Роберт М. Вегнер. Свет на клинке

День начинался исключительно скверно. Неторопливо вставало, вызолачивая всё новые кварталы, солнце: гоня тени и крыс в каналы и с исключительной злобностью набрасывая на все вокруг флер красоты и благости. По бледно-синему небу легкий ветерок гнал розовые облачка, похожие на пирожные-переростки. Море морщилось мелкой волной, а веющий от него бриз был прохладен и свеж.
Жуть.
Альтсин лежал на досках деревянного мола и таращился вниз. Вода была удивительно чиста, потому он мог проницать ее взором на несколько футов. Пытался сконцентрироваться на том, что видит. Любой способ хорош, только б отвлечься от проблем с желудком — тот, правда, отказался уже от попыток бунта, но все знамения на земле и в небесах извещали, что сие — лишь кратковременное перемирие, а не капитуляция. Едва он успел об этом подумать, как живот свело очередным спазмом — и вода окрасилась зеленью. Стайка рыбок, что вот уже какое-то время паслась на дармовой закуске, в панике порскнула в стороны. Он же готов был поспорить, что не успевшие так поступить отчаянно затрепыхались и всплыли кверху брюхом.
Он закрыл глаза. Под черепом перекатывался балласт средних размеров галеона, да и чайки как раз решили, что настал подходящий миг известить весь мир о своем птичьем существовании. И, похоже, орать они — все — собрались над его головою.
Он с ненавистью поглядел в сторону города, где над крышами квартала богатеев, Пофеера, как раз поднимался золотой шар.
«Вот же проклятущее проклятие, — подумал он, — а ведь мог бы хотя б дождь идти».
Его скрючило снова. Минутку он лежал неподвижно, надеясь, что вот-вот потеряет сознание или хотя бы умрет. Увы, Эйффра — Прядильщица Судьбы — имела на него иные планы, и после очередного приступа корчей он понял, что легко не отделается. Медленно, предельно медленно он попытался встать: столп, который он использовал как подпорку, пусть и вбитый футов на двадцать в дно, нынче подозрительно раскачивался во все стороны. Как, впрочем, и остальной мир. Сам же он согнулся напополам, украшая доски зелено-желтой гадостью. Кажется, дерево зашипело.
Парадоксально, но Альтсин почувствовал себя лучше, мол перестал колыхаться, чайки слегка попритихли, а солнце словно подугасло. Он уверенней воздвигся на ноги и некоторое время посвятил осмотру своей одежки. Очередная радостная неожиданность. Правда, одежда пропотела и неприятно пахла, но ни на черных штанах, ни на синей рубахе из крайне дорогой, хертидской, ткани, ни — за что он тотчас вознес благодарственную молитву всем богам — на новеньком кожаном камзоле, украшенном сложными ветийскими узорами, не было и следа вчерашних развлечений. Только носок левого сапога украшало нечто яркое, липкое и мерзкое. Но и только-то.
К тому же при нем остались оба стилета, пояс, кошель, серебряная цепочка и стальной браслет, украшенный опалами. А уж это граничило с истинным чудом.
Он глянул на место, куда вчера причалили «Давер» и «Йонадерук». Оба несбордских лангскипа исчезли, Хоргерс наверняка вышел в море еще до рассвета, используя хорошую погоду и отлив.
Альтсин провел рукою по поясу: карты не было, он помнил, как вчера вручал ее русобородому пирату, но все же стоило удостовериться. Дня через два-три некую миттарскую галеру ждут серьезные проблемы.
Он раскрыл кошель и пересчитал монеты — там было все, до последнего медяка. Он сам был вором и понимал определенные правила, но эти несбордцы и впрямь обладали странным чувством гордости. Хорошо, что они хоть высадили его из корабля, перед тем как выйти в море.
И привязали к столбу, заключил он с удивлением, когда попытался двинуться в сторону порта. Тонкая, крепкая веревка, примотанная к поясу и к бревну, должно быть, предназначалась для того, чтобы не дать ему сверзиться в воду и потонуть. «Однако этот Хоргерс — честный бандит», — подумал Альтсин, перерезая страховку.
Мол продолжал раскачиваться, а бьющее в лицо светило все еще раздражало глаза. Но, если не считать этого, остальное было в полном порядке.
Эту часть порта, и мол в том числе, начали использовать лишь пару месяцев назад. Именовали его «верхнекорабельным» и — несколько навырост — «кожевенным»: он должен был служить местом стоянки для народов с северных островов. Несбордцы, ферленги, секи, фаоси и прочие племена, плавающие преимущественно на открытых многовесельных лангскипах, наконец-то получили выделенный для них кусок порта.
Согласно замыслу городского совета, это должно было отделить варваров от цивилизованных арматоров, а еще обеспечить спокойствие в порту. Множество таверн страдало от слишком горячей крови пришельцев с севера, к тому же ни один капитан не любит, когда борт в борт с ним швартуется пиратский корабль, полный вооруженных до зубов безумцев, явно желающих стать его приятелями на следующий рейс. А морское право гласило, что лишь пойманный на горячем пират может быть покаран, потому ремесло их вполне себе процветало. Особенно учитывая, что грабители, выбирая своих жертв, старались не слишком сильно навредить городу, для которого морская торговля была словно кровь в венах. Понкее-Лаа был самым большим городом на западном побережье континента, а здешний порт, выстроенный во времена силы Меекханской империи, — крупнейшим портом всего цивилизованного мира. Если город хотел выжить—не мог мириться с пиратством. Однако не мог и закрыть свой порт для длинных ладей народов севера, поскольку те везли в своих трюмах меха, китовый ус, амбру, золотой
янтарь и прочие ценные товары.
Наконец с этим решили сделать хоть что-то — и замысел этот почти удался. Почти, поскольку те купеческо-пиратские корабли, что предпочитали преступать закон, всегда умели выплыть из порта так, чтобы потенциальная добыча не смогла сбежать. По городу кружил слух, что якобы несколько воровских гильдий, расположенных в припортовых районах, нашли новый источник дохода, продавая пиратам информацию о времени выхода из порта, грузе и предполагаемом курсе купеческих кораблей.
Ну что же, в каждом слухе есть зерно истины.
