Лучший перевод «Дюны»: в каком читать?

Их осталось двое

Впервые на русском языке «Дюна» вышла в 1990 году в мягкой обложке ярко-красного цвета, за что получила в народе неофициальное название «малиновая». О качестве того самого первого перевода можно говорить разве что с юмором. Заметно сократив первоисточник, неизвестные авторы собрали в своём тексте, кажется, все существующие признаки плохого перевода — ужасный стиль, бесчеловечную пунктуацию и полное незнание языка. В первую очередь русского. Многие перлы из этого издания вошли в фанатский фольклор: для Атрейдесов двадцать шесть поколений «домом служила груда камней», «в глазах морщинистого рта старухи мелькнула усмешка» и «Пол проснулся и ощутил тёплую постель».

Духовных наследников у «малиновой “Дюны”» оказалось много. «Груды камней» и подобные обороты появлялись и исчезали в более поздних переводах, которые могли похвастаться и своими, не менее потрясающими находками. Например, в переводе А. Нового, выпущенном в 1993 году питерским издательством «Северо-Запад», доктор Веллингтон Юэ (Yueh) превратился в… Юха.

К счастью, пески времени оставили нам всего два каноничных перевода — Юрия Соколова, впервые появившийся в 1992 году, и Павла Вязникова, вышедший семью годами позже. Именно их интерпретации первого романа из «Хроник Дюны» вы можете сейчас найти на полках книжных магазинов.

Однако, прежде чем говорить о переводах, надо сказать пару слов о литературном языке первоисточника. На первый, поверхностный взгляд текст Фрэнка Герберта не отличается сложностью или изяществом. Обилие прямой речи, простые и ёмкие предложения, общеупотребительная, с поправкой на фантастический антураж, лексика… Но за этой мнимой простотой скрыта настоящая бездна смыслов.

«Дюна» пронизана тем, что сейчас называют «интертекстуальность», то есть нитями, связывающими этот текст с другими на различных уровнях, от образов до прямых цитат. Герберт использует весь арсенал написания интертекстов, который требует от переводчика не только блестящего знания языков, но и широкой эрудиции. Автор ловко соединяет европейские и восточные мотивы, создаёт собственный литературный язык на основе фарси, иврита и английского, а также элементов славянских диалектов, прямо или косвенно цитирует религиозные тексты, отсылает к мифологическим сюжетам и формирует столь тонкие слои мета-смыслов, параллелей и аллюзий, что они способны свести с ума любого непосвящённого человека.

Особенно часто Герберт обращается к Библии — используя перефразированные цитаты и проводя прямые параллели с событиями, изложенными в Священном Писании. О (без)успешных попытках переводчиков найти и выделить для отечественного читателя в «Дюне» библейские цитаты есть замечательный текст Софьи Багдасаровой — писательницы, известного историка искусств и автора книг «Омерзительное искусство» и «Апокалипсис в искусстве». Лучше уже и не скажешь, так что поговорим в целом о качестве переводов Соколова и Вязникова.

Что в принципе отличает хороший перевод от плохого? Для начала приятный литературный язык, избавленный от стилистических и синтаксических ошибок. Здесь и Соколов, и Вязников выступают одинаково достойно — на русском «Дюну» можно читать, не морщась от криво построенных предложений, слепого калькирования английских фраз и странной лексики. По большей части.

Идеального перевода нет

С правильным пониманием, а главное — с передачей оригинального текста, увы, у Соколова нередко случаются проблемы. И начинаются они буквально с первых строк.

It was a warm night at Castle Caladan, and the ancient pile of stone that had served the Atreides family as home for twenty-six generations bore that cooled-sweat feeling it acquired before a change in the weather.

Ночь была жаркой, и в древней каменной твердыне замка Каладан, служившем семейству Атрейдесов домом уже двадцать шесть поколений, становилось душно, как всегда перед сменой погоды.

Вязников справился с этой простой задачей лучше:

Над замком Каладан стояла тёплая ночь, но из древних каменных стен, двадцать шесть поколений служивших дому Атрейдесов, как всегда перед сменой погоды, выступил тонкий, прохладный налёт влаги.

Иногда непонимание переводчиком сути текста порождает наукообразную бессмыслицу:

…their mortal enemies, the Harkonnens, had been on Arrakis eighty years, holding the planet in quasi-fief under a CHOAM Company contract to mine the geriatric spice, melange. Now the Harkonnens were leaving to be replaced by the House of Atreides in fief-complete—an apparent victory for the Duke Leto.

…их смертельные враги Харконнены восемьдесят лет владели Арракисом, где добывали гериатрическое вещество по квазифайфу, контракту компании КАНИКТ, а теперь Харконенны покидали планету и сменить их в полном файфе должен Дом Атрейдесов. Герцог Лето одержал явную победу.

Соколов в упор не узнаёт слово «фьеф», более привычное нам в варианте «феод» или «лен» — земля, отдаваемая сеньором на условиях службы. То, что Атрейдесы и Харконенны являются вассалами императора, смог объяснить Вязников:

Харконнены, смертельные враги дома Атрейдес, восемьдесят лет властвовали над Арракисом — он был их квазиленным владением по контракту на добычу легендарного гериатрического снадобья, Пряности Пряностей, меланжи — контракту, заключённому с Харконеннами компанией КООАМ. Теперь Харконнены уходили, а на их место, уже с полным леном, приходили Атрейдесы — и бесспорность победы герцога Лето была очевидна.

