримных литературных кругах, «ненавистными словами «дежурный негр»» — так именовали чернокожих, которых чисто формально брали в комитеты и комиссии: решать они ничего не решали, зато всегда можно было сказать, что проблемы дискриминации больше нет. Марк Дери пишет: «Фантастику на афроамериканские темы, обращённую к проблемам афроамериканцев в контексте технокультуры ХХ века… можно назвать афрофутуризмом. Вопрос в том, может ли община, чьё прошлое намеренно стиралось, так что её усилия направлены на поиски различимых следов в истории, вообразить возможное будущее?»

Парадокс: афрофутуризма должно было быть много — но его было очень мало. Даже Т’Чалла, Чёрная Пантера из комикс-вселенной Marvel, появился сравнительно поздно — в 1966 году — и, что характерно, не отражал опыта афроамериканцев: он, как известно, африканец, правитель вымышленной страны Ваканды, жители которой не пережили ничего, что было бы сравнимо с переживаниями чернокожих США.

Не только Чёрная Пантера: в 1990-е компания Milestone Media, работавшая вместе с DC Comics, несколько лет выпускала комиксы о чернокожих супергероях

Тут стоит упомянуть о том, чего мы, как правило, не осознаём. Для любого афроамериканца, который интересуется историей своего народа, Чёрная Пантера — это не только и не столько герой комикса; слова Black Panther в первую очередь ассоциируются с Партией самозащиты Чёрных Пантер, особенно активной во второй половине 1960-х. В противовес проповедям Мартина Лютера Кинга Чёрные Пантеры считали, что права нужно отстаивать с оружием в руках. Они вооружались и патрулировали чёрные кварталы, чтобы не допустить насилия со стороны белых полицейских, — и гибли в стычках с полицией.

По странному совпадению Чёрные Пантеры образовалась в октябре 1966-го, а Чёрная Пантера Т’Чалла появился на страницах «Фантастической четвёрки» в июле того же года. Но организация, которая предшествовала Партии самозащиты, была создана годом раньше, и её эмблемой тоже была чёрная пантера (символ физической, мужской силы; напомним, что в «Книге джунглей» Киплинга пантера Багира — мужского пола, гендер ему сменили в русском переводе).

Соавтор оригинального комикса Стэн Ли говорил, что Т’Чалла никакого отношения к политике не имеет, как и к воевавшему во Второй мировой 761-му танковому батальону Чёрных Пантер, состоявшему из афроамериканцев. Просто, видимо, что-то такое витало в воздухе. И даже понятно, что именно: к 1966 году афроамериканцев и их борьбу стало сложно не замечать. Тогда и появились первые образцы того, что позже назовут афрофутуризмом.

Sometimes I feel like a motherless child / Иногда мне кажется, что я сирота

До того ситуация в фантастике была иной. «Не стоит удивляться, что чернокожих фантастов так мало, — писал Джон Клют. — Если посмотреть на мир, который описывала НФ до 1960-х годов, не останется ни малейшего сомнения: жанр не предназначался для обездоленных писателей и читателей. Всё просто: доминировавшая много десятков лет американская НФ была о людях, которым принадлежит мир — или вот-вот будет принадлежать». Чернокожие к ним не относились — как, впрочем, и многие другие группы людей. Дилэни вспоминал, что вплоть до 1970-х НФ была «клубом для белых мальчиков: девочки, а также чернокожие и испаноговорящие, и вообще все бедняки — пошли вон!..»

Сэмюэль Дилэни, чернокожий гей и патриарх американской фантастики

Это не значит, что условно «чёрной» фантастики не было. Была, просто она не считалась фантастикой и фантастами как бы не замечалась. Американская НФ 1920–1930-х вообще была поразительно слепой: она проглядела не только Гарлемский Ренессанс — интеллектуальный и культурный расцвет нью-йоркского района Гарлем, где жили афроамериканцы, — но и всю большую литературу того времени, от Фицджеральда и Хемингуэя до Фолкнера и Ремарка. Между тем почти забытый ныне афроамериканец Джордж С. Скайлер (1895–1977) как раз тогда издал романы «Больше не чёрный» (1931) о том, как чёрных научным способом «отбеливают», что (сюрприз!) не решает проблемы расизма, и «Чёрная империя» (1937–38) о Чёрном Интернационале, создающем в Африке независимую страну-утопию.

