Мексиканская киноиндустрия начала быстро развиваться в 1930-х годах, в том числе благодаря тому, что сыграла важную роль в становлении раннего звукового кино (в Мексике делали испаноязычные версии голливудских фильмов). Жанр ужасов возник здесь всего лишь чуть позже, чем в Голливуде: через год после освоения мексиканцами звуковых технологий. Всё началось с «Плачущей» (La llorona) Рамона Пеона 1933 года.
Создатели «Плачущей» перенесли на экран образ из латиноамериканского фольклора: призрачную женщину, оплакивающую своих мёртвых детей (персонаж до сих пор остаётся популярным, пережив множество трансформаций). Это стильное, причудливо структурированное, атмосферное произведение задало высокую планку. И хотя в жанре случались плохие времена, у мексиканских фильмов ужасов всегда был свой характер. Наша магическая семёрка примеров поможет его узнать.
Два монаха (1934)
Уже в «Плачущей» источником ужаса был не столько призрак, сколько каменные личины и маски агонии, ритуалы, сакральные символы и артефакты. Ужас таился в белеющем распятии, в монашеской рясе, скрывающей похитительницу детей, в алтаре, в пламени свечей. Как и в индейских орнаментах, тяжёлых кольцах, каменных кинжалах. Христианство и магия, переплетясь, стали основой стиля. Вслед успеху «Плачущей» был создан ряд готических фильмов ужасов, где сверхъестественные сюжеты стояли на стыке иберо-американской католической культуры и местных древних верований.
«Два монаха» — наиболее оригинальное и жуткое произведение, созданное на этой волне. Режиссёр Хуан Бустильо Оро, пришедший в кино из экспериментального театра, вдохновлялся немецким экспрессионизмом и романтизмом. Помимо стиля, «Два монаха» важны благодаря его новаторской структуре, предвосхитившей «Гражданина Кейна» и «Расёмон».
Глубокая ночь, но монастырь лишён покоя. Один из послушников одержим. Настоятель направляет к нему новоприбывшего брата. Монахи узнают друг в друге некогда лучших друзей, а ныне заклятых врагов, и встреча едва не приводит к кощунственному убийству, когда одержимый бросается на брата с тяжёлым распятием. Начинается двойная исповедь. Оба рассказывают — а точнее показывают — настоятелю свои версии одних и тех же событий вокруг рокового любовного треугольника. Одна не правдивее другой, обе субъективны. А ужас, накапливавшийся по мере рассказа, прорывается в пространство монастыря.
Если бы не сцены до и после исповеди, отнести «Двух монахов» к жанру ужасов было бы трудно. Во внутренних историях зло лишь деформирует и подчиняет себе мелодраматическую фабулу: проступает в изломах декораций, в контрасте света и тени, меняющихся местами, в порочном вуайеризме, питающем страсть.
Но в каменных стенах монастыря маски оживают, образы обретают плоть. Когда исповедь пострадавшего кончается, в тишине ночи звучит орган. Монах, жаждущий мести, превращает любовную мелодию в реквием, проникающий во все уголки, в самые дальние кельи и в сердце его соперника. Камера вплотную приближается к зловещей фигуре, склонившейся над клавиатурой органа, и кажется, что вот-вот на нас обернётся сам Дьявол. Однако оборачивается всего лишь испуганный юноша, зато сам монастырь вдруг превращается в пространство его психоза, не отличимого от подлинной одержимости.
«Два монаха» — вершина мексиканского кино 1930-х, а последний десятиминутный эпизод можно назвать одним из лучших в мировом кинематографе тех лет.
Зеркало ведьмы (1962)
В середине 1930-х первого пика достигло новаторское мексиканское кино, в том числе жанр ужасов. Затем он на десять лет почти исчез и вернулся только в 1950-е. Тогда под влиянием голливудского и английского кино категории Б мексиканские экраны заполонилили дешёвые и эффектные страшилки про монстров всех мастей: вампиров, оборотней, мумий, зомби, маньяков, безумных учёных и их создания. И, конечно, про новых «Плачущих».
По большей части это были увлекательные безделицы с броскими спецэффектами, гримом и антуражем и со сверхъестественным существом по центру. Но получались и такие крайне своеобразные произведения как «Зеркало ведьмы». Фильм снял Чано Уруэта; когда-то он остался недоволен «Плачущей», а теперь предложил свой вариант национального хоррора. Сценарий написал Карлос Энрике Табоада, будущий реформатор жанра. А могущественную ведьму, символ латиноамериканского трепета перед матриархатом, сыграла мексиканская дива Изабелла Корона.
Над фамильным особняком нависает предзнаменование: племянница ведьмы должна умереть. Её убивает муж-изменник, и тётя не может изменить судьбу. Но может отомстить. Тёмные силы и бледный призрак племянницы ей в этом помогут. Особняк населяют идолы, звери и зловещие видения. Сущности обитают в пустых коридорах и барочных спальнях. Разгорается пламя. А главным орудием прозрения и возмездия становится зеркало — внутренний киноэкран. В этом фильме готичность вновь обеспечивает не реквизит, а стиль.
