Дмитрий Костюкевич «Колыбельная в мрачных тонах» (первая часть)

Самым тяжёлым было лежать в темноте и прислушиваться к засыпающей Кате. Как она дышит, ворочается, зевает, даже думает — густые мрачные мысли о нём, о них. Стараясь обезопасить себя от случайных касаний, Андрей увязал в ночи. В ложбине между подушками билось чёрное сердце затянувшейся ссоры. Общая кровать превратилась в некий упрёк, испытание… нет, пытку.

Кроватка сына стояла в углу. Андрей почти не слышал Платона, скорее домысливал мирное сопение трёхгодовалого малыша. Ожидая, когда прибудет вагонетка сна, Андрей старался думать о сыне, о проведённом с ним вечере, но мысли постоянно соскальзывали к Кате. С каждым днём напряжение между ними росло, молчание делалось многозначительнее, а редкие слова более острыми. Время не лечило рану — копалось в ней руками, а если и делало перерыв, то лишь для того, чтобы окунуть пальцы в соляной раствор.

А Платон… Платон болтался между поцапавшимися папой и мамой, как невидимая цепь. Все пять дней после Катиных «видеть и слышать тебя не хочу!» они напоминали чужих людей, которых обязали жить в одной квартире. И растить ребёнка… своего, родного, любимого, но уже не способного перекинуть больше двух мостов: только от себя к каждому из родителей, но не между ними.

Андрей всё-таки переключился на Платона — на вечер сегодняшнего дня, когда Катя отправила их гулять вдвоём. Андрей не возражал. Всё лучше, чем бродить по парку тенью семьи, общаясь через сына: «Без билета нельзя, а то дядя ругаться будет. Поиграй с мамой, а папа сбегает в кассу». По дороге в парк, возле старого заводского здания из красного кирпича, пустующего в ожидании сноса, сын нашёл потемневшее сверло, «десяточку». Затупленный инструмент стал игрушкой вечера, Платон ни на секунду не выпускал его из рук, пока не добрался до картинговой площадки. Носясь вдоль петляющего ряда автомобильных шин, сын лукаво заглядывал в резиновые колодцы, что-то прикидывал, а потом объявил, что спрятал сверло. Ищи, мол, пап…

Катя шумно повернулась на бок, спиной к Андрею.

Он не видел выхода, особенно сейчас, на пороге непрошеных сновидений. Что ему делать? Какую из фрамуг разбить, чтобы вернуть в их жизнь свежий воздух нормального общения? Цветы? Извинения? Уже проходили… Сколько раз он брал на себя всю вину, потому что так было проще, правильнее, по-мужски… Не это ли питает мрачную непробиваемость и вселенскую обиду Кати? Виноват. Всегда. Он. За что боролись, на то и… Она не пойдёт первой на сближение… Не пойдёт в любом случае?

Эта мысль — отчасти неожиданная — провернулась в голове острой щепой. Он почувствовал прилив злости: на Катю — за то, что она превратила его в пародию на мужчину, на себя — за то, что принял эти изменения… или всегда был таким?

Если бы не Платон… Если бы…

Как быть?

Андрей не знал.

Он лежал в темноте, и безнадёга пела ему колыбельную.

* * *

Под утро сон стал рваным — клочья беспамятства, плывущие в солнечном свете. Ярко-жёлтое солнце навалилось на жалюзи, будильник молчал — ещё рано. Андрею снилось, что он берёт сотовый с тумбочки, смотрит время, кладёт обратно, у него есть целый час, золотистый час перед окончательным пробуждением, весенний час перед сборами на работу, немного нагловатый, но ничего, не страшно, не чета осенне-зимней побудке, когда открываешь глаза в холодные чернила улицы…

Мобильный ожил сигналом. 06:30.

Андрей протянул руку, отключил, сел на край кровати и потёр лицо. Сгрёб с подоконника футболку и шорты, подхватил сотовый. Платон раскрылся во сне, но в комнате было тепло, даже душновато, поэтому Андрей открыл окно на проветривание и поправил одеяло сына.

На Катю он не смотрел. Боялся, что она не спит, что наблюдает за ним из-под приподнятых век, не желал уступать ей даже в этом — в слабости мимолётного взгляда. Поэтому просто сбежал из спальни.