Искания Джорджа Скайлера далеко его завели: социалист в 1930-е, вскоре он стал ультраправым консерватором и призывал «не вмешиваться» во внутренние дела ЮАР, имея в виду апартеид. За всё это чернокожие либералы предали его остракизму. Кстати, и Элдридж Кливер, лидер Чёрных Пантер, вдруг стал в 1980-е республиканцем. К счастью, Т’Чаллу эти метаморфозы не затронули — хорошо быть героем комикса…

Те, кто принимал революцию и продолжал её, часто не делали различий между угнетаемыми группами. Одним из первых текстов афрофутуризма считается рассказ Дилэни «Да, и Гоморра…» (1967), хотя афроамериканские темы в нём — не главное. Герои рассказа — спейсеры, исследователи космоса, которые перемещаются путём нуль-транспортировки. За свои умения они заплатили страшную цену: ещё до рождения их геном изменили, лишив спейсеров пола и сексуального влечения. Они «хуже андрогинов»; то, что на Земле есть «фрелки» — те, кого тянет к спейсерам ровно потому, что спейсеры им ничего дать не могут, — лишь усугубляет ситуацию. Дилэни описывает некую абсолютную инаковость, неважно, расовая она, гендерная или сексуальная. В те годы подтекст был понятен; рассказ получил «Небьюлу», стал финалистом «Хьюго», вошёл в легендарный сборник «Опасные видения» под редакцией Харлана Эллисона.

Нам, не имеющим такого опыта инаковости, понять афрофутуризм сложно — как и увидеть ту же «Чёрную Пантеру» глазами чернокожего американца. Как уже было сказано, Ваканда — это утопия: африканская страна с высокими технологиями, государство мечты, которое никто не колонизировал… и которого не было и быть не могло. Утопия не решает проблем, это всегда отчасти эскапизм, но эскапизм полезный, помогающий понять, «кто мы, откуда мы, куда мы идём». Для афроамериканцев первые два вопроса очень болезненны: их прошлое в любых проявлениях намеренно уничтожалось — рабам оно ни к чему. «Я не знаю, из какой части Африки были мои предки, потому что, когда их привезли на невольничий рынок Нового Орлеана, все записи были уничтожены, — рассказывал Дилэни. — Если они говорили на родном языке, их били или убивали. Детей отнимали у родителей и продавали…» И то, что афроамериканцы сохранили хоть какие-то музыкальные ритмы, какую-то мифологию и религиозность, достойно изумления само по себе.

Вот почему, как сказал Дилэни, выступая в гарлемском музее Studio, «нам нужен образ будущего, и нашим людям он нужен больше, чем кому бы то ни было ещё». Есть две стратегии создания этого образа. И в обоих случаях НФ для афроамериканца имеет иное значение, нежели для белого американца, британца или русского.

Mama Africa, so much love to share / Мама Африка, в тебе столько любви

Можно отталкиваться от корней — от африканской культуры. Это старается делать «Чёрная Пантера», но, конечно, не только. Нало Хопкинсон написала шесть романов, в которых появляются карибские мотивы. Хопкинсон — фигура по-своему исключительная: она родилась в 1960-м на Ямайке в семье поэта и актёра, преподававшего английский и латынь; успела пожить в Гайане и на Тринидаде; училась в Торонто, занималась французским и русским языками — в общем, это представительница карибской интеллигенции.

В книгах Нало Хопкинсон культура Карибского моря оживает в других временах и на других планетах

Острова Карибского моря — история отдельная: они были колонизированы испанцами, французами, британцами, голландцами и датчанами, туда массово завозили рабов из Африки, там возникла уникальная креольская культура, и там же, на Гаити, произошло в 1791–1803 годах первое и единственное в истории успешное восстание рабов. В романе Хопкинсон «Полночный грабитель» (2000) действие начинается на планете Туссен, названной по имени лидера Гаитянской революции Туссена-Лувертюра. В романе «Солёные дороги» (2003) некая африканская богиня переплетает сознания трёх чернокожих женщин, живущих в разные эпохи, но одинаково жаждущих свободы: нубийской рабыни-проститутки в IV веке нашей эры в Александрии, целительницы на плантации Санто-Доминго (Гаити) в XVIII веке и любовницы французского поэта Шарля Бодлера столетием позже.