Хотя в случае миттарских галер Цетрон-бен-Горон, главарь одной из самых лихих воровских шаек, действовал совершенно бескорыстно. И безнаказанно. Поскольку на дела, могущие навредить торговому флоту худшего морского конкурента Понкее-Лаа, Совет смотрел почти благосклонно.
Альтсин добрался к набережной за довольно недурное время, если учесть, что со вчерашнего вечера дорога та изрядно удлинилась. Наверняка результат неких магических штучек.
Набережная — старая, солидная меекханская работа, то есть булыжная мостовая, идущая под прямым углом к молу, шириной в восемнадцать локтей, — оказалась совершенно пуста. «Давер» и «Йонадерук» были единственными пришвартованными здесь кораблями, а после их исчезновения купцам, ворам и портовым девкам искать тут стало нечего. Вероятно, подобно стайке трески, они поплыли на лучшие пастбища, то есть в удаленный от этих мест на пару сотен ярдов главный порт, где вырастал лес мачт, а возможности подзаработать были несравнимо выше.
— Я ж грил, шо он сам придет.
Из-за кипы битых ящиков вынырнул низкий, скособоченный мужичонка в замызганном кафтане и рваных штанах. Индивидуум был бос, хотя, судя по слою грязи на его стопах и по ороговевшим подошвам, сапоги он считал излишней фанаберией.
— Сижу я себе туточки с рассвета и думаю. — Состояние его челюсти подсказывало, что в случае драки стоило как огня избегать укусов этого типа, иначе смерть от бешенства стала бы верняком — притом долгим и исключительно болезненным. — Лежит чудак на тех паскудных досках и страдает, типа, мучится; пойди, грю себе, облегчи. Но, с другой стороны, чёй-то мне грило, мол, сиди спокойно, Герегонт, подожди малехо, благородный господин сам прочумает. Я ж прав оказался, га?
Уродец шмыгнул носом и скривился.
— Фу, но и смердит же от вашей милости. Словно, зуб даю, от лотка с гнилой рыбкой.
Альтсин смерил его взглядом снизу вверх и выпрямился:
— Чего надо?
И сразу же понял, что вчера кто-то явно попользовался его горлом, вернув его не в лучшем состоянии. Он едва смог узнать собственный голос.
— Та ниче такого. — Типчик, называвший себя Герегонтом, пожал плечами и вытянул откуда-то крепкую палку. — Токо, может, мошну, и тот серебряный кулон, и браслетик, та и камзольчик такой… вполне, вполне.
Вор отступил на шаг и блеснул стилетом.
— И что? Думаешь меня уговорить, чтобы я все это отдал?
Он все еще надеялся, что этого будет достаточно.
— Я — нет. — Грабитель, похоже, не принял его всерьез. — А вот Тео — да.
Гора ящиков сдвинулась и развалилась. Создание, что из-под нее вылезло, было большим, ужасно заросшим, и отнести его к какой-то конкретной расе оказалось бы непросто. Футов семи ростом и четырех — шириной.
Конечно, был он безоружен, поскольку палка, что торчала из кулака размеров буханки хлеба, выглядела скорее зубочисткой, а не оружием. Альтсин сглотнул:
— Тео?
— Собственной персоной. — Уродец снова попытался затмить усмешкой солнце. — Так как оно типа с подарочком?
Вор вытащил второй стилет, хотя сам не понимал зачем.
И тогда грабители замолчали. Обе палки стукнули о мостовую, а на прыщавой морде карлика вдруг всплыла извиняющаяся улыбочка:
— Я… мы… ну, типа, мы уже потопали, ваша милость. Это ж просто такая шуточка, ага. Без обид.
И кинулся наутек, а вскоре к его босому «чвяк-чвяк» присоединилось громыхающее «топ_топ» башмаков Тео.
Альтсин глянул на свои стилеты с искренним удивлением. Подумать только, а он за них отдал всего пару оргов. Да и те — обрезанные.
Что-то стукнуло его в спину, он повернулся, демонстративно воздев оружие. Тот, кто его тронул, нашел проблемы на всю голову.
За ним стоял Керлан и двое шапочно знакомых из людей Цетрона. Один держал готовый к выстрелу арбалет.
— Хорошо, что мы тебя нашли, прежде чем старина Гер приступил к делу. Этот его Тео —хороший парень, но раз-другой ему уже случалось кое-кому наподдать слишком сильно. Особенно учитывая, что этот кое-кто был настолько глуп, чтоб сопротивляться. — Керлан покивал лысой башкой, не понять—удивленный или обрадованный.
Альтсин несколько раз раскрыл и закрыл рот, потом прохрипел:
— Тебя Цетрон послал?
Не самый умный вопрос, но надо ж с чего-то начинать.
— Ага, ищет тебя. Ты должен был вернуться еще до полуночи.
— Не мог. — Парень покачал головой и тут же об этом пожалел, поскольку балласт в его черепе еще не стабилизировался. — Нужно было закончить дело.
— Да вижу. Но лучше, если б и толстяк тебе поверил. Он в ярости.
— Ага. — Альтсин раздумывал над этим миг-другой. — А почему?
— А узнаешь. Он в норе. Тут поблизости двуколка, подвезу тебя, а то сам ты наверняка не доберешься. И, Альтсин?
— А?
— Держись под ветром, ладно?

* * *

Норой Цетрон именовал крепкий трехэтажный жилой дом, стоявший в ряду прочих домов-близнецов на Среднем Валее, в районе мелких купцов, ремесленников, медиков, алхимиков, магов не высшего разбора и лупанариев из тех, что поприличней, — и к району этому определение «Средний» подходило как нельзя лучше.
Фасад дома выходил на широкую мощеную улицу, а первый этаж, подобно первым этажам соседних домов, бросался в глаза огромной цветной вывеской, гласившей: «Амулеты, Талисманы и Всяческие Иные Магические Полезности». Такая реклама в последнее время становилась модной, хотя Альтсин был уверен, что парой дней раньше в лавке продавали приправы, коренья и зелья.
Как видно, Цетрон сменил профиль своих вложений.
