Об авторе

Нэнси Кресс — автор тридцати двух романов, четырёх сборников рассказов и трёх книг о писательском мастерстве. Дважды лауреат премии «Хьюго», четырежды — «Небьюла» (все — за рассказы), премии Старджона и John W. Campbell Memorial Award. Пишет фантастику, фэнтези и триллеры, часто о генной инженерии. Самая свежая её работа — лауреат «Хьюго» роман «After the Fall, Before the Fall, During the Fall» — о путешествии во времени и экологической катастрофе. Нэнси периодически преподаёт писательское мастерство в Clarion и Taos Toolbox. Живёт в Сиэтле с мужем, писателем Джеком Скиллингстедом, и Козеттой — самым испорченным в мире той-пуделем.

Скоро, скоро проскачут четыре всадника

© пер. Е. Корягиной, 2016

Школьный холл пропах мелом, моющими средствами и ребятнёй. Никогда этот запах не меняется. Зато изменилось вот что: сегодня меня вызвали в школу, и рабочее время пропадает зазря, не из-за Софи, как обычно, а из-за Керри. Непонятно. Чего может натворить такая малышка?

— Мисс Друкер? Я — Оливия Стеффенз, — говорит учительница Керри. — Мы встречались на общем родительском собрании.

Встречаться-то мы встречались, да только почти не разговаривали. Её тогда окружили мамаши в модных прикидах. Мы-то в здешнюю школу недавно перевелись, чтобы моим девчонкам не ходить в тот крысятник на Пелмар-стрит, и не сказать, что здесь мы прямо как родные.

Я жму учительнице руку, — ногти у ней покрыты розовым лаком, но один сломан. Это хоть как-то утешает.

Мы сидим на маленьких стульчиках, причём ей там уместиться легче, чем мне. Стройная, симпатичная, вряд ли старше меня, — хотя я-то в шестнадцать уже родила свою первую — Софи.

На стене рядком висят бумажные тыковки — скоро Хэллоуин.

Миссис Стеффенз говорит:

— Хорошо, что вы пришли. У нас на игровой площадке было происшествие. Речь о Керри.

— Какое ещё происшествие?

Если бы дел натворила Софи, я бы уже знала. Дерётся, тратит деньги, которые на завтраки — только и жду, чего она ещё отмочит. В прошлое воскресенье я даже поставила в церкви свечу и помолилась, чтобы мы не опоздали с переходом в другую школу, и Софи успела бы перерасти и забыть всякую дурь, которой нахваталась на Пелмар-стрит.

Миссис Стеффенз:

— На перемене девочки постарше поймали Керри и ещё мальчика по имени Томми Уинфилд на игровой площадке. Они стали их дразнить, а потом стянули с Томми и Керри нижнее бельё. Я об этом узнала, только когда мне позвонила мама мальчика, весьма встревоженная.

А я и вовсе не знала. Вот паршивки. Я сделала лицо построже: нечего, чтобы такие люди брали над тобой верх.

— Это всё?

— К сожалению, нет. Керри, оказывается, проходила остаток дня без трусиков, но ваша старшая дочь учится в одном классе с обидчицами…

Всё ж таки речь о Софи. Можно было догадаться.

— Она подошла к девочкам, которые смеялись над состоянием белья, и пригрозила, что «расквитается». Её учительница тоже должна была сегодня присутствовать, но она совершенно разболелась, и её замещает другая, а той сегодня нет в городе. Керри…

— А почему на игровой площадке за детьми не смотрели?

— Смотрели, конечно, но, видимо, не должным образом. Из-за болезни, от которой страдает и учительница Софи, у нас на этой неделе практически некому работать.

— Вы всё равно должны защищать моих детей!

— Мне это известно. — Миссис Стеффенз становится холоднее. — Виновных девочек накажут. Керри совершенно не сопротивлялась, — вот о чём я хотела поговорить. Выполняла всё, что от неё требовали, и даже не протестовала. Когда две недели назад её ударил Джемс Лебланк, — вам звонили по этому поводу, — Керри не дала сдачи. Просто стояла — и терпела бы и дальше, если бы не вмешалась работница столовой.