Другая писательница-фантастка, чьи книги полнятся карибскими и сенегальскими мотивами, Карен Лорд (р. 1968), также родилась не в США, а в Барбадосе. В её романе «Искупление индиго», например, действие происходит в африканской деревне, где люди сосуществуют с бессмертными духами джомби; сюжет пересказывает сенегальскую легенду о женщине, которой духи вручают нечто вроде волшебной палочки. Примером чисто африканского фэнтези может служить и роман «Дети крови и кости» (2018) Томи Адейеми, родившейся в 1993 году в семье нигерийских иммигрантов. Это одна из самых громких книг последних лет, первая часть трилогии о королевстве Ориша, названном так по имени духов из мифологии народа йоруба. Сюжет книги — чисто фэнтезийный: героиня со своим братом и дочерью короля хотят возродить в королевстве магию, — но антураж определённо афрофутуристический. К тому же направлению относят фэнтезийные эпопеи Н. К. Джемисин (р. 1972), установившей своего рода рекорд: романы её цикла «Расколотая земля» (2015–2017) три года подряд получали «Хьюго».

Тем не менее африканское направление очень перспективно. В Африке есть бездны истории и искусства, незнакомые западному читателю. Взять философию: как писал бельгийский миссионер Пласид Темпельс в «Философии банту» (1945), если у нас главная метафизическая концепция — Бытие, то у банту (четырёх сотен этнических групп, живущих южнее Сахары) это — почти по джедаям — Сила. Реальность банту динамична; реальность и есть Сила, проявляющаяся в человеке, если тот ведёт себя правильно. Африканцы критиковали Темпельса за обобщения, но, согласитесь, прочесть книгу о мире, понимаемом как Сила (и не столь примитивно, как в «Звёздных войнах»), было бы интересно. Или взять книгу Сегуна Гбадегесина «Традиционная философия народа йоруба и современные африканские реалии» о концепции «энийан» («человек»), которая состоит из множества частей, включая дыхание божества, — тоже неплохой зачин для мироустройства.

Но даже обращение к корням, стоит автору перейти к недалёкому прошлому, упирается в колониализм, рабовладение — и уничтожение культуры. Любой роман о ЮАР — вроде «Зоосити» (2010) Лорен Бьюкес (р. 1976) об альтернативном Йоханнесбурге, где преступники вынуждены жить с олицетворяющими их проступки зверями, — становится романом об апартеиде. Недаром действие своей следующей книги «Сияющие девочки» (2013) Бьюкес поместила в США: если бы действие разворачивалось в ЮАР, говорила она, апартеид заслонил бы собой всё остальное.

Slavery chain done broke at last / Цепи рабства наконец порвались

Вторая стратегия — отталкиваться от афроамериканского настоящего и, следовательно, его кошмарного прошлого. Разумеется, афроамериканцам этот путь ближе. И хотя может показаться, что он сужает возможности ещё больше, парадоксальным образом поиски прошлого оборачиваются поисками будущего. Речь не просто о реконструкции чёрной утопии. Речь о том, каким должно быть будущее, чтобы прошлое не повторилось никогда.

Октавия Батлер прожила не слишком долгую и очень одинокую жизнь, но без неё и её книг афрофутуризм был бы совсем другим (Фото: Joshua Trujillo)

Октавия Батлер была не-такой-как-все по многим статьям: женщина, чернокожая, высоченная, дислексик… Позднее она скажет: «Я верила, что я уродлива и тупа, неуклюжа, совсем не умею общаться». Её взросление пришлось на 1950-е годы, росла она в Калифорнии, в Пасадене, в обществе, которое уже было всех цветов и расцветок, но всё ещё считало, что чёрные — слуги белых; Октавия помогала матери убираться в домах богатых белых людей. Она рано стала библиотечной девочкой — и открыла для себя фантастику, в которой таких, как она, не было. Что её ничуть не остановило. Октавия начала сочинять рассказы в 10 лет. Когда ей было 13, тётя Хэйзел сказала: «Дорогуша, пойми, негры не могут стать писателями…»

Октавии всё было нипочём. В итоге она пришла на Кларионский семинар, где познакомилась с Дилэни и Харланом Эллисоном; оба стали её друзьями и менторами. Но ещё раньше, в колледже, чернокожий однокурсник Октавии, увлёкшийся идеями Чёрных Пантер, постоянно упрекал пращуров в том, что они безропотно подчинялись белым. Октавия не спорила; она придумывала книгу, которую напишет много позже и назовёт «Родня». Может быть, это главная книга афрофутуризма прошлого века. Как ни странно — о попаданцах. С той разницей, что если русский попаданец, оказавшись в XIX веке, может стать и крепостным, и купцом, и декабристом, и, чем чёрт не шутит, другом Пушкина, то у чернокожей Даны, невесть как перенёсшейся в Мэриленд 1815 года, выбора нет: её судьба — рабство.