Нередко встречаются у Соколова, казалось бы, незначительные ошибки, которые сильно меняют восприятие авторского текста.

Damn that Jessica! the Reverend Mother thought. If only she’d borne us a girl as she was ordered to do!

«Проклятая Джессика! — подумала Преподобная Мать. — Если бы только она родила герцогу девочку, как ей было приказано!..»

Перевод Вязникова подобного искажения лишён и показывает всю полноту власти ордена Бене Гессерит:

«Проклятие этой Джессике! — думала Преподобная Мать. — Если бы только она родила нам не сына, а дочь, как мы приказывали ей!..»

Ну что, дело закрыто — выбираем перевод Вязникова и радуемся? Но внимательный читатель заподозрит его перевод в другом грехе интерпретатора — многословии и отсебятине. Это обычно не искажает сути текста, но делает лаконичный и ёмкий язык Герберта водянистым и пространным. Простейший пример:

She talks of hints, Paul thought. She doesn’t really know anything. And he said: “Hint then.”

«Она говорит — намёки, — подумал Пауль. — На самом деле она ничего толком не знает об этом».
— Я слушаю, — сказал он. — Намекни.

Вязников мало того что прибавил Полу неоправданной дерзости в общении с Преподобной Бене Гессерит, но и расширил авторский текст. Соколов оказался гораздо ближе к Герберту:

«Она говорит — намекнуть, — подумал Пол. — Значит, она на самом деле не знает». И сказал:
— Намекайте.

Иногда в одном небольшом отрывке по-своему промахиваются оба автора. Где-то стилистически, но в одном месте — и в значении слова. Чтобы это было заметнее, отметим удачные и неудачные решения переводчиков.

This giant anachronism of a room reminded her of the Sisters’ Hall at her Bene Gesserit school. But at the school the effect had been of warmth. Here, all was bleak stone.

С: Гигантский старинный зал напомнил ей палату сестёр Бинэ Гессерит. Но в школьном зале было тепло и уютно. Здесь же вокруг был блеклый камень.

В: Анахронизм стиля живо напомнил ей Залу Сестёр в школе Бене Гессерит. Но в школе этот анахронизм создавал ощущение теплоты и уюта. Здесь же всё было словно холодный камень…

Отдельно отметим интересную находку в стилизации слова «зала» (которое до начала XX века в русском языке было женского рода) у Вязникова, передающую то самое ощущение архаики, и более точный перевод слова bleak. А вот «анахронизм стиля» выглядит как очень неловкая калька с оригинала, к тому же содержит неоправданный повтор.

Случаи паритета по количеству литературных промахов на единицу текста повторяются регулярно.

The seeker lifted, swung sideways across the room and back.
Through Paul’s mind flashed the related knowledge, the hunter-seeker limitations: Its compressed suspensor field distorted the vision of its transmitter eye.

С: Искатель поднялся вверх, метнулся несколько раз поперёк комнаты.
В мозгу Пола вспыхнула информация об этом оружии: его недостаток — узкое поле гравипоплавка и недостаточный угол зрения.

В: Искатель приподнялся и, зависнув в воздухе, хищно поворачивался вправо-влево, словно вынюхивая добычу. В памяти Пауля всплыли характеристики охотника-искателя, в том числе недостатки этого устройства: сжатое силовое поле подвески сильно искажало изображение в миниатюрном телеглазе искателя.

Здесь мы наблюдаем удивительную ситуацию — Соколов умудрился сократить до минимума авторский текст, практически лишив нас технической информации, которая к тому же всплыла «в мозгу Пола», а не в его памяти или уме. Вязников с передачей информации справился намного лучше, но по дороге утопил читателя в неуклюжих речевых оборотах, знатно сдобрив их отсебятиной.

Неожиданно неловко оступаются и Вязников, и Соколов при переводе имени крис-ножа, который фримены зовут «Maker of Death». У Соколова он превратился в несимпатичного «делателя смерти», у его коллеги — в «подателя», что звучит лучше, но не соответствует смыслу. Что мешало обоим переводчикам назвать оружие «творцом смерти», как в оригинале?

Финальным полем битвы могли бы стать различия в именах собственных и языковых заимствованиях из разных наречий и диалектов, взятых Гербертом. Но тут уже давно хочется зарыть топор войны между лагерями и признать равнозначную употребимость «Пауля» и «Поля», «Бинэ Гессерит» и «Бене Гессерит», «Суфира Хавата» и «Сафира Хавата», «Гурни Халлека» и «Гарни Холлика». Особенно учитывая, что правильнее было бы говорить «Гёрни Хэллик».

* * *

Два главных перевода «Дюны» на русский язык нельзя назвать идеальными — у каждого из них свои заметные недостатки. Эстетику языка и имён лучше удалось передать Павлу Вязникову — сказывается образование в Институте стран Азии и Африки МГУ. Да и по передаче смысла его перевод куда чаще оказывается близок к тому, что имел в виду Фрэнк Герберт. Однако приятнее читать на русском Юрия Соколова — его адаптация «Дюны» намного литературнее и по строению и ритму как раз больше напоминает оригинал, чем многословный и самодеятельный текст его коллеги.

А какой перевод считаете лучше вы? Напишите в комментариях!