Они не остановились перед главным входом, но свернули в ближайший заулок, подбираясь с задов. Взойти по лестнице на второй этаж было серьезным испытанием, Альтсин каждые несколько ступеней останавливался, чтобы хватануть глоток-другой воздуха, но Керлан и не думал его щадить.
— Поторопись, — сказал он, хлопнув по плечу, от чего в голове Альтсина взорвались фейерверки. — Цетрон и вправду не в настроении.
Пройдя коротким коридорчиком, они оказались в довольно большой, обшитой деревом комнате. Через широкое окно виднелись дома напротив.
Цетрон сидел за длинным столом, просматривая какие-то пергаменты. Физиономия у него была чрезвычайно серьезная.
Глава гильдии, корпулентный, ширококостный мужчина средних лет, старался одеваться и вести себя как удачливый купец, что не всем в Лиге Шапки нравилось. Но организация, объединявшая воровские гильдии в городе, позволяла своим подопечным некоторые странности.
— Наконец-то, — рявкнул он, не отрывая взгляд от документов в руке. — Где ты его нашел?
— На набережной. У северного мола.
— И что он делал всю ночь?
— Я… — Альтсин попытался вмешаться.
— Заткнись. Не тебя спрашиваю. Керлан?
— Утверждает, что заканчивал какое-то дело.
— А чем он был занят, когда ты его отыскал?
— Задирался с Герегонтом и Тео.
— О, правда? — Толстяк только сейчас поднял голову и взглянул на них. — А с виду и не скажешь, что он повредился головой. Ты спрашивал, когда «Давер» и «Йонадерук» вышли из порта?
— Три часа назад. Как только начался отлив.
Альтсин тихонько вздохнул. Едва три часа миновало, а казалось — прошло полжизни.
— Ага. А почему он так смердит?
— Не знаю. Сам его спроси.
— Альтсин?
Ему это уже надоело:
— Слушай, Цет. Я провел целую ночь на корабле, полном варваров, которые привезли сюда кипы подгнивших шкур и бочки порченой ворвани. Я ел их пищу и пил их пиво. А все потому, что ты попросил, чтоб я доставил тому пирату…
Цетрон взмахнул рукою и вернулся к изучению документов:
— Довольно. Я должен был тебя предупредить, что их благодарность может оказаться опасной. Значит, Хоргерс согласился?
— Я могу сесть? Как-то плохо себя чувствую.
— Садись, — толстяк указал на кресло напротив. — И рассказывай. Выпьешь чего-нибудь?
— Воды. Холодной и чистой.
— Керлан.
— Уже иду, — лысый скрылся за дверьми.
— Итак, — Цетрон устроился поудобней, — что он сказал?
— Обрадовался, словно сотня демонов. Они плыли сюда почти месяц. На севере продавать ворвань и шкуры — невыгодно, в Фели и Ходене продолжается война или бунт, порты охотно принимают корабли, но ни один оттуда не уплывает. Реквизируют — аж бегом. Из Ар-Миттара навстречу ему выплыли четыре полные солдат ладьи. Он утверждал, что все это вина наветов, брошенных на его народ ферленгами. Ну, знаешь, будто они пираты и всякое такое…
— Чего только люди не придумают.
— Именно. Эти ладьи преследовали их, но так, чтобы случайно не настичь. В конце концов, у Хоргерса было два корабля и более сотни людей. Однако они сумели
отогнать его от побережья. Потом случился шторм и отбросил их еще дальше.
— Тот, что был десять дней тому назад?
— Тот самый. Шкуры намокли, бочки с ворванью начали протекать, а чтобы выплыть из открытого моря, им пришлось идти на веслах пять дней. Когда они сюда добрались, унюхать их можно было за милю. Три дня ждали, пока найдется купец, наконец кто-то взял товар за одну двадцатую того, что предполагали получить. И даже это было хорошо, но им едва хватило на закупку провианта на обратную дорогу. Думаю, он и так слегка победокурил бы на обратной дороге на север.
— Победокурил?
— Именно такую формулировку он и использовал.
— Ага. Значит, он остался доволен?
— Предельно. Угостил меня остатками своих когдатошних припасов, чем-то, что называл бердис… бергас?
— Бергоасс.
— Довольно вкусно, хоть я и не до конца понял, что оно такое.
— То, что отличает барана от овцы, маринованное в коровьей моче. — Цетрон криво усмехнулся. — Что? Снова примешься блевать? Не в этой комнате, сынок. Но ведь не бергоасс тебя так придавил?
— Нет, — Альтсин старался дышать глубоко и медленно. — Это пиво. Крепкое и проклятуще коварное. После первой полукварты я ничего не почувствовал, после четвертой начал подумывать, не наняться ли к ним матросом. Шестую — не помню. Ты мне должен.
— Я подумаю об этом.
Появился Керлан с кувшином и двумя кубками. Альтсин скоренько опорожнил один, потом второй и третий.
Цетрон же лишь едва-едва смочил губы, внимательно поглядывая на него. И вору совершенно не понравился этот взгляд.
— Ну ладно. — Он опорожнил четвертый кубок и почувствовал себя лучше — даже голос словно бы почти вернулся. — Что значит это приглашение?
— Сейчас-сейчас, не торопись. Ты точно не покидал ночью порт?
— Я уже говорил. Нет. Очнулся на рассвете, на молу. В одиночестве. Едва не подох, чтобы та миттарская галера…
— Хватит. Я рад, что ты со всем справился, и я действительно благодарен тебе. Об остальном поговорим позже.
— Например, о моей оплате?
— Об этом тоже.
Двери скрипнули, и некто вошел внутрь. Молодой вор глядел, стараясь вспомнить, где он видел это лицо. Вспомнил через два-три удара сердца. Зажмурился, снова распахнул глаза. Глянул на Цетрона, высоко задирая брови и ожидая объяснений. Одетый в скромную бурую рясу мужчина, как ни в чем не бывало вошедший в логово воровской гильдии, никак не мог оказаться Деаргоном Каневосом, Великим Казначеем Храма Меча.
Цетрон и Керлан даже не стали подниматься из-за стола. Но глава гильдии выказал немного гостеприимства:
— Ваше преподобие возьмет себе стул?
— Как-нибудь управлюсь.