И вот Дана становится рабыней собственного предка. «Родня» (1979) — повествование документальное: белый человек легко может изнасиловать чёрную женщину, но не имеет права в неё влюбляться; раба, которого застали за чтением, могут выпороть (в ряде штатов умение рабов читать считалось преступлением); а главное, у тебя не должно возникнуть и тени подозрения, что ты нечто большее, чем собственность белых, и государство — на их стороне. Покорность, говорите? А может, выживание — молчаливое, но храброе?..

«Родня», кроме прочего, демонстрирует разницу восприятия чёрных и белых людей.

— Было бы здорово жить в Америке в XIX веке, — говорит как-то Кевин, белый муж Даны. — Я всё думаю, какой это был бы опыт… отправиться на Запад и посмотреть, как строилась страна, насколько верна мифология Старого Запада.

— Запад! — говорит Дана. — Там они делали всё то же самое, только не с чёрными, а с индейцами!

Он посмотрел на меня странно. В последнее время я всё чаще ловила этот его взгляд…

Очень похожим образом в интервью, из которого родилась концепция афрофутуризма, белый Марк Дери и чёрный Сэмюэль Дилэни обмениваются впечатлениями от «Нейроманта» Уильяма Гибсона, конкретнее — от эпизода с чёрными растафари. Для Дери их появление в романе — повод для оптимизма: фантасты пишут и о чёрных тоже! Для Дилэни всё по-другому: мимолётно описанные асоциалы, бессильные и не сражающиеся с системой, — «ещё не повод, чтобы говорить о наступлении в НФ чёрного тысячелетия». Куда более значим для фантаста «кошмарно фашистский» роман Роберта Хайнлайна «Свободное владение Фарнхэма»: чернокожий изображён в нём хоть и каннибалом, мстящим белым людям, зато внятно, — и он, по крайней мере, заставляет размышлять о ситуации.

«Родня» — самый известный роман Октавии Батлер. Не так давно по ней нарисовали графический роман

<strong>Ишмаэль Рид «Мумбо-юмбо» (Mumbo Jumbo, 1972)</strong>«<strong>Тёмная материя» (Dark Matter, 2000)</strong><strong>Стивен Барнс «Кровь Льва» (Lion’s Blood, 2002)</strong><strong>Ниси Шол «Эверфер» (Everfair, 2016)</strong><strong>Ннеди Окорафор «Лагуна» (Lagoon, 2015)</strong>

Ишмаэль Рид (р. 1938) — не фантаст, но в его книгах часты фантастические элементы. «Мумбо-юмбо» — самый известный роман Рида, классика афроамериканского постмодернизма. В Нью-Йорке 1920-х тайное общество, хранящее секреты тамплиеров, борется с таинственным вирусом, который оживляет людей и пробуждает в них любовь к джазу, неподчинение властям и жажду свободы…

Антология афрофутуристических рассказов начинается с «Да, и Гоморра…» Сэмюэля Дилэни и включает тексты важнейших представителей жанра — от Джорджа Скайлера и Ишмаэля Рида до Октавии Батлер, Нало Хопкинсон и Деррика Белла. Второй сборник вышел в 2004 году, третий, посвящённый Африке, готовится к изданию.

В этом альтернативно-историческом романе, первой части дилогии (вторая называется «Сердце зулу»), центром прогресса становится исламская Африка: там появляются пароходы, «летающие лодки» и винтовки. Европа населена варварскими и часто враждующими племенами. Америка колонизирована африканцами, туда продают белых рабов, в частности из Ирландии, африканские колонисты воюют с ацтеками…

Дебютная книга Ниси Шол (р. 1955) — «стимфанк- утопия», альтернативная история: в конце XIX века британские социалисты и христианские миссионеры выкупают у короля Леопольда II Бельгийское Конго (в реальности там творились немыслимые зверства) и начинают строить утопию с паровыми машинами.

Не входящий в циклы роман Окорафор повествует о Контакте в трёх актах: инопланетяне прилетают в нигерийский Лагос; сразу после Контакта страну охватывает волна насилия; люди и пришельцы в симбиозе создают в посткапиталистической Нигерии утопию. Ко всему прочему люди здесь — супермены, а наряду с ними действуют африканские боги вроде Папы Легбы, трикстера из мифологии йоруба.

We shall overcome some day / Когда-нибудь мы всё преодолеем

Жизнь Октавии Батлер была скудна событиями — она жила в одиночестве и скончалась от инсульта в 58 лет, — но её книги вдохновили многих чернокожих фантастов. Самый первый роман Батлер «Хозяин матрицы» (1976) открыл цикл о «матричниках» (и вместе с тем закрыл его — по внутренней хронологии это последняя книга серии). Действие цикла происходит на отрезке времени от Древнего Египта до XXVII века; самым афрофутуристическим считается первый по внутренней хронологии роман «Дикое семя» (1980), в котором действуют двое бессмертных — африканец Доро, перемещающийся из тела в тело и питающийся душами, и принадлежащая к народу игбо Аньянву, оборотень из города-королевства Онитша. Доро одержим идеей создать народ чернокожих людей-телепатов, сознания которых сплетутся в единую сеть. В XX веке, как описано в «Сознании моего сознания» (1977), они станут «матричниками», а в XXVII веке будут противостоять «ковчежникам», мутантам, изменённым инопланетным вирусом. До «Дикого семени» героини вроде Аньянву — чернокожей женщины с суперспособностями — в фантастике не было, да и сюжета, который можно понимать как метафору выживания афроамериканской культуры, тоже.

Цикл «Ксеногенез» (1987–1989; на русском издан роман «Рассвет») рассказывает о горстке людей, переживших ядерную войну. Инопланетяне-оанкали спасли их и обещают светлое будущее на новой планете, но с условием: люди и оанкали обменяются генами и создадут новую расу. У оанкали три пола — мужчины, женщины и оолой, контролирующие генную инженерию будущих детей. Кто-то из людей принимает сделку, кто-то нет…. Эту историю афроамериканцы тоже читают как метафору судьбы чернокожих рабов, вывезенных в Америку и перемешавшихся там с белым населением.

В третьем цикле, начатом «Притчей о сеятеле» (1993), героиня — афроамериканка, обладающая гиперэмпатией: она буквально чувствует чужую боль. В США 2020-х, разрушенных изменениями климата и капитализмом, она становится мессией. Увы, тут Батлер остановилась всего на двух романах, хотя задумывалось их шесть.

Оговоримся: книги Батлер афрофутуризмом считают не все — афрофутуризму полагается быть о чернокожих, а её героини создают сообщества мультикультурные, мультиэтничные, мультивидовые. Преображение, переживаемое человечеством в книгах Батлер, выходит, как пишут критики, за рамки как чёрного культурного национализма, так и либерального плюрализма с белым доминированием. Если считать НФ космополитической литературой, это отличный результат, но тем, для кого важна раса как таковая, он может не понравиться. Для музыканта Грега Тэйта суть афрофутуризма в том, что раса «должна стать сердцевиной культурной идентичности». Дилэни не согласен: раса — «абсурдная биологическая фантазия», нет «белых» или «чёрных» людей, есть лишь социальная условность, доведённая до уровня рефлекса.

Фильм «Чёрная Пантера» — и обо всём этом тоже. Т’Чалла — африканец, не затронутый угнетением; ему легко быть космополитом и следовать идеалам Мартина Лютера Кинга. Эрик Стивенс, он же Н’Джадака, сын Н’Джобу, строит идентичность на понятии расы — и намерен вооружить угнетённых собратьев по всему миру. Его методы — путь настоящих Чёрных Пантер, считавших, что злу можно и нужно противостоять насилием. Т’Чалла идёт путём мира, но беда в том, что таких людей, как он, на нашей планете нет. Н’Джадака куда более реалистичен, и он не злодей: его ярость более чем понятна. Пусть он и не прав, всё равно он — брат, а не враг.