Но самое интересное здесь — это сочетание двух, казалось бы, далёких архетипических сюжетов: о ведовстве и о безумном докторе. Муж племянницы — хирург, и он по-своему понимает, что такое маска. Череда мистических событий приводит к тому, что его новая супруга чудовищно обгорает, и он берётся восстановить её лицо и прекрасные руки пианистки. Причем не брезгует похищением трупов, а затем и живой девушки. Зыбкая мистика, порождённая «зеркалом ведьмы», сочетается с холодной и жестокой ясностью, царящей в операционной. Лики тьмы — с медицинскими повязками и ампутированными кистями.
Можно представить, насколько хороша режиссура Уруэты, если он смог перенести эту хитроумную драматургию Табоады на экран и создать единый сюжет про двух злодеев в мире, где неупокоенная душа так же реальна, как покалеченное тело.
Книга из камня (1969)
Карлос Энрике Табоада начинал карьеру с оригинальных сценариев вроде «Зеркала ведьмы», а также был программным директором на мексиканском телевидении. В 1964-м он дебютировал как режиссёр и создал несколько фильмов ужасов, каждый из которых мог бы оказаться в нашей подборке — все чертовски хороши.
Табоада реформировал жанр тем, что поместил готический хоррор в узнаваемую повседневность, почти всегда отказывался от спецэффектов в пользу чистой режиссуры и атмосферы, а также делал героями подростков или вовсе детей. «Книга из камня» как раз задавала этот тренд.
В старинный особняк, недавно купленный богатой мексиканской семьей, приезжает гувернантка для их нелюдимой дочери Сильвии. Женщину сразу предупреждают, что малышка не в себе, и вскоре гувернантке предстоит в этом убедиться. У Сильвии есть лучший друг: каменная статуя в саду. Улыбающийся мальчик с книгой в руках. Но у этой дружбы куда более страшные причины, чем разыгравшееся детское воображение.
Дети-герои превращают чёрную магию в пугающе невинную игру, где любой неосторожный взрослый может оказаться на месте изувеченной куклы. Каждый из героев обнаружит, что древние легенды всё ещё живы, символы и ритуалы по-прежнему смертоносны, дьявольские силы неуловимы, как личина в тёмном зеркале или юркая ящерица на крыше разрушенной церкви. Но поверить — ешё не значит победить. Детская улыбка судьбы высечена на камне.
Тётя Алехандра (1979)
Заданный Табоадой тренд подхватил и довёл до предела Артуро Рипштейн в фильме «Тётя Алехандра». Ученик Луиса Бунюэля и «крёстный отец» мексиканского независимого кино, Рипштейн снимал далеко не только фильмы ужасов. Но «Тётя Алехандра» — один из лучших образцов жанра, расцветшего в 1970-е годы.
Могущественная ведьма вновь стоит перед зеркалом, разжигая пламя, и обучает подрастающее поколение своему ремеслу. Играет её спустя семнадцать лет опять Изабелла Корона. Теперь она старушка, которую приютили родственники в своём милом уютном доме, полном детишек. Надо ли говорить, что и от дома, и от семьи к финалу мало что останется?
Ужас в фильме возникает не столько из-за мистических событий, набирающих обороты, пока тётушка осваивается на новом месте, сколько из-за чувства беспомощности и безысходности, что охватывает родителей, не способных ни противостоять злу, ни хотя бы защитить от него своих детей. Неведомые силы не спешат проявляться в открытую, а когда делают это, становится уже поздно и некуда бежать. Зло поражает, как болезнь, самых маленьких и невинных, и матери придётся пойти на радикальные меры, разжигая инквизиторский костёр на обломках счастливой жизни.
Кстати: в 1997 году Артуро Рипштейн получил Национальную премию в области искусств и наук за вклад в мексиканское кино. Он был вторым режиссером после Луиса Бунюэля, удостоенным этой чести.
Алукарда, дочь тьмы (1977)
В семидесятые дьявольщина и террор становятся настолько повсеместными и обыденными, что само десятилетие похоже на фильм ужасов. Так что жанр набрал мощь по всему миру, и Мексика — не исключение. И если «Тётя Алехандра» скорее поднимала на новый уровень уже существующую традицию, то самым бескомпромиссным и безумным хоррором десятилетия можно считать «Алукарду, дочь тьмы». В этой вольной трактовке «Кармиллы» Шеридана Ле Фаню показаны лесбийский вампиризм и одержимость в католическом женском монастыре.
Алукарда, пятнадцатилетняя сиротка, с рождения живёт в монастыре-приюте, куда попадает её ровесница Жюстина. Между девушками возникает связь, выходящая очень далеко за рамки невинной дружбы. «Алукард» — это всего лишь «Дракула» наоборот, так что последствия этой связи не заставят себя ждать.
Фильм снял Хуан Лопес Моктесума. Он, как и Табоада, сыграл важную роль в становлении мексиканского телевидения, но любим мы его не за это. Главное — Моктесума был учеником и протеже Алехандро Ходоровски, самого радикального и скандального латиноамериканского режиссёра всех времён, и продюсером его фильмов «Фандо и Лис» и «Крот».
Влияние Ходоровски в «Алукарде» очевидно, хотя, в отличие от учителя, Моктесума работал именно в жанре ужасов, раздвигая его рамки изнутри. Мало в каком мексиканском фильме прошлого века так откровенно бушуют плоть и пламя, как в «Алукарде». Это «Кэрри», «Изгоняющий дьявола» и «Дьяволы» