396306 
9 минут на чтение
У нас на сайте — отрывок из романа Шелли Паркер-Чан «Та, что стала Солнцем». Это ориентальное историческое фэнтези, напоминающее «Мулан», рассказывает о войне Китая с монгольскими захватчиками.
В этом эпизоде мы знакомимся не только с главной героиней, которая взяла имя погибшего брата, но и с ещё одним центральным персонажем — генералом Оюаном.
В 1345 году Китай оказался под пятой жестоких монгольских захватчиков. Для голодающих крестьян Центральных равнин величие — это то, что можно найти только в легендах. Восьмому сыну семьи Чжу, Чжу Чонба, предсказана великая судьба, а умной и способной второй дочери уготована безвестность.
Однако, после бандитского нападения, оставившего сиротами двух детей, именно Чжу Чонба впадает в отчаяние и умирает. Чтобы избежать собственной смерти, девушка использует имя и личность брата. Она поступает послушником в монастырь и там, движимая жгучим желанием выжить, узнает, что способна на все, лишь бы избежать предсказанного будущего.
После того, как святилище разрушено за поддержку восстания против монгольского правления, Чжу использует последний шанс и претендует на иную судьбу — на величие брата.
Перевод Н. Ибрагимова, Н. Рокачевская
* * *
Четыре громадных статуи в храме свирепо смотрели вниз на шеренгу коленопреклоненных послушников. Стоящие позади них монахи тихо читали двести пятьдесят заповедей клятвы монахов. В носу у Чжу щипало от густого дыма тлеющего ладана, который застилал и без того тускло освещенный Храм, а ноги невыносимо болели — они стояли на коленях уже много часов. Сдавленные стоны, вызванные болью другого происхождения, стали доноситься до нее из шеренги послушников, по мере того как их одного за другим посвящали в монахи.
Затем Настоятель оказался перед ней, его лицо выражало особое понимание, касающееся только их двоих.
— Послушник Чжу.
Он взял ее голову в сильные прохладные ладони, а другие монахи поместили ей на голову двенадцать конусов ладана. Дым обволакивал ее лицо, его знакомый аромат смешивался с чем-то новым — с запахом ее собственной обожженной плоти. Было так больно, будто ее короновали горящими звездами. Решетка из света прожигала ее голову до самого мозга. По мере того как боль длилась, она менялась, уносила ее с собой. Ей казалось, что она парит в пустоте в центре вселенной, любой трепет жизни в теле доходил до нее через какое-то огромное расстояние.
— Чжу Чонба, ты всегда отличаешься от других. Ты даже не вскрикнул. — Настоятель смотрел на нее с усмешкой, когда монахи поставили ее на ноги, поддерживая с двух сторон, так как у нее подгибались колени. Голова горела от ужасной боли. На ней были только короткая нижняя рубаха и штаны, а теперь Настоятель набросил ей на плечи одежду из семи полотнищ. Она весила больше одежды послушников; ее тяжесть превратила ее в другого человека.
— Монах Чжу…
— Достопочтенный Настоятель! — Все подскочили, когда в Храм ворвался молодой монах, обливаясь потом. Когда Настоятель изумленно посмотрел на него, монах бросился на колени и быстро выпалил: — Тысяча извинений. Но — прибыл генерал армии Великого князя Хэнань!
Настоятель нахмурился:
— Что? Почему нас не предупредили заранее о его визите? Где он сейчас?
Молодой монах открыл рот, но тут раздался высокий, резкий голос:
— Давно не виделись, достопочтенный Настоятель!
Свет померк, когда генерал шагнул в высокий дверной проем храма Небесных Императоров, и монахи ахнули от ужаса. Они со страхом, гневом и отвращением отпрянули от осквернившего храм гостя, так как генерал был тем самым евнухом, которого Чжу видела несколько лет назад с крыши Храма дхармы. Тогда он был юношей, даже моложе, чем Чжу сейчас. Эти годы должны были превратить юношу в мужчину, но сейчас у Чжу возникло впечатление, что она видит точную копию того человека, такого же изящного и красивого, каким он был тогда. Только его девичье лицо потеряло чистую миловидность и вызывало тревогу: в его резкой, призрачной красоте скрывалось такое же огромное напряжение, как в самой высококачественной закаленной стали.