Зубная щётка. Душ. Стоя под тёплыми струями, он заметил чёрные пятнышки на сливе-переливе у края ванны. Присел, чтобы рассмотреть. К металлической горловине приклеились три мокрицы, подставив бледному свету свои выпуклые спины. Ещё одна ползла по его ступне. Андрея передёрнуло от отвращения. Он схватил с полотенцесушителя тряпку и брезгливо смахнул мокрицу в сток…

Сидя на унитазе, он выудил из газетной полочки-сетки «Страну Рождества» Джо Хилла, поразглядывал «роллс-ройс» на обложке, поставил книгу обратно и взял «Воспитание без стресса» в мягком переплёте. Открыл на закладке и начал читать:

«Негатив во взаимоотношениях и общении может иметь долгосрочные последствия. Одно или два грубых слова могут навсегда остаться в подсознании ребёнка».

Андрей вздохнул. Не только ребёнка. Как вам: «Нахрен я вышла замуж за придурка?»

Он вернул закладку на место и закрыл книгу. Н-да, недалеко продвинулся за месяц, а то и два, — на один абзац. А ведь обещал себе, что прочтёт, что сделает выводы, что станет Платону не только другом, но и наставником… книгу вот купил.

Чай. Творог с сахаром. Компьютер. Подготовленные с вечера шмотки (чтобы не будить Платона поисками). Коридор.

Он вышел из квартиры, затворил дверь и стал искать в сумке ключи. На площадке кто-то двигался, Андрей заметил это боковым зрением. За дверями тамбура, напротив лестницы, стоял мужчина в сером тяжёлом пальто. Он мерно раскачивался, длинные волосы казались мокрыми и полностью скрывали лицо. С соседями Андрей почти не общался, сталкиваясь лишь в неуютной тесноте лифта, но такой типаж он бы запомнил.

Незнакомец кого-то ждал, неприятно покачиваясь на каблуках громоздких ботинок, как затухающий маятник беззвучного метронома. Он не повернулся, когда Андрей нарочито громко потряс связкой ключей, выбирая нужный, а лишь замер чёрно-серой колонной. Царапина на стекле тамбурной двери совместилась с головой мужчины — перечеркнула череп, облепленный чёрно-склизкими локонами… «Дреды», — только сейчас осмыслил Андрей.

Отстранённая Катя. Сонное утро. Мокрые дредлоки. Человек-маятник.

Андрею это не нравилось.

— Пап?

На секунду показалось, что его зовёт незнакомец — ищет голосом, — и сердце болезненно защемило. Андрей нажал на ручку, чтобы сбежать от голоса, но тот стал лишь чётче:

— Пап!

Дверь потянули изнутри, и Андрей увидел Платона. Сын стоял на коврике и протягивал ему игрушечную дрель. Почти с облегчением Андрей шагнул через порог и снова оказался в квартире. Спрятался.

— Проснулся, маленький? И сразу за ремонт?

— Пап, не надо на работу. Не ходи.

— Сам не хочу, но взрослые должны работать. Чтобы деньги заработать на еду, на одежду, на подарки. Да?

— Да…

— Что тебе купить? Хочешь машину в коллекцию? Какой марки у нас ещё нет? «Рено»?

— Да! «Рено»! Купи «Рено»!

— Вот и договорились. Ну, поцелуй папу на прощание.

Дверь в спальню была притворена. Катя слышала, как он вернулся, и поэтому не выходит?

Начиная заводиться, Андрей чмокнул сына в щёку и встал.

— Пока, братан. Вечером будешь папу встречать?

— Хорошо. «Рено»!

— Куплю-куплю.

— Пока!

Андрей снова вышел в тамбур, общий для двух квартир. Незнакомец исчез. Но оставил метку. Там, где стоял патлатый, блестела лужа. Натекло… Где он нашёл дождь в безоблачную среду? Из чьей ванной выбрался?

Плевать.

Брезгливо обойдя лужу, Андрей сбежал по лестнице (шесть этажей вниз — не шесть этажей вверх). В подъезде стоял сладко-мерзкий запах — так пахнут помои. В закрытых окнах чернели дыры от снятых ручек.

Всё это перестало иметь значение, когда он выбрался на улицу. Свежий и бодрящий воздух, небольшой ветерок. Конечно, недостаточно, чтобы поднять настроение, но не испортить окончательно — самое то.

* * *

На задворки музыкальной школы лились звуки: пианино, скрипка, труба.