Я говорю:

— А что там насчёт состояния?

— То есть?

— Вы сказали, девочки смеялись над состоянием белья. В чём дело-то?

Вид у миссис Стеффенз такой, будто она сморозила лишнего… хотя, так и есть. Она молчит.

— Ладно, неважно.

Трусики у Керри и впрямь старые. Ей бы новое бельишко, но пришлось сначала купить туфли Софи, потому что туфли же видно, а трусики нет. Ну, обычно.

— А от меня вы чего хотите?

— Две вещи. — Миссис Стеффенз куда твёрже, чем кажется. — Во-первых, поговорите с Софи: нельзя допускать в школе насилия. Во-вторых, обдумайте возможность показать Керри специалисту — по поводу её пассивности, которая, по-видимому, выходит за рамки нормы. Наш школьный психолог доктор Паркер…

— Нет. — Я поднимаюсь. — Керри лечить не нужно. Я сама с этим разберусь.

— Но…

— Спасибо, что рассказали. — И я выхожу, шагаю мимо ряда разрисованных тыкв, которые скалятся на меня как черти.

Когда было извержение вулкана, я ходила с Керри на третьем месяце. Переживала самые тяжёлые в моей жизни времена. Джим как раз пропал и адреса не оставил, — и адвокаты не смогли выбить для меня алименты. Джима так и не отыскали. А папаша Софи сидел в тюрьме — он и теперь там, так что и отсюда никакой помощи.

Паршиво я разбираюсь в мужиках. После рождения Керри держусь от них подальше. Так спокойней.

Я бы и внимания не обратила на извержение, если бы все о нём не говорили. Кругом был этот вулкан — сначала в новостях, потом в воздухе. Он хоть и извергался где-то в Индонезии, и там от него погибло не знаю сколько народу, но пепел полетел по всему миру. Мне на работе кто-то объяснил, почему закаты и рассветы стали такие красивые — красно-оранжевые, словно небо огнём горит.

Я забираю Софи после уроков и Керри — после продлёнки. Керри ласково улыбается. Были бы обе такие — и никаких тогда проблем. Но нет, другая-то — Софи.

— Керри, — говорю я, ведя машину, которая, как обычно, вся дребезжит на ходу. — Правда, что старшие девочки отобрали у тебя трусики?

— Да-а…

— А почему ты мне не рассказала?!

— Тебя там не было, ты была на работе.

Рассуждает, как пятилетняя. Хотя ей едва-едва пять и исполнилось, она в классе самая младшая. Может, и стоило придержать её дома и пойти со следующего года, но мне дешевле платить за продлёнку.

— А почему ты не сопротивлялась?

Керри смотрит на меня, и мордашка у неё морщится. Я вздыхаю. С Софи, как ни странно, разговаривать проще.

— Я этих сволочей уделала! — сообщает Софи уже дома.

— Язык! — обрываю я. — Нельзя говорить такие слова!

— А ты — говоришь! — Она поворачивается ко мне — руки в боки, губы выпячены.

Софи с самого рождения была злюка. И видно, что вырастет красоткой; когда станет постарше, хлопот у меня будет по горло. Не дам я ей загубить свою жизнь в шестнадцать, как я. Скорей сама её прибью.

— Я защищала сестрёнку!

— Знаю, но…

— Ты мне сама сказала её защищать! Так защищать или нет?

— Я тебе велела больше не драться! Господи, Софи, ты хочешь, чтобы тебя исключили или что? Мы сюда только ради школы переехали; ты это знаешь, и всё равно идёшь и…

— Никуда я не иду и ничего я не делаю!

— И не препирайся! Говорила тебе: будешь ещё драться — я с тобой разберусь. И разберусь. Всю неделю после школы идёшь прямо домой и сидишь дома. Никаких игр с Сарой и Авой, никаких гостей.

— Так нечестно! Я бы не дралась, умей Керри сама за себя постоять!

— Она не…

— Я знаю, какая она! Размазня! — Софи несётся к себе в комнату. И бросает через плечо: — И все они такие!