В данном парадоксе — сила и слабость афрофутуризма. Если это «фантастика о чернокожих и для чернокожих», она так или иначе отталкивается от «белофутуризма» и обречена быть его антитезой, поддерживать нарратив расы, который обусловил все страдания чернокожих. Ну а если афрофутуризм ищет будущее без рабства, сегрегации и расизма, он становится чем-то большим, как романы Октавии Батлер, — и остаётся чистой фантастикой: мы живём не в утопии, чудес не бывает, и расизм во многих из нас пока что слишком силён.

Всё остальное — боевые броненосороги, бусины кимойо, скоростные маглевы в сочетании с племенным строем, тамтамы, пирамидальные небоскрёбы, языки с невообразимой для нас фонетикой, сантерия и макумба, вуду и худу, — это пусть важные, но частности.

‘Cause we’re moving right out of Babylon / Потому что мы вышли из Вавилона

Конечно, афрофутуризм куда шире, чем фантастическая литература, голливудское кино и комиксы. Одним из его столпов считается Sun Ra («Солнце Ра», Герман Пул Блант, 1914–1993), джазовый музыкант, чья философия сочетала в себе НФ, каббалу, древнеегипетскую мистику, чёрный национализм и дзен-буддизм. Среди прочего Sun Ra утверждал, что в 1936 году его телепортировали на Сатурн. За долгую жизнь он записал более ста полноценных альбомов, необратимо изменивших афроамериканскую культуру. Среди афрофутуристов от музыки выделяют, с одной стороны, такие специфические проекты, как трио Deltron 3030, играющее альтернативный хип-хоп, — а с другой, и Рианну, и Бейонсе, и всех, кто снимает афрофутуристические клипы. Ещё есть живопись и мультимедийное искусство… но тут мы рискуем забраться в дебри и уйти от темы.

Афрофутуризм универсален и обладает одной не слишком явной особенностью. Так как афроамериканские фантасты уделяют огромное внимание корням, они смотрят сразу и в прошлое, и в будущее, — и в афрофутуризме как нигде проявляется сочетание несочетаемого: древности и футуристичности, мифологии и технологии. «Быть африканцем — значит смешивать технику и магию» (фантаст Ннеди Окорафор). «Хип-хоп — это не что иное, как почитание духов предков» (Грег Тэйт). Один критик определил афрофутуризм как сочетание НФ и социальной справедливости — и это тоже комбинация того, что раньше не комбинировалось: фантастика долго была очень далека от социальных проблем.

Вот почему два лица афрофутуризма, Т’Чалла и Н’Джадака, социальная и этническая стратегии, — это две стороны одной монеты. Как пишет активистка Рашида Филлипс на сайте AfroFuturistAffair.com, «можете называть это как угодно: мифология, истории с привидениями, космология, притча, фольклор, научная фантастика, религиозные истории, фэнтези… Цветные люди всегда размышляли о своих корнях так же страстно, как угадывали судьбу человечества». Афрофутуризм — это сила: почти половина фэндома в США — чернокожие (есть даже термин blerds — от black nerds, чёрные фанаты), и эта половина ориентирована на фантастику радикальную, визионерскую — по словам другой активистки афрофутуризма, Валиды Имариши. То, что есть фантастика, которая не боится взглянуть в лицо реальности и не убегает от неё, — очень хорошо для всех нас.

* * *

В 1992 году афроамериканский юрист Деррик Белл (1930–2011) опубликовал рассказ «Космические торговцы» о том, как современные белые американцы продают чёрных сограждан в рабство инопланетянам — за технологии. Фантастика? Или в мире, где США строят стену на границе с Мексикой, возможно всё? Афроамериканцы помнят, что белые люди Запада, провозглашая себя цивилизованными, допускали и работорговлю, и сегрегацию, и апартеид — и многие продолжают считать расизм нормой. Рассказ Белла — о мире, в котором чернокожий, будь он даже профессором экономики, вхожим в кабинет президента, остаётся прежде всего чернокожим. О нашем мире.

Путь из плена предрассудков в более человечный мир будет долог и непрост. Но другого пути нет. Как пели рабы в надежде на освобождение: «Отпусти народ мой!» — «Let my people go!»

В подзаголовках использованы цитаты из спиричуэлсов и песен Питера Тоша, Джеймса Брауна и Боба Марли.