Школа, возле которой он проходил по пути на работу, часто виделась Андрею странным, даже мистическим объектом. В ней всегда жила музыка, её эхо — ранним утром и поздним вечером. Словно детей держали в застенках силой, заставляя репетировать круглые сутки. Вместе с фонарями в избранных окнах загорался жёлтый свет, из которого струились мелодии. Странно, но Андрей никогда не видел в окнах молодых музыкантов и их учителей. Образ — гигантские музыкальные шкатулки, из которых, словно из блоков, возвели школу, — долго крутился в кулуарах воображения.

Андрей обогнул музыкальную школу (в торце властвовали барабанные ритмы), свернул направо, двинул вдоль стадиона, перешёл по почти истёршейся «зебре» на аллею. Длинный коридор из каштанов и утреннего света протянулся до улицы Ленина, чтобы прерваться на перекрёсток и носатый монумент Гоголя.

Мимо прошли дети с рюкзаками и пакетами. Группа других тянулась навстречу. Шествовали к знаниям, которыми торговала на развес гимназия. Двое ребят с хохотом носились между деревьями, от лавки к лавке. Мальчик в оранжевой бейсболке размахнулся рюкзаком и обрушил его на белобрысую голову товарища. Удар показался Андрею очень сильным, щуплый рухнул на плитку как подкошенный.

Андрей ускорил шаг. Мальчик в оранжевой бейсболке продолжал хихикать, не пытаясь поднять товарища, который лежал без движения, лицом в тротуар.

— Эй, как ты? — Андрей присел рядом, потрогал за плечо.

— Отвали от него! — прокричал Оранжевая бейсболка. Хулиган дёрнулся в его сторону, хорохорясь и потрясая рюкзаком. Сжимающая лямки рука была красной, изуродованной, она напоминала обваренный кусок мяса. Андрей подумал, что каждое движение пальцев должно причинять мальчику боль. А ещё он подумал, что надо бы поставить наглеца на место.

— Сейчас я тебе отвалю…

— Чё сидим? Бычок потерял, дядь? — вальяжно поинтересовались снизу.

Андрей посмотрел на лежащего парнишку и увидел, что тот неприятно улыбается ему в лицо. Скорее, скалится. У белобрысого текла из носа кровь.

— У тебя кровь, — сказал Андрей.

— Тебе дело, дядь? Отвянь!

Андрей ошарашено встал.

Вскочил и мальчик. Провёл ладонью по лицу, посмотрел на кровь, лизнул раз, другой, точно вишнёвый сироп, причмокнул и с гоготом погнался за Оранжевой бейсболкой.

Андрей покачал головой и тихо произнёс:

— Бесконечная пытка взросления.

Словно это что-то объясняло.

* * *

Когда пять лет не меняешь работу и местожительство, утренний путь от кровати к офисному креслу обрастает ключевыми точками и знакомыми лицами. Они живут в строгом промежутке времени на определённом участке пути, как фонари диковинной формы, медленно проплывающие мимо.

Музыкальная школа с густым ароматом звуков.

Аллея с каштанами и спешащими в гимназию детьми.

Высокий мужчина в строгом костюме, с которым сходишься на отрезке между аптекой и костёлом…

В мнимой значимости утра Чиновник (так Андрей окрестил высокого мужчину) выделялся сильнее остальных. Лощёный, официальный, он издали бросался в глаза, точно упрёк серой, поношенной реальности. Будто ревизор чего-то утерянного и забытого. Дипломат, светлая рубашка, тёмный пиджак, безукоризненные брюки, если холодно — кашемировое пальто. Чиновник наплывал на Андрея, не глядя на мир и в то же время пристально за ним наблюдая, останавливался на пешеходном переходе напротив областного исполнительного комитета и неизменно смотрел на часы. А потом исчезал, оставался за спиной, как использованная декорация.

Сегодняшнее утро не стало исключением. Вот только… с Чиновником было что-то не так.

Высокий мужчина стоял на светофоре, но как-то потерянно, без былой прямолинейности позы и взгляда. Чиновник сутулился и вроде бы моргал, а когда глянул на часы — запястье оказалось пустым. Это озадачило не только мужчину, но и Андрея, который замедлил шаг. Его охватило неприятное ощущение, словно отлаженный блестящий механизм изгадили мусором и заклинили палкой. Андрей отметил обветшалость знакомого облика: порванный карман пиджака, след подошвы на штанине, рыжеватую щетину.

Всё это было… непозволительно. Слово возникло в голове, и Андрей уже собирался подобрать более подходящее, но тут Чиновник посмотрел на него. Во взгляде сквозили безысходность, испуг… и удивление.

А потом он словно потерял Андрея: стал шарить взглядом по улице, моргать, даже приоткрыл рот, чтобы, возможно, окликнуть.

Андрей прошёл мимо. Делам Чиновника не позавидуешь. С этим не поспоришь. Но и не утешишься.

* * *

По привычке он свернул во дворик перед костёлом — покурить, представить себя вне времени.

Деревянная лавочка со сломанной спинкой. Приземистые здания. Синий «Рено», припаркованный под яблоней. И какая-то поселковая тишина, в которую через арку сочится городской шум, неспешно, лениво, будто устыдившись своей многослойной истерии.

Андрей смахнул с лавки песок, сел, закурил. Ритуал, предваряющий начало рабочего дня. Вот только…

— Безработный, — сказал Андрей кусту волчьей ягоды. Сколько он передавил этих белых шариков в детстве? Наверное, тысячи, как и другие дети. — Такие дела, дружище.

Безработный. Позавчера филиал ликвидировали, компьютеры и мебель вывезли, а сотрудников распустили с трёхмесячной компенсацией. Кате Андрей не сказал — не лучшая новость для нормализации отношений. Не лучшая новость для чего бы то ни было. Поэтому он второй день подряд вставал в шесть тридцать, собирался и шёл «на работу».

В апатичную колыбельную города.

Андрей снова глянул на ветвистого собеседника.

— Отличный план, правда?

В глубине двора темнел ветхий одноэтажный домик. Кирпич грязного оттенка, полусгнивший косяк двери и оконные рамы, одно стекло разбито и висит гильотиной, другое затянуто каким-то холстом. Андрей не помнил этого убогого строения… Крытые шифером хозяйственные сараи, к дверям второго этажа которых вела деревянная лестница, — помнил (такие доживали свой век во дворах двух-трёхэтажных домов, забитые отторгнутым квартирным скарбом или инвентарём работников ЖКХ). А вот притулившуюся рядом хибарку — не помнил, и всё тут. Да и со стороны улицы «деревенский колорит» не проглядывался… Хм. Вот вам и центр города, ни дать ни взять Манчестер или Лондон эпохи промышленной революции. Свернул с главной улицы в извилистый переулок и очутился в другом мире, где из окна одного дома можно перешагнуть в окно противоположного, где нет канализации и отхожих мест — только зловоние канав, где воздух почти не находит лазеек для бегства.

Растрескавшаяся дверь скрипнула, и в стоячую лужу перед ступеньками плюхнулось нечто серое и округлое. Принялось ворочаться, устраиваться поудобнее, довольно хрюкнуло.

— Эй, сало! Какими судьбами?

Поросёнок поднял пятак и пощупал им воздух. Над лужей кружили упитанные мухи. От построек тянуло запахом отбросов.

— Цивилиза-а-ация, — резюмировал Андрей, щелчком посылая сигарету в траву. — Дров с углём в сараях не найдётся?

Двор не ответил. Костёл возвышался за увитой плющом оградой, у которой ржавели два мусорных контейнера.

Поросёнок устроился в грязи, задницей к Андрею. У свиньи не было хвоста.

* * *

Проходя мимо синего «Рено», к крыше которого клонились тяжёлые ветви яблони, Андрей вспомнил о данном сыну обещании. Отлично, у безработного отца появилась цель, маленькая, но важная. Практически миссия.

— Будет тебе, Плат, реношка, — сказал Андрей. — Самую лучшую куплю.

«Планету детства» он проигнорировал — не хотел крутиться под окнами компании, ещё три дня назад кормившей его семью. Решил пройтись через полгорода до «Папа, Мама, Я». Для истинной цели годятся лишь трудные дороги.

Людей в магазине почти не было. Утро, среда.

Он исследовал все стеллажи с модельками автомобилей, но не нашёл ни одного «Рено».

— Извините, можете мне помочь? — обратился Андрей к продавщице.

— Чем? — как-то резко ответила упитанная женщина в тёмно-зелёной униформе.

— Не могу найти сыну машинку.

Продавщица невыразительно посмотрела на него и обвела пространство между стеллажами рукой. Мол, ослеп, что ли, кругом одни колёса да кузова.

— Мне нужна конкретная марка. «Рено». Не хватает для коллекции французских автомобилей.