— Кто — все? — спрашиваю я, но её уже нет.

Вулкан проснулся двадцатого февраля и извергался несколько дней. Учёные заранее про это знали, но что будет настолько сильно — не знали. Второе по величине извержение с начала нашей эры. Целые стены огня — я видела фото. Грохот слышали за тысячи миль. А на двести миль вокруг всё потемнело — столько вулкан выбрасывал камней и пепла, на огромную высоту выбрасывал.

Самолётам приходилось облетать это место на большом расстоянии, после того как несколько штук рухнуло из-за попадания камней.

Под лавой и горячим пеплом пропали целые деревни.

Я, конечно, жалела погибших, но у меня и своих бед хватало. С деньгами проблемы, с токсикозом проблемы, с мужиками проблемы. И вообще — вулкан извергался на другом конце света, и мне было не до него.

Тогда.

Я вспоминаю, как зовут второго ребёнка, которого раздели на площадке: Томми Уинфилд. Отыскиваю старую телефонную книгу — после того, как Софи пришлось много лечить зубы, за Интернет платить нечем.

Нахожу адрес Уинфилдов. После ужина оставляю Керри на старшую сестру — это можно лишь ненадолго, — и еду к ним.

Они живут в богатом квартале возле залива. Дома тут большие, деревья сыплют яркую листву на лужайки.

Дверь открывает женщина. Ухоженная, с мелированными волосами, на плечах жёлтый джемпер — прямо картинка из каталога одежды.

— Да?

— Я — мама Керри Друкер. Она в одном классе с Томми.

Дама сразу сникает и спадает с лица. Я говорю:

— Какие-то старшие девочки раздели Томми и Керри.

— Ну да… да. Входите.

Вхожу. Прихожая больше моей кухни, даже столик стоит, а на нём — большой свежий букет; пол из натурального камня. Ну, так что ж? Говорю то, зачем пришла.

— Я хотела спросить о Томми. Он не сопротивлялся, как и моя Керри. Он всегда такой? — Вспоминаю, как выразилась миссис Стеффенз. — Такой пассивный?

— Да, он интроверт и очень спокойный. Можно узнать, почему вы спрашиваете?

Я пока не могу ей объяснить, но не отступаю:

— А его друзья тоже такие? Другие ребята в классе?

— Ну… Наверное, кто-то пассивный, а кто-то — нет.

Естественно. Дети же разные.

Я чувствую себя дура дурой. Единственные приятели Керри, которых я знаю — соседи-близнецы, и оба ведут себя как она.

— А учительница не советовала показать Томми доктору?

Миссис Уинфилд опять меняется в лице.

— Такие вещи я не могу обсуждать, мисс Друкер. Но я хочу сказать, что мы с мужем благодарны вашей старшей дочери за попытку защитить Томми и Керри. Вот только в какой форме это было сделано…

Мне сразу хочется заступиться за Софи, и это глупо, ведь я сама её наказываю за драки. Дамочка меня раздражает, хотя я понимаю, что она не нарочно. Я растерялась и бормочу:

— Ладно, спасибо, до свидания… — и бреду к выходу.

Так или иначе, опять я ошиблась. «Кто-то — пассивный, а кто-то — нет». И с чего я взяла, что мне хватит ума разобраться, когда другие не могут?

Отправляюсь домой и завожу стирку.

* * *

Летом после извержения погода стояла необычная — а ведь Нью-Йорк-то уж всяко далеко от Индонезии. Из-за вулканического пепла в воздухе стоял красноватый туман. Солнце через него толком не пробивалось. Зима выдалась плохая, но даже летом было холодно, совсем холодно. В июне шёл снег. В июле озеро по утрам покрывалось льдом. Часть урожая погибла, что-то и вовсе не взошло, и продукты подорожали.

Учёные писали про пепел и прочие выбросы вулкана. Говорили, кое-какие вещества типичны для вулкана, а другие — нет. Те, которые не типичны, вызывали в атмосфере непонятные химические реакции. Я тогда ещё не вникала. В августе родилась Керри, и мне хватало забот с ней и пятилетней Софи.