Голос жреца был необычным. Молодым, энергичным, сильным, а необычным — поскольку не подходил к лицу: оно казалось маской, помещенной на нос потрепанного сотнями штормов корабля: кожа в оспинках, острые плоскости щек, глубокие глазные ямы, разделенные носом, что напоминал птичий клюв. Рот — как след от удара топором. Лицо, которым можно пугать детей. И лишь глаза смотрелись на нем чуждо: ласковые, карие, с танцующими в глубине ироничными искорками.
Альтсин молча глядел, как один из самых влиятельных людей города не колеблясь идет в угол за стулом, придвигает его к столу и присаживается.
— Он чист, — проворчал жрец. — Наверняка не приближался к нему, как минимум, несколько дней. И у него не было контакта с тем, кто это сделал.
Цетрон перегнулся и похлопал молодого воришку по плечу. Керлан улыбнулся с явным облегчением. Альтсин чувствовал растущую растерянность.
— Значит, самое важное — позади. — Толстяк уселся и вынул из-под стола пузатый кувшин и несколько кубков. — Красного ренноса?
— Охотно. — Жрец сделал осторожный глоток, удивленно приподнял брови и опорожнил кубок до дна. — Чудесно. То, что подают в храме на вечерню, — истинная моча, хотя якобы тоже реннос.
— Советую проверить брата, который занимается поставками в святыню.
— Придется.
Альтсин сидел рядом с двумя людьми, главами неформальных сил, правящих городом, нынче как ни в чем не бывало обговаривающими преимущества какого-то там вина, — и ему казалось, что еще миг — и он очнется на заблеванном моле с жуткой головной болью. А скорее — надеялся на такой исход. Неуверенно потянулся за кувшином, однако Цетрон убрал тот из-под его рук:
— У тебя есть твоя вода, сынок. Нехорошо мешать алэ с ренносом.
Деаргон долил себе еще.
— Ты уже что-то обнаружил?
— Нет. Было мало времени.
— Я тоже ничего. Ты уверен, что — этот?
— Да. Хотя нынче, полагаю, он выглядит несерьезно.
— Вот уж точно — выглядит. И почему он так смердит?
Только теперь Альтсин понял, что говорят они о нем.
— Долгая история. Но он действовал ради блага княжества.
— Как и все мы.
Некоторое время они пили молча. Цетрон, его заместитель и жрец — вино, Альтсин — воду. И чувствовал, что она встает ему поперек горла.
— Ты ему сказал?
Альтсин понял, что они вот-вот перейдут к делу. Он устроился поудобней на стуле, готовясь к неожиданностям.
— Нет. Я ждал ваше преподобие.
Деаргон улыбнулся одними губами. Довольно мило. Взглянул злодею прямо в глаза.
— Сыне, — как видно, нынче не только у Цетрона проснулось желание называться его отцом. — Нынче в ночи украден Денготааг — Меч Реагвира.
Произнес он это так, словно речь шла о бочке сельди.
А ведь новость была настолько же серьезной, как если бы он сказал: «Нынче ночью украден морской маяк». Или: «Я решил устроить в святыне самый большой лупанарий по эту сторону океана». А то и: «Городская стража перестала брать взятки».
Катастрофа.
Меч, или, вернее, две трети Меча, поскольку, согласно легенде, он сломался, воткнутый в пасть мифического чудища, был главнейшей реликвией в княжестве со столицей в Понкее-Лаа. Альтсин полагал спорным, что меч принадлежал самому Реагвиру, поскольку слышал по крайней мере о трех городах, владевших, по слухам, истинным Мечом бога, но все же меч из храма Понкее-Лаа выглядел настоящим, начиная от размеров — слишком монструозных, чтобы им мог владеть человек, — и заканчивая названием, которое, согласно рассказам, значило Пожиратель Мрака. Меч с таким именем должен принадлежать богу, ибо ни один обычный рубака не стал бы называть так свое оружие. Однако все это не имело значения, поскольку, кто бы его ни украл, он оказался самоубийственным глупцом. Жрецы никогда этого не простят, а у храма довольно золота, влияния и Силы, чтобы достать вора хоть из-под земли.
Альтсин с усилием оторвал взгляд от лица жреца. Медленно, очень медленно опорожнил свой кубок. Сглотнул слюну. Вздохнул. И идеи, как потянуть время, у него закончились.
— Значит, ради этого вы доставили меня с набережной? Сразу скажу, это не я.
— Мы знаем. Мы проверили. Нельзя коснуться Меча и не носить, по крайней мере несколько дней, его знака. — Жрец произносил слово «меч» так, что сразу становилось ясно, о каком мече идет речь. — Но твой патрон уверил меня, что ты единственный человек в городе, который сумел бы это провернуть. В том числе и по причине твоей веры.
«Спасибо тебе, толстый сукин сын», — подумал вор.
Вслух же спросил:
— Веры?
— Ты ведь мафрианист, верно?
— Ну-у… — собственно, ранее он никогда так о себе не думал. — Ну да.
— Можешь ли процитировать символ веры?
Проклятие, как оно там?
— «Верую в Баэльт’Матран, Праматерь, из лона коей вышли боги, что, соединив общее видение, сотворили мир и все вещи в нем, над ним и под ним. А в конце создали разумных, к коим относятся…» И как-то там дальше, — внезапно он почувствовал себя ужасно глупо, не в силах вспомнить остального.
— Именно. Теперь ты понимаешь?
— Не совсем.
— О господи… — Деаргон возвел очи горе. — Цетрон, что этот мальчишка делал в детстве?
— Без понятия, — честно ответил глава воров. — Я узнал его лишь семь лет назад, и было ему тогда годков десять-одиннадцать, он и сам не мог сказать сколько. Приплыл он сюда одной из барок, из тех, что курсируют вверх по реке, — и высадился на улицы. Попытался меня обворовать, ему не удалось, а нынче я стараюсь сделать из него человека. С переменным, впрочем, успехом. Работает он отчасти независимо, но придерживается правил гильдии. Несколько последних лет обучался разным вещам, но в теологии хорош не был никогда.
— Вижу. И все же что тебе известно о Господине Битв — Реагвире?
— Это сын Великой Матери. Во время Войн Богов он сражался с легионами Анеха Проклятого. Убил Гошфа Нежеланного — Праотца Тварей.
— Чудесно. Это все правда и одна из немногих вещей, относительно которых мы и жрецы Госпожи находимся в согласии. Дальше у нас начинается слишком уж большая разница в интерпретациях. Но прежде всего фактом остается то, что Реагвир был одним из Пяти Первородных— богов, первыми пришедших в мир. Факт также и то, что, увидев первых разумных, мыкающихся во тьме нового мира, он ощутил милосердие и склонился над ними, дабы объять их милостью своей. — Похоже, жрец, сам того не желая, принялся цитировать религиозные формулы. — Несомненно также и то, что изо всех рас особенно полюбил он истинных людей и первым выступил против Нежеланных, когда те пытались коварно сбить их с пути истинного, меняя их души и превращая в мерзких тварей.
Минутку-другую он глядел прямо в глаза парня,
Альтсин же поймал себя на том, что неосознанно пытается вызвать в себе религиозное рвение. Деаргон оказался человеком с сильной харизмой.
— Это княжество почитало Реагвира сотни лет. Пожалуй, в изрядной степени оттого, что в схватку с Гошфом он вступил как раз неподалеку.
Говоря «неподалеку», Деаргон, похоже, имел в виду немаленький кусок побережья, поскольку всякий город и село в радиусе сотни миль от Понкее-Лаа полагало, что кости чудовища погребены именно подле него.
— Но триста лет тому к нам пришла Меекханская империя с ее культом Великой Матери. И хотя я и сам в глубине души отдаю ей надлежащие почести, не могу позволить, чтобы амбиции некоторых из жрецов, по-своему перетолковывающих святые книги, отвращали нас от почитания наибольшего из опекунов человечества. Я понимаю меекханцев, ибо у начал своей империи они вели кровавые битвы со жрецами Владычицы Битв, теми, кто позабыл об истинном служении и пытался создать собственное государство. Однако вскоре наступят времена, когда Реагвир займет надлежащее ему место на троне, что стоит так же высоко, как и трон Великой Матери. Как оно и пристало благороднейшему из Первородных.
Внезапно жрец широко улыбнулся.
— Уф, однако я что-то разговорился. Ты ведь уже понимаешь, к чему я веду?
Альтсин осторожно кивнул:
— Ваше преподобие полагает, что за кражей стоят жрецы Великой Матери?
Взгляд карих глаз сделался смертельно внимателен:
— Сыне, оброни я когда-нибудь подобное обвинение, и через час весь город стоял бы в огне. Правда такова, что мой храм из года в год обретает все новых прихожан. И правда еще такова, что так происходит благодаря Мечу. За последние двадцать лет число верных, что приходят в храм Реагвира, возросло шестикратно, — вздохнул он. — Возвращаясь же к твоему вопросу: я знаю большую часть иерархов-матрианистов в княжестве и не думаю, чтобы они могли иметь с этим что-то общее.
— Потому вы подозревали именно меня?
— Что ж, — жрец развел руками. — Я нынче в некотором отчаянии. А Цетрон сказал, что знает лишь одного безумца, который мог бы решиться на подобную кражу. По крайней мере именно такие слова он и использовал.
— Спасибо.
Цетрон странно скривился:
— Только давай без сарказма, Альт. Дело-то серьезное.
— Именно так, сыне. На твое счастье, он убедил меня, что ты — рассудительный человек, то есть, хотя я и не должен за такое хвалить, ты веришь в богов достаточно, чтобы не переходить им дорогу, и держишься подальше от дел веры. А потому, вместо того чтобы прямо с мола бросить тебя в подвалы, я пригласил тебя сюда.
Кто бы за этим ни стоял — он нанес сильный удар. Меч был нашей важнейшей реликвией. Он совершал чудеса.
Альтсин вспомнил городские чудеса последних лет. Исцеления слепых, хромых и парализованных. Немые от рождения, принимающиеся болтать, словно нанятые,
и девяностолетние старцы, становящиеся отцами троен. Однако он не был до конца уверен, какой из храмов приписывал себе авторство этих чудес. Наверняка ведь все
сразу.
— Значит, без Меча у храма — серьезные проблемы?
Деаргон скривился в сторону Цетрона:
— Серьезные проблемы?! Ты не говорил, что у него странное чувство юмора.
— Забыл. Но у него и правда странное чувство юмора.
— Серьезные проблемы были бы, сгори все наши храмы в княжестве или окажись, что половина братьев — отцы внебрачных детей. А нынешнюю ситуацию можно назвать лишь катастрофой. Завтра — канун Дороги Жертвенности, нашего самого большого праздника. Послезавтра вечером должна пройти огромная процессия, центральное событие которой — наш Меч. До этого времени мы обязаны его отыскать.
Ага, ситуация проясняется.
— Его преподобие очень рассчитывает на нашу помощь. — Цетрон встал и придвинул к Альтсину кипу пергаментов. — Здесь вся информация, которую мы до сей поры собрали.
Пергаменты выглядели ужасно, а кривой почерк Цетрона напрочь отвращал от их изучения.
— Один вопрос, сыне. — Деаргон улыбнулся, извиняясь. — С чего бы ты — теоретически конечно же — начал кражу Меча?
Альтсин поразмыслил над этим некоторое время:
— С подкупа кого-то в храме. Теоретически, конечно же.
— Хм… В нашем храме служат братья, объединенные в ордене Слуг Меча, Великим Казначеем которого являюсь я сам. Все мы приносим клятву нищеты и покорности. Непросто вооб…
— Со всем уважением, ваше преподобие, — бесцеремонно прервал жреца вор, и Цетрон аж закашлялся. — Людей покупают не золотом или серебром, а тем, чего они более всего жаждут, — или тем, чего они более всего страшатся. Впрочем, как правило, это и правда золото, но лишь потому, что за него возможно купить множество иных вещей. А еще это могут быть женщины, напитки, азарт, определенные порошки и зелья, некоторые разновидности запретной магии и всякое такое. Порой людей покупают и за информацию, компрометирующую информацию, понятное дело, — или за жизнь и здоровье их близких. А порой достаточно подложить кому-нибудь любовницу или любовника. Это, пожалуй, самый дешевый способ.
Он прервался, чтобы перевести дыхание и опорожнить очередной кубок. В голове его гудело, а желудок начинал вести себя крайне подозрительно.
И — чудо! Деаргон вовсе не казался пораженным. Выглядел так, как если бы что-то помечал себе на память. Парень же продолжил:
— Нужно проверить, не было ли у кого из монахов проблем с деньгами, женщинами либо какой-то зависимостью. Не получал ли он внезапных вестей о семье. Может, кто-то пребывал недавно в расстроенных чувствах, нервничал или был напуган. Пусть ваше преподобие прикажет расспросить об этом братьев. Вы ведь исповедуетесь в храме?
— Да, брат Хранитель Печати — главный исповедник Храма Меча. Нас в городе лишь семьдесят три человека, потому его хватает.
— Может, он что-то знает?
—Может. Но тайна исповеди — свята. А ему почти восемьдесят, и у него есть принципы. И это не просто высокопарные слова — пусть бы он даже умирал в муках.
— Даже если дело в Мече?
— Даже тогда. Посчитает это испытанием веры, которому подвергает нас господь.
— Понимаю. — Альтсин почесал подбородок. — А если бы ваше преподобие спросил его — так, невзначай, — то, наблюдая за его реакцией, вы могли бы почувствовать, правда ли нам стоит искать кого-то из храма? Если наши подозрения верны, брат-исповедник будет
пребывать в серьезном душевном расстройстве.
— Понимаю. — Деаргон взглянул на него, словно увидел в первый раз. — Я как-то не думал о таком способе. Что еще?
— Каким образом вор мог вывезти Меч из города? Как я помню, реликвия огромна.
— Ха, значит, ты принимал участие в наших празднествах, — кивнул жрец.
— Случалось раз-другой… — Альтсин предпочел не пояснять, что именно он делал в толпе, празднующей Дорогу Жертвенности. — Но к делу: как им удалось вынести Меч из храма? И как могут вывезти его из города? И собираются ли вообще делать это? Может, их удовлетворит факт самого исчезновения реликвии? К кому они могут обратиться за помощью? Почему их невозможно обнаружить, используя магию? Кому выгоднее
всего оказалось бы ослабление Храма Реагвира?
Деаргон выглядел несколько оторопевшим.
— Он такой всегда?
—Только в плохие дни, — процедил Цетрон. — Старается произвести впечатление более умного, чем он есть на самом деле, и прячет внутреннюю пустоту под циничными замечаниями и перепрыгиванием с темы на тему.
Альтсин поглядел на него исподлобья. Толстяк, ясное дело, внимания на то не обратил.
— Будь он таким умным, — продолжал Цетрон, — уже спросил бы, не связался ли кто-то со жрецами.
— Этого не было, — молодой вор пожал плечами.
— А почему же?
— Откуда знаешь?
Вопросы прозвучали одновременно, и на миг установилась неловкая тишина.
— Поступи они так, были бы дураками. Этот Меч не украли ради выкупа, поскольку даже меекханский император не сумел бы радоваться этому выкупу слишком долго. Я ведь прав, ваше преподобие?
Иронические искры исчезли из глаз жреца — и это был достаточный ответ.
— Да, и кроме того, — Альтсин вонзил взгляд в Цетрона, — тогда б вы не ожидали меня на моле. Я прав?
— Прав, парень. А теперь перестань мудрить и слушай. Все, что мы знаем, содержится на этих пергаментах, помнишь? Меч Реагвира — это и вправду большая вещь, здесь указаны размеры, — он протянул довольно отчетливый рисунок. — Длина сохранившегося клинка пять футов, два и три шестнадцатых дюйма. Длина рукояти два фута и семь шестнадцатых дюйма, ширина перкрестья два фута и… хм… смазано. Толщина перекрестья у клинка — три с половиной дюйма. Ширина клинка у перекрестья — восемь и одна восьмая, ширина клинка у места излома… ну и так далее. Остальное прочтешь сам. Все вместе весит более пятидесяти фунтов — изрядный кусок же… желанной кузнечной работы, — вывернулся он.
— Скорее, божеского мастерства, Цетрон. — Жрец снисходительно улыбнулся и склонился над столом. — Но к делу, Альтсин. Я могу тебя так называть?
Вор внезапно понял, что перед ним — Великий Казначей Храма Меча. Перемена была быстрой и незаметной, но теперь никто не посмел бы перебить этого человека и полусловом.
— Мы сидим и разговариваем здесь уже довольно долго, словно речь идет о пропаже мешка гороха. Мне кажется, я должен тебе пояснить, какова нынче ставка. — Карие глаза сделались очень, очень холодными. — Я уже лет тридцать служу в храме. И лет десять принадлежу к кругу людей, что имеют непосредственный доступ к Мечу. Я дотрагивался до Него, чистил, часами, распластавшись, лежал перед Ним, ощущая Силу нашего Господина. Молясь и медитируя. Я верю — нет, я знаю! — что это Меч Реагвира, выкованный им из сердца упавшей звезды, закаленный в крови Леафарры и трижды проклятый слугами Нежеланных. И я знаю, что наступит день, когда Меч снова понадобится нашему Господину, а клинок будет откован вновь, да так, что ни одна сила его уже не сломает.
Голос Деаргона скрипел, словно два трущихся куска льда. А Альтсин внезапно вспотел:
— Ваше преподобие, я не понимаю…
— Именно, сыне, многих вещей ты не понимаешь. А особенно того, что здесь речь не о какой-то там нелепице, а о Денготааге — о Мече Бога.
Жрец склонился, и Альтсин удивился, как мог он чувствовать лед в его голосе, если в глазах у того горели адские огни.
— Понимаешь ли, сыне, я видывал чудеса, совершенные тем Мечом, в том числе и те, что высмеивают сильнее прочих: немые, что обретают способность говорить, и прозревающие слепцы. Для меня, для моего ордена потеря его — это поражение, мы лишаемся смысла существования. Я предпочел бы лично поджечь храм, чем позволить, чтоб чьи-то мерзкие, безбожные лапы хотя бы единый день прикасались к Мечу. Я не позволю, чтобы кто угодно — вор, жрец, чародей или сам Проклятый — держал его в руках! Если понадобится, я переверну этот город вверх ногами, разберу по камешку, а потом сложу в кучу и начну все сызнова.