— Нет такой модели.

— Вы уверены?

— Никогда не слышала.

— А в других магазинах?

Женщина склонила голову набок.

— Каких других?

Ответный вопрос, да и тон продавщицы смутил Андрея.

— Возьмите «Рантегот», — сказала женщина. — Известная марка.

— Но мне нужен…

Продавщица свернула за стеллаж.

Андрей постоял, сбитый с толку, потом мотнул головой и зашёл на второй круг поисков. Ему действительно попалась полка с автомобилями «Рантегот», о которых он слыхом не слыхивал, они стояли сразу за «Волвооо» (именно с «ооо» — опять китайцы постарались, уж лучше бы на английском писали) и напоминали разноцветные катафалки. Надписи на коробках заставляли мелко трясти головой и всё больше удивляться. Марки какой-то комиксовой вселенной? Названия больше подходили повестям Лавкрафта, а не фирмам —производителям машин: «Узаиэй», «Икааха», «Сона-Нил»… А эмблемы? Сплошные черепа, верёвки и кресты…

Из соседнего ряда доносились голоса. Уже знакомый — упитанной продавщицы — и писклявый, видимо, её коллеги. Беседовали о нём, Андрей понял это сразу.

— Там странный, — говорила «знакомая».

— Думаешь, соскользнул?

— Наверняка.

— Не похоже, чтобы он кричал и пытался выцарапать себе глаза.

— Кто-то держит.

— То есть он не видит?

— Пока нет. Не всё.

— А можно… можно от него откусить?

— Сдурела! В переходе?

Андрей не верил своим ушам.

Набравшись решимости — почему-то заглянуть за стеллаж казалось неразумной перспективой, словно он собирался спуститься в метро после взрыва, — он вышел к болтающим женщинам.

— Простите, но я…

Продавщицы повернулись к Андрею — лампы под потолком ярко вспыхнули, ослепив, — и ему показалось, что у женщин нечеловеческие головы. Секунду-другую он до дурноты был уверен, что видит бесформенные шары из морщинистой кожи, в центре которых зияют чёрные воронки, а за спинами монстров — не полки с игрушками, а растрескавшийся голубой кафель. Потом свет пришёл в норму, и Андрей понял, что обманулся: всего лишь две раздражённые тётки в тёмно-зелёной униформе, а вокруг — несбыточный рай для детей.

— Ещё что-то хотели? — спросила упитанная женщина. — Нашли свою странную машинку?

— Нет, — только и сказал он.

В проходе появился веснушчатый мальчуган с пластмассовым световым мечом из «Звёздных войн», крикнул: «Джедай атакует!» и активировал игрушку. Меч засветился и противно запищал. Продавщицы отреагировали на звук очень странно — Андрей перестал сравнивать одну странность с другой: зашипели в унисон по-змеиному и попятились.

Это было уже слишком.

Андрей развернулся и зашагал к кассам — к выходу.

* * *

Другие магазины детских игрушек исчезли. Их место заняли грязные витрины со следами затяжного ремонта, чёрные проёмы гигантских арок или пустота заброшенных дворов. Там, где некогда работала «Планета детства», возвышалась многоэтажка угольного оттенка, в которую — Андрей обошёл здание — не вела ни одна дверь.

Мир вокруг терял убедительность. Андрей не узнавал свой город.

«Рабочий день» подходил к концу. Следовало возвращаться домой, идти гулять с Платоном, но Андрей колебался. Душили мысли о новой Кате, об их новых отношениях. Он пытался воскресить её смех, приятные вечера в тепле объятий у телевизора, их первые жаркие свидания… но эти образы тянули за собой негативы сравнений с настоящим. То, что он когда-то любил, теперь следовало постараться хотя бы не ненавидеть.

В подъезде своего дома он столкнулся с человеком-маятником. Тот стоял у почтовых ящиков и будто дремал в мерном покачивании, потому что никак не отреагировал на появление Андрея. Дредлоки — древняя причёска, встречающаяся у разных народов и культур, — как и утром, казались мокрыми.

Двери лифта разъехались в стороны. Андрей шагнул в кабину, неприятный незнакомец зашёл следом. К кому он? Снова на их этаж?

— Вам куда? — спросил Андрей, нажимая кнопку «6».

Патлатый не ответил, повернулся спиной и замер, будто поставленный в угол ребёнок. Андрей понял, что снова не увидел его лица… не плохо рассмотрел, а именно — не увидел. Вообще. Ни островка кожи, ни контура подбородка, ни кончика носа. Лишь кокон из спутанных в локоны волос.

Ну и чёрт с тобой, подумал Андрей, глядя в широкую серую спину. На воротнике шерстяного пальто, из которого торчали червячки ниток, белела какая-то бумажка — ребяческая шутка, незаметно налепленный призыв. Андрей присмотрелся: нет, другое, не «УДАРЬ МЕНЯ!» или «ХОЖУ КАК ДУРАК», а, скорее, объявление с заголовком: «ПРЕСЛЕДУЕТ ДЕПРЕССИЯ?» Под печатным текстом была приписка детским почерком: «беги, закрывай двери», и ещё ниже: «сражайся». От отрывных полосок с номерами телефонов остались лишь неровные корешки.

Звуковой сигнал сообщил о прибытии на шестой этаж. Мужчина с дредами стал поворачиваться к Андрею. Странно, пугающе. Андрей не сразу понял, что именно его беспокоит, а когда осознал — по телу прошла волна слабости. Повернулось лишь тело незнакомца, а голова даже не шелохнулась — кончики мокрых локонов скользили по проворачивающимся плечам.

Двери открылись, но Андрей не мог сделать спасительный шаг из смрада кабины. Этот запах… точно порвался пакет с гниющей органикой. У ног патлатого увеличивалась зловонная лужа.

Дреды зашевелились… нет, не дреды, уже нет, а чёрные щупальца. Они расступились пробором и приподнялись, оголив бескровную шею с позвонками, похожими на клыки с воспалённо-красными кончиками. На глазах у Андрея первый шейный позвонок, отвечающий за сочленение с черепом, проколол кожу. Гнилостно-зелёная заострённая шишка уже мало напоминала клык, разве что кого-то древнего и мёртвого; она поползла вверх, как острие ножа, который невидимый убийца вонзил с другой стороны, под кадык незнакомца, — вонзил и потащил вверх. Затылок патлатого раскрылся жуткой вертикальной пастью, наполненной болотными клыками и алой глубиной.

Тварь шагнула к Андрею.

Снова прозвучал гонг оповещения, и двери медленно поползли друг к другу. Это вывело Андрея из оцепенения.

Он кинулся в уменьшающийся просвет, словно в окно горящей комнаты. Незнакомец неспешно последовал за ним — Андрей скорее чувствовал, чем видел. Рванул дверь тамбура на себя, ввалился в тесное пространство, отданное под «парковку» коляски Платона, схватился за ручку… почти схватился. В этот момент квартиру открыла с другой стороны Катя. Андрей толкнул её назад и торопливо закрыл за собой дверь.

— Совсем с ума сошёл! Ты нормальный?

Андрей не ответил, приник к дверному глазку. И увидел затылок твари с распахнутой пастью. Гнилостно-зелёные зубы вращались в алых дёснах. Дверная ручка задёргалась.

— Что за… — вырвалось у Андрея с хрипом.

Катя смотрела на него. Не испуганно — раздражённо.

— Посмотри, — почти умоляюще попросил Андрей.

— Не буду я никуда смотреть! — отрезала Катя, и не думая приближаться к глазку. — И отпусти эту чёртову ручку!

Он опустил взгляд и увидел, что сжимает дверную ручку, методично раскачивая её: вниз, вверх, вниз, вверх…

В ванной улюлюкал Платон. Катя протянула пакет с мусором:

— Поставь в тамбур.

Андрей молча взял и с ухающим сердцем обратил лицо к двери.

Заглянуть в глазок решился не сразу. А когда смог — в тамбуре никого не было. Ничего… кроме детской коляски.

* * *

Катя читала Платону в спальне. Детская энциклопедия «Жизнь города», Андрей понял это по призыву Платона:

— Тёрный дядя! Ковёр! Лупасит!

Любимая страничка сына отражала слепок суеты в универмаге одного из городов мира. Однажды Андрей ткнул пальцем в негра с ковром на плече и сказал: «Смотри, чёрный дядя ворует ковёр. Если охранник его поймает, то отлупасит дубинкой!» Платон живо глотал подобные фантазии, заклеймённые Катей: «Лучше бы чему хорошему научил!» Но Андрей, как ни старался, не смог стать сыну воспитателем. Другом — да, но не воспитателем. Читая или рассказывая истории сыну, он развлекался вместе с ним. Так из мутных вод сознания родились «строительная рыбка», «поющая колбаса», «чёрный похититель ковров» и другие персонажи.

— Это Венеция, — игнорировала призывы Платона Катя. — Видишь, сколько воды? У них вместо улиц — маленькие реки, и все плавают по ним на специальных лодочках, гондолах.

— Тёрный дядя! — настаивал мальчуган.

Придушив злость на Катю, Андрей толкнул прикрытую дверь. Платон не должен страдать из-за конфронтации родителей. В конце концов, он — Андрей — тоже не должен страдать… и не будет! Если захочет просто полежать рядом с сыном (или спрятаться от одиночества, в которое стучится патлатая тварь из лифта), то так и…

В спальне никого не было.

Только что Андрей слышал голос сына — протяжную нотку недовольства, грозящую перерасти в истерику-ультиматум, — но он слился со скрипом двери («когда уже ты петлями займёшься?! или мне самой смазать?!»), бесследно в нём растворившись. На смятой подушке сидел плюшевый медведь, другая подушка валялась на полу, одеяла — сбиты в барханы. Энциклопедия лежала на прикроватной тумбочке.

Андрей поднял подушку, небрежно застелил кровать и прислушался к квартире. В зале шептал телевизор — обзор тура английской футбольной лиги. На кухне бренчала крышкой кастрюля с кипящим компотом. Кто-то тяжело дышал за входной дверью. Андрей боялся смотреть в глазок, игнорировал.

Он дважды обошёл все помещения, включал свет, открывал двери. Не найдя никого, сел на прохладную плитку кухни, рядом со столиком для кормления, обхватил колени руками и стал ждать.

— Молодец, сам трусики надел. Умница. Иди с папой поиграй, а мама пока стирку загрузит.

Из ванны вперевалочку вывалился Платон, нашёл Андрея взглядом, радостно всплесну ручками и ринулся в объятия.

— Ты где пропадал, братан? — тиская сына, тихо спросил Андрей. Он задыхался — от счастья, от непонимания. — Я же искал, и в ванной…

Не последний раз за вечер.

Объяснений происходящему не было. Квартира делалась пустой. Иногда пустотой в абсолюте, иногда с акустическими призраками. Он слышал смех сына на кухне, звук льющейся воды в ванной, но всё исчезало, как только он открывал двери, или смещалось — за стену, в зазеркалье звуков. А потом… он снова натыкался на супругу: она собирала с Платоном пазлы или выходила из туалета, где сидела без света, потому что матовые стёкла минуту назад пугали темнотой.

Когда он оставался в квартире один… становилось по-настоящему страшно.

И, кажется, пустота прекрасно знала об этом.

* * *

Перед сном маленький, но отважный мальчик Платон полетел ракетой на Луну. Прилунившись, он набрёл на большой стадион, где устраивались бои тракторов. Водитель Синего трактора заболел, и Платона попросили его заменить. Конечно, мальчик умел водить трактор, и, конечно, он согласился выехать на арену. В тот день он сразился с Жёлтым трактором по кличке Цыплёнок, который наводил страх на соперников своей огромной кувалдой. Платон сделал из найденного на Земле сверла бамперный бур и, пробив колесо Цыплёнка, перевернул Жёлтый трактор. Одолел мальчик и Кузнечика — Зелёный трактор с ножами на корпусе. Платон столкнул Кузнечика в яму. Зрители аплодировали и кричали: «Ура! Ура! Ура!» Бой с Чёрным трактором — Злыднем — перенесли на лунное завтра. А сейчас — спать, спокойной ночки, ночки-щеночки, спи, маленький…

Платон вяло повозмущался, но потом заснул. Андрей задремал рядом.

Проснувшись через полчаса, он собирался переложить сына, но кровать по левую руку пустовала…

Какое-то время.

Бесконечно долго.

* * *

Продолжение читайте 6 сентября!

Продолжение

Дмитрий Костюкевич «Колыбельная в мрачных тонах» (вторая часть)

 Дмитрий Костюкевич |  06.09.2020 |  241

Что делать, если ты оказался в ловушке, застрял где-то не в своём мире среди пугающих фантомов и странных образов? Что делать, если на тебя идёт охота, а ты даже толком не понимаешь, кто именно охотник? Выход есть. Выход есть всегда… Наверное.

Куратор проекта: Александра Давыдова