В верхних слоях атмосферы пыль может стоять очень долго, потому что дождя там нет. Почти весь пепел осел в Африке и Европе, уж не знаю, почему. Из-за ветра, наверное.

В субботу соседские близнецы приходят поиграть с Керри. ДеШаун и Кеция Брауны, мальчик и девочка.

Они не особенно похожи. В школу они не ходят: им будет пять только в ноябре. Мэри Браун не работает, но у неё есть муж, а у мужа — нормальная работа, так что им хватает. У них есть приличная машина и Интернет.

— Хотите, опять поиграем в лошадок? — предлагает Керри.

— А ты? — ДеШаун повыше девочек, и вообще, крупный для своего возраста, но Керри и Кецию никогда не обижает. Он вообще славный. Сэм Браун считает, что из сына вырастет отличный полузащитник, только вот я другого мнения.

Теперь Кеция спрашивает у Керри:

— А ты хочешь играть в лошадок или во что-нибудь другое?

Некоторое время они выясняют, кому чего хочется, потом всё-таки останавливаются на лошадках и отправляются во двор. Я предупреждаю:

— Будьте всё время на виду!

Это не то чтобы двор, так, лужайка между нашим блоком и домиком Браунов. Сэм её подстригает, а мы с Мери собираем мусор, который народ выбрасывает из машин.

Я допиваю кофе и мою в кухне пол. Просыпается Софи, и у нас начинается спор насчёт комнаты. Комната у девочек общая, но барахло Софи навалено на обеих койках, и Керри спала сегодня на куче тряпья на полу.

Спор всё тянется, и когда Софи отваливает очищать постель сестры, дети уже куда-то делись со двора.

Я бегу наружу.

— Керри! Керри, где ты?? Кеция! ДеШаун!

Они за домом, — там, где у заднего крыльца что-то вроде каменной ниши. Какой-то мальчишка загнал их за мусорный контейнер. У Кеции в руках подтаявшее мороженое, а у мальчишки — сразу два. Видимо, Мэри угостила наших ребят. Мальчишка облизывает одно мороженое, а другим тычет в лицо ДеШауну.

Меня никто из них не замечает. Я стою, жду, что будет.

ДеШаун крупнее чужого мальчишки. Он бы с этим гадёнышем справился даже без помощи девочек. Однако все трое просто стоят — и всё. У ДеШауна по носу сползает шоколадное мороженое и капает ему на толстовку. Ни один из трёх ничего не делает. Вид у них расстроенный, но не сильно испуганный. Просто стоят — и всё.

— Эй! — кричу я.

Мальчишка оглядывается, и теперь уж он испугался. Ему не больше шести. Незнакомый. Бросает мороженое и убегает.

— ДеШаун, почему ты его не стукнул?

ДеШаун смотрит вниз, затем поднимает взгляд. Выражение лица у него непонятное. Наконец он вежливо отвечает — он всегда вежливый.

— Людей бить нельзя.

— Обычно да, но если они сами начинают…

Мальчик опять смотрит на свои ноги.

— Ладно, пойдём, почистим тебя.

За завтраком Софи проливает остатки молока, и я на неё кричу.

Она тоже кричит:

— Я же не нарочно!! — И это правда.

Она уходит к себе и хлопает дверью. Поостынув, я извиняюсь. Я ведь накричала на неё просто с досады. А она не виновата — ни в том, что малышей обидели, ни в том, что я забыла купить молока, ни в том, что работа у меня паршивая.

Попозже я иду к Браунам, прошусь посидеть за компьютером. Угощаю их булочками. Я их берегла девочкам в школу, но не пойдёшь ведь просить о чём-то с пустыми руками. Мы же не нищие. И потом — это же для дела, для моего исследования.

В лето после извержения, когда стали печатать статьи о неизвестных веществах в вулканическом пепле, учёные начали строить гипотезы.

Некоторые считали, что вулкан разбудили нарочно, что это белые хотят отравить азиатов. Однако никто из выживших после извержения, похоже, не умирал ни от какого яда, и потом — разве можно заставить вулкан извергаться?

Другие думали, извержение — начало конца света, и скоро проскачут четыре всадника, а потом наступит Армагеддон, а потом выжившие переселятся на другую планету. Но всадники не появились.

Кое-кто говорил, что неизвестные вещества имеют внеземное происхождение, а значит, их к нам напустили инопланетяне. Я бы на эту версию вообще внимания не обратила, но таких веществ, утверждали они, на Земле никогда не было. Это нечто новенькое. Они разлетелись по всему миру и рассеялись повсюду. Все ими дышали. Их нашли даже в грудном молоке.

Младших повезли на экскурсию на ферму «Тыквенная грядка», и я и ещё несколько мам поехали с ними. Никогда раньше не ездила с классом. Ведь это значит потерять целый рабочий день, трястись на школьном автобусе, да ещё другие мамаши — в стильных спортивных курточках и дорогих кроссовках — на тебя косятся. Но я всё равно еду. Хочу посмотреть на других детишек — ровесников Керри, не только на близнецов.

Знаю, я не детектив, который в книжках разгадывает любую тайну, но попробовать нужно.

Детишки в восторге. Им раздают стаканчики с яблочным соком, показывают лошадей и котят и разрешают взять домой по тыкве. Тыквы должны быть маленькие — чтобы ребёнок мог сам унести, но и тут не всегда получается гладко. Двоим малышам приглянулась одна и та же, и они толкаются и пихаются, пока мисс Стеффенз их не разнимает. В автобусе две девчонки устраивают базар из-за того, кому с кем сидеть.

Керри и ещё четверо — два мальчика и две девочки — ходят кучкой по полю, тщательно выбирают тыквы, словно драгоценности в ювелирном магазине, помогают друг другу срывать и нести их до автобуса.

Моя теория развалилась к чертям. Некоторые из этих малышей пассивные, а другие — нет.

В автобусе одна тыква падает на пол и разбивается, начинаются вопли и разборки.

* * *

Вулкан должен был проснуться десять тысяч лет назад. Так говорят некоторые учёные, которые изучали процессы, происходящие под земной корой. Только что-то неожиданно изменилось, и он тогда не проснулся.

Про это я вычитала, когда сидела за компьютером у Браунов, и узнала много чего нового, чего раньше не знала. Большие извержения, вроде теперешнего, случались и раньше. Одно было в 1816 году, а ещё более сильные — тысячи и даже миллионы лет назад.

В выходные после Хэллоуина у Софи день рожденья.

Я едва не отменила праздник из-за того, что она, хоть я и запретила, усвистала с подружками выпрашивать сладости. Ведь любой может дать им яблоко с лезвием внутри или отравленную конфету. Никто такого не дал, но пришлось проверять каждый кусочек сладкого, что принесла Софи. Потом я заставила её поделиться с Керри, которая обошла только три квартиры, причём я шла следом.

— Но это же день рожденья! — Софи вне себя, и я уступаю. Всё равно большой вечеринки не будет: придут четыре девочки, съедят по кусочку пиццы и торта.

Ничего другого не могу себе позволить, для нас пицца, и то роскошь.

Гости приносят подарки. Два прямо дорогущие: ну кто же дарит десятилетней школьнице кашемировый джемпер? А два других — дешёвые безделушки, и принёсшие их девочки смущены. Потому и праздник получается какой-то скомканный; скоро все расходятся. Хмурая Софи идёт в свою комнату, где Керри просидела всё время приёма гостей.

Я прибираюсь, про себя жалея Софи, расстроенную неудачным праздником. Но куда больше я думаю о девочках. Две из них — которая подарила джемпер, и другая — с дешёвым подарком, — уже совсем барышни.

Носят лифчики, и мордашки у них без детской пухлости. А две — как Софи: маленькие девчонки. Софи сказала, все они из её класса. Может, эти оставались на второй год? На вид они не глупей других. А вообще-то все ихние разговоры за столом умом не блистали.

Я пытаюсь вспомнить себя в четвёртом классе. Десять мне исполнилось в ноябре, а у некоторых моих подружек день рождения был только весной.

Да, постарше. Наверное, эти две девочки на полгода старше других. Значит…

За стеной вскрикивает Керри.

Я бегу к двери, но останавливаюсь. Керри кричит не от испуга и не от боли. Беру со стола стакан из-под молока. («Только молоко? А кока-колы нет?» — недовольно спросила девочка, подарившая джемпер.) Приставляю стакан к стене, прижимаюсь к нему ухом.

Софи говорит:

— Ты — малявка и размазня, и никто тебя не любит!

Что отвечает Керри, мне не слышно.

— Правда! Кеция сказала, она только притворяется, что с тобой дружит, чтобы играть с твоими игрушками. Она тебя терпеть не может!

Керри начинает плакать.

— А ну прекрати! Прекрати немедленно, дрянь такая!

Раздаётся шлепок.

Я распахиваю дверь в тот миг, когда Софи кричит:

— Ой, прости, Керри, я не хотела!

Пока я поднимаю Керри, Софи тоже ударяется в рёв.

По её лицу я вижу: она и вправду жалеет, что дразнила сестрёнку. Она сама не знает, почему так делает.

Зато я знаю.

Периодически нарушаемое равновесие. (С первого раза и не запомнишь.) Это когда эволюция делает большой скачок. В Википедии так написано. Люди долго-долго не меняются, а потом что-нибудь происходит — учёные сами не знают, что, — и начинаются резкие перемены. Десять миллионов лет назад, а может, двадцать миллионов — это смотря кого слушать, — в человеческих генах произошли вдруг большие изменения. А сорок тысяч лет назад, почти одновременно во всём мире, пещерные люди начали делать орудия из костей и рисовать на скалах. Никто не знает, почему. Что-то на их мозг подействовало.

Десять тысяч лет назад, когда должен был взорваться наш вулкан, люди научились возделывать землю и стали строить города. А потом, вместо небольших стычек между кучками охотников и собирателей, начались настоящие войны. Начались войны, описанные в Библии, и до сих пор они не прекращаются. А их не случалось бы, не будь в человеческом мозгу столько злобы и агрессии.

Я обнимаю Керри, которая успокаивается быстрей, чем Софи.

Керри, моя малышка, одна из самых старших — из тех, на кого повлияли выбросы вулкана, повлияли на её мозг уже в материнской утробе. А другие такие детишки даже в школу ещё не ходят. А пока ребёнок сидит дома, он не больно-то на виду.

Два дня назад на работе я разговаривала в перерыв с Лизой Хэнреди. Она была на родительском собрании дошкольной группы, где у неё учится сын, Брэндон. Он отлично занимается по всем предметам, кроме математики, а ещё учительница похвалила его за хорошее поведение.

— Говорит, он — единственный мальчик в группе, который не отнимает у других игрушки и не дерётся, — рассказывала Лиза. — У меня прямо сердце упало. Ведь значит, в школе его будут всю дорогу обижать.

Да.

Только не этого нужно Лизе бояться. И не этого мне бояться для Керри. Обидчиков можно найти и приструнить. Хотя бы иногда.

Я думаю про целое поколение детей, растущих по всему миру, таких как Керри. Пришельцы ли стараются ускорить события, или господь бог так паршиво постарался, а может, все наши теории яйца выеденного не стоят… Как бы то ни было, что-то уж точно произошло.

И эти дети будут расти среди нас, людей вроде меня или Софи, и мы будем для них опаснее хулиганов и грубиянов. Мы нормальные люди, у которых случаются неприятности и которые вымещают их на тех, кто рядом, кто всё вытерпит, — на таких как Керри, Кеция, ДеШаун — а они даже не смогут сопротивляться нашей нечаянной, ненарочной жестокости, потому что у них нет инстинкта самозащиты.

— Ну, мам, ну прости… — ревёт Софи. Теперь-то она раскаивается. Теперь.

Я прижимаю к себе Керри. Какое будущее ждёт её и таких, как она?

И во что они превратят — нас?