Внезапно он жутко ухмыльнулся:
— А если, несмотря на все, мне это не удастся, я все равно найду виновных. И устрою им такую казнь, что и следующие сто лет их судьбою станут пугать детей.
Вор даже не дрогнул. Хотя ему сильно хотелось иронично улыбнуться, он хранил каменное спокойствие.
Внезапно Деаргон поднялся и шагнул к двери:
— Я уже должен идти. Надеюсь, что вы сумеете помочь мне в решении нашей общей проблемы.
Сделал ударение на «общей», что прозвучало зловеще.
На пороге жрец повернулся снова:
— Я жду радостных новостей.
И вышел.
Едва дверь затворилась, Альтсин сглотнул и потянулся к кубку. Вода была отвратительна на вкус.
— Вот мы вляпались, — прохрипел он через миг-другой, игнорируя рычание кишок.
— Это точно, сидим по уши в говне. — Керлан кивнул и сделал мощный глоток прямо из кувшина.
— Что теперь?
— Я предупредил большую часть людей, более-менее обсказав им, что следует искать, — проворчал Цетрон, почесывая голову. — Но секрет не удержать долго, и к полудню весь город вскипит. Проклятие, отчего это не драгоценности княжеской короны?
— С драгоценностями могла бы возникнуть проблема. Они, конечно, занимают много места, но уж князь сразу бы сообразил.
Они фыркнули коротким, нервным смехом. Толстяк сделался серьезным первый:
— Я вижу, что до тебя начинает доходить.
— Да с чего бы? — Альтсин потянулся было за водой, но остановился, не завершив движение. — Я просто прячу внутреннюю пустоту под циничными замечаниями и перепрыгиванием с темы на тему. Но ты не должен был меня в это вмешивать.
— Нет. Однако, едва я узнал о краже Меча, составил список известных мне безумцев, которые могли бы решиться на нечто подобное. И в нем было лишь одно имя.
— Я ведь обещал, что не стану гадить на твоей территории. По крайней мере не слишком сильно.
— Просто жизнь научила меня не доверять людям определенных профессий. Например, ворам.
— А жрецам?
— Жрецам — еще меньше.
— Тогда откуда эта дружба с Деаргоном?
— Мы начинали вместе. Почти сорок лет назад.
Вор присвистнул:
— Ну и ну. Ты — и Великий Казначей? Каким он был?
— Хорош. Отчаянно хорош. Твердая рука, железные нервы и чудесные идеи. Когда я его узнал, нам было по двенадцать лет — нет, он на год старше. Но уже тогда владел красноречием, как демон. Порой я шутил, что стоило бы ему стать странствующим священником.
— Ну и накаркал. Он предпочел более легкий кусок хлеба. Хотя, если посмотреть на это с другой стороны, профессию он как раз не сменил — разве что способ ее исполнения.
Цетрон сделал удивленное лицо:
— Это совсем не так. С его обращением произошла довольно удивительная история. Однажды, во время большой процессии — собственно, во время Дороги Жертвенности, — мы помогали людям делиться с ближними, и тут в толпу ворвались с десяток-другой тяжеловооруженных солдат. Это было еще во времена империи, жрецы Великой Матери поддерживались властью, а потому те решили устроить небольшую провокацию.
Может, рассчитывали, что возмущенная толпа начнет беспорядки или что вспыхнет настоящий бунт и губернатор запретит проведение подобных церемоний, а то и вовсе закроет Храм Реагвира? Говорю тебе, мигом возникло бурление, давка, писк и паника. Стеклянное вместилище, в котором переносили Меч, удерживали двенадцать верных, толпа надавила на них, те покачнулись, один упал, и реликвия завалилась набок. И тогда, словно из-под земли, подле нее вырос Деаргон, ухватился за край, поддержал ее и так вот стоял среди безумствующей толпы, словно статуя. Только это я и успел заметить — после меня подхватило и повлекло дальше, я потерял его из виду.
Он глотнул из кубка:
— Мы встретились на следующий день — он был бледен и в смятении. Сказал, что должен изменить свою жизнь, порвать с грехами и всякое такое. Я ничего не сумел ему доказать. Двумя днями позднее он сделался послушником.
— Высоко взлетел.
— Верно.
— Помнил о старых друзьях?
— Конечно, он ведь не из тех, кто, едва разбогатев, принимается покупать себе дворянский титул и забывает, что отец его пас коров, а дед — и сам жрал траву. Но в последние годы мы виделись редко. У нас разные интересы, а жрец не должен слишком часто показываться в обществе кого-то такого, как я.
— Это он так сказал?
— Нет, я. Мне нужно заботиться о репутации.
— Ага. Ты ему когда-либо помогал?
— Несколько раз. То банда дуболомов попыталась сбивать деньги с паломников, то несколько послушников уступили искушению и принялись облегчать храмовую казну. Всякие мелочи. Он тоже раз-другой помог мне решить проблемы со стражей. В одном он прав — в последние годы Храм Реагвира увеличил свое значение. Двадцать лет назад в городе было пятнадцать монахов, а ежегодные празднества останавливали движение не
больше чем на паре улиц. Теперь же — сам видишь. Но, собственно, отчего это тебя так интересует?
Альтсин осторожно потянулся. В спине что-то щелкнуло, но, к счастью, приступ тошноты был слабым подобием предыдущих.
— Мне он просто-напросто интересен. Кроме того, я считаю, что хорошо бы знать, верен ли он слову и исполнит ли свои обещания. Те, насчет поиска виновных и работы для палача. Говорят, в этом году в северном Карахене уродились прекрасные яблоки.
— А может, сразу в Меекхан?
— Там тоже урожай, говорят, неплох. Когда точно исчез Меч?
— Между полуночью и рассветом.
— Неплохая точность, чума на их голову. Может, стоит просто-напросто разослать герольдов. «Разыскивается кусок железа, весит около пятидесяти фунтов и
выглядит как сломанный меч. Внимание, вблизи него возможны чудесные исцеления и внезапные приступы набожности».
Цетрон кисло скривился:
— Не пей больше с несбордцами.
— Я и не думал даже. Что с блокадой дорог?
— Храмовая стража, братья и наши люди обсели все дороги из города. Проверяют каждую телегу. Только то и хорошо, что на спине Меч всяко никто не вынесет.
— А порт?
Цетрон фыркнул:
— А как же, порт. Деаргон прижал таможенников, и теперь каждый корабль, что выходит в море, обыскивается от днища до кончика мачты. Даже рыбацкие лодки трясут.
— Это заблокирует работу всего порта. Будут проблемы.
— Если мы найдем реликвию, все разрешится само собою. Что это у тебя с лицом?
— Я как раз вспомнил, что отлив был за три часа до рассвета. Сколько кораблей вышло тогда в море?
Толстяк криво ухмыльнулся:
— Не ты один в этом городе соображаешь. Сто сорок два. Корабли для дальних морских перевозок, галеры, лангскипы, дромоны. Рыбацкой мелочовки я не считаю, поскольку никто их не регистрирует, но дополнительно их могло быть несколько сотен. Единственная наша надежда на то, что Меч еще не покинул город.
— Деаргон, кажется, твердо в этом уверен, но, если бы мне пришлось красть что-то навроде этого, я начал бы не с подкупа кого-то в Храме, а с поиска способа вывезти добычу за час. Однако я предпочел об этом не говорить.
— Мудрое решение.
— Ты уже упаковал вещи?
Цетрон странно глянул на него:
— Однажды я уже говорил тебе, что это — мой город. Я не сбегу из него, и никто меня отсюда не вышвырнет. Даже Деаргон.
— А кто говорит о вышвыривании? Он наверняка хотел бы, чтоб ты остался. Даже будет настаивать на этом. Очень, очень горячо, — парень со значением подчеркнул последнее слово.
— Это мои проблемы. Но не затем я тебя сюда вытаскивал, чтобы ты пророчил мне черное будущее. Для этого у меня есть Керлан.
Керлан тяжело вздохнул.
— Слышишь? И так он — все время. А ты принимайся за работу. С чего ты желаешь начать?
Альтсин поднял брови:
— Ты здесь главный.
— Я хочу, чтобы ты действовал самостоятельно. Мне не нужен еще один пес на сворке — но мне пригодился бы некто независимый. Может, тогда один увидит то, что пропустит другой. Итак?
— Лига знает?
Это был вопрос, с которого стоило бы начать. Лига Шапки объединяла все воровские гильдии города на условиях добровольного членства. Впрочем, тот, кто не желал делаться добровольным членом, быстро становился членом мертвым. Нынче анваларом Лиги был человек по имени Григас, вор и бандит, думающий словно вор и бандит. И это пророчило непростое будущее организации, которую не сумело уничтожить даже трехвековое меекханское господство. И было неясно, как он отреагирует на подобную весть.
— Пока что — нет. Да я и сам узнал только пару часов назад. Если дело не прояснится до полудня, мне придется его посвятить во все. С чего ты намереваешься начать?
Вор задумался, склонил голову, прикрыл глаза. Потом тяжело вздохнул. Думать сегодня было невыносимо трудно.
— Ладно. Я никогда не был в этом храме, за исключением главного нефа, конечно же. Расположение помещений, обычаи братьев ордена и стражников, время молитв, еды, разделение обязанностей. Это будет твоей работой, Цет. Не гляди так, у тебя — полно людей, а у меня опрос всех братьев занял бы несколько дней. Неплохо было бы знать всё: что кто любит есть, кто не слишком жалует ночные молитвы или работу на кухне и
всякое такое. — Он вздохнул. — Проклятие, да я не представляю себе, как Деаргон собирается держать все это в тайне.
— Если послезавтра Меч пронесут во главе процессии — все слухи подохнут сами собой. Что ты станешь делать?
— Я займусь Мечом. Где он хранился, как его стерегли, какова была система охраны и заклинаний. И каким образом, проклятущее проклятие, можно было незаметно выйти из храма, таща на спине пятьдесят фунтов лома.
— Меч хранится в подземельях, где-то тут лежала карта. Раз в месяц его выставляют на три дня для публики перед главным алтарем. Раз в год — проносят в процессии. Он не был охраняем никакими заклинаниями, и при нем не стояла стража.
— Никакая?
— Семь футов длины и пятьдесят фунтов лома, как ты и заметил. Однако прошу тебя, контролируй язык рядом с духовными особами.
— Буду. А еще я попытаюсь добраться до Рвисса и Альмарика.
— Я уже послал к ним людей. Если они как-то с этим связаны, то…
— Это контрабандисты, ты и сам частенько прибегал к их услугам. Им нет нужды знать, что они везут, довольно и того, что клиент заплатил. Более важны их знакомства среди стервятников побережья.
— Что-то еще?
— Тридцать империалов. И еще сто в мелкой монете, можно серебром.
— Сто оргов в серебре? И тридцать в золоте?!
После второго вопроса Цетрон принялся подозрительно присматриваться к нему.
— У тебя ведь нет намерения покинуть город?..
—Нет, но, как ты уже говорил, я стану действовать по-своему. Деньги пришли мне самое позднее к полудню.
— И откуда я вытрясу такую сумму?
— Одолжи, укради, выиграй в лотерею или продай этот дом. И — да, если нам удастся, стрясешь потом с Деаргона.
— Ты полагаешь, что я взял бы деньги с жреца?
— Я знаю, что ты возьмешь. Где я найду Кусара?
— В Берлоге, как обычно в этот час. Идешь к нему?
— Может, позже. — Альтсин поднялся, легонько покачнувшись, и зашагал к дверям, мужественно игнорируя головокружение и очередную волну дурноты. — Где я смогу тебя найти?
— Я наверняка буду здесь целый день.
— Чудесно. — На пороге вор повернулся: — Ах да, не посылай за мной людей, потому как я все равно сбегу. Говорю это, чтобы они не нервничали по пустякам.
Вышел, прежде чем Цетрон сумел уверить его в полном своем доверии.