Вместо кожаных доспехов солдата генерал был одет в металл. Его округлая нагрудная пластина казалась темным, блестящим зеркалом. Волосы с каждой стороны головы были заплетены в тонкие косы, уложенные петлями, как у воина-монгола. Когда он подошел ближе, Чжу увидела, что в нем течет кровь наньжэней. Но это было понятно: ни один монгол не вынес бы унижения такого наказания и не позволил бы сделать с собой такое.
— Ваше вторжение незаконно, генерал, — произнес Настоятель, шок сделал его опрометчивым. Здесь, в его собственных владениях, он был властителем, и посягательство на его власть перед всеми его монахами заставило его ответить резко: — Позвольте мне напомнить вам, что даже принцы крови подчиняются нашим правилам, когда они ступают на эту землю. Вам не разрешено входить сюда.
— А, это правило. Я и забыл, — сказал генерал, приближаясь к нему. Его лицо ничего не выражало, и казалось, у этого человека полностью отсутствует внутренняя жизнь. — Приношу извинения. — Он говорил на северном наречии, на котором часто разговаривали посетители монастыря, но с резким акцентом, такого Чжу никогда раньше не слышала. С монгольским акцентом. У него за спиной пламя ламп опало, потом снова вспыхнуло, когда в храм проскользнули призраки. Он остался прежним, и они тоже. Кожа Чжу покрылась мурашками. Вид бледных теней, толпящихся вокруг него, был еще более странным, чем в тот, первый раз. За все прошедшие с того дня годы, скольких людей она бы ни встречала, она не видела ничего подобного этому зрелищу.
Когда Чжу смотрела на евнуха, стоящего среди призраков, она вдруг ощутила где-то глубоко внутри себя полузабытый звон задетой струны. Струны, соединяющей похожих людей. Она вспомнила, как Настоятель унизил евнуха много лет назад, и инстинктивно поняла, что за его невозмутимостью скрывается сардоническая усмешка. Евнух очень хорошо понимал, как его присутствие выводит из себя и оскорбляет монахов. Он платил болью за боль, не забывая ничего.
Евнух перевел взгляд с Настоятеля на шеренгу послушников с обожженными головами.
— Но я вижу, что прервал вашу церемонию, поэтому буду краток. В свете недавних тревожных событий Великий Хан приказал защитникам империи удвоить военные действия против ее врагов. Великий князь Хэнань желает получить от монастырей заверения в поддержке его усилий по восстановлению стабильности на юге. — Его голос звучал так спокойно, что Чжу показалось, будто она одна услышала в нем ярость, когда он прибавил: — Я уверен, что этот монастырь, будучи верным подданным Великой Юань, без колебаний окажет нам полное содействие.
«Недавние тревожные события». Он имел в виду обнаружение мятежниками, Красными повязками, Сияющего принца. Империя Великая Юань, чувствуя, что Небесный мандат ускользает, очевидно, так боялась за себя, что предприняла шаги, чтобы у монастырей не возникло соблазна поддержать мятежников-наньжэней деньгами и влиянием.
Евнух окинул взглядом зал, тонкую деревянную резьбу стропил и колонн, золоченые статуи и фарфоровые курительницы.
— Какого процветания добился ваш монастырь с тех пор, как я был здесь в прошлый раз. Золоченые храмы и крыши под черепицей из нефрита! Действительно, Небеса вам улыбаются. — И, снова глядя на Настоятеля, он сказал: — Великий князь Хэнань поручил мне сообщить вам, что этот монастырь отныне должен отправлять две трети своего годового дохода от земель и других источников непосредственно администрации провинции для использования в борьбе Хэнань против мятежников. — И прибавил резко: — Учитывая то, что цель монахов — отказ от всех земных благ, я уверен, что вы не испытаете больших лишений.
«Две трети». Чжу видела, как чудовищная величина этой цифры повлияла на Настоятеля и разгорающуюся в нем ярость. Это была ярость, лишенная официальной учтивости, и Чжу с тревогой увидела, что Настоятель, который всегда сознавал, в чем он сильнее всего, понятия не имеет, что евнух мстит ему за прошлое унижение. Он видел только эту красивую внешность, полупрозрачную, как белый нефрит.
Она шагнула вперед, и это движение вызвало взрыв боли в ее голове и коленях. Внутри этой боли была еще одна, более слабая: это пульсировала нить, соединяющая их с евнухом. Он повернулся и посмотрел на нее, холодное совершенство его лица нарушила морщинка удивления. «Одинаковые люди узнают друг друга», — встревоженно подумала она. И произнесла настойчиво:
— Достопочтенный Настоятель…
Но Настоятель не слышал. Не отрывая взгляда от генерала Великой Юань, он выпрямился во весь рост. Он был высоким, могучим мужчиной и навис, полный гнева, над хрупким евнухом.
— Две трети! — прогремел он. Он знал так же хорошо, как Чжу, что это их превратит в нищих. — И Великий князь Хэнань послал свою марионетку, чтобы нанести мне подобное оскорбление!
— Вы отказываетесь? — спросил евнух, ужасно заинтересовавшись.
— Знайте, генерал, что всем, чем владеет монастырь, он владеет по воле Небес. Требовать то, что принадлежит нам, — значит отворачиваться от благословения Будды. Зная о таких последствиях, вы все равно пойдете этим путем?
Чжу знала, что означает торжество в голосе Настоятеля. И почему Настоятель не должен был отказать выполнить это требование? Невозможно уничтожить самое мощное средство защиты монастыря: то, что любой вред, нанесенный ему, отзовется для обидчика страданиями во всех следующих жизнях.
Но, к ужасу монахов, евнух только рассмеялся. Это был страшный смех, оскверняющий все святое.
— Достопочтенный Настоятель, вы пытаетесь меня напугать? Несомненно, эта угроза подействовала бы на Великого князя Хэнань или даже на моего хозяина, господина Эсэня. Но почему они послали именно меня, как вы думаете? — Его голос стал мрачным и хриплым: его ярость была направлена столько же на себя самого, сколько и на Настоятеля. — Вы думаете, такой человек, как я, испугается тех страданий, которые вы способны обрушить на меня в этой жизни или в следующей?
И при этих словах Чжу увидела его внутреннюю сущность так же ясно, как если бы его лицо стало прозрачным, как лед. Она увидела стыд и гнев, кипящие под невозмутимостью, и внезапно с ужасом поняла, что евнух и не хочет, чтобы Настоятель уступил. Он хочет, чтобы Настоятель отказался, и он с удовлетворением заставил бы его почувствовать свою власть. Он пришел сюда с жаждой мести.
Генерал-евнух крикнул:
— Войдите!
Со звоном и треском темная река солдат влилась в храм. Их тела накрыли тела призраков, тьма сменила свет. Это внешний мир проник в то, что раньше было святилищем, и Чжу ахнула, чувствуя, что ее куда-то тащат. Ослепленная острой болью, она вдруг осознала неизбежность происходящего. Монастырю никогда не суждено было существовать вечно: ей всегда грозило изгнание в мир хаоса и насилия — величия и полного ничтожества.
Угроза превратиться в ничто. Она убегала от нее девять лет и теперь не собиралась останавливаться. «Всегда есть выход». И как только она это подумала, она увидела этот выход. Если во внешнем мире есть и величие, и ничтожество, значит, единственное спасение от одного — это стать другим. Судьбой Чжу Чонбы было величие. Если ей суждено жить во внешнем мире, значит, пока она там, она должна стать полностью и до конца Чжу Чонбой, чтобы присвоить его судьбу и выжить.
«Желание есть причина всех страданий». Единственное, чего всегда желала Чжу, — это жить. Теперь она ощутила чистую силу этой мечты внутри себя, так же неотделимой от нее, как дыхание, или энергия ци, и поняла, что готова пострадать ради нее. Но она не могла даже представить себе страшную величину того страдания, которое потребуется, чтобы достичь величия в хаотичном, жестоком внешнем мире.
Но генерал-евнух был не единственным человеком, который не боится страданий.
«Пускай ты уничтожил все это, но ты не уничтожил меня», — с гневом мысленно обратилась она к нему и почувствовала правду этих слов, сияющую в ней так ярко, что она способна воспламенить все, к чему прикоснется. «Никто меня не уничтожит. Я стану такой великой, что никто не сможет прикоснуться ко мне или подойти ко мне из страха стать ничем».
Евнух ничем не показал, что почувствовал ее мысли. Он повернулся спиной к монахам и вышел из храма, а бесконечный поток входящих солдат расступался перед ним, обтекая его, как поток воды обтекает скалу.
Он приказал им:
— Сожгите его и сровняйте с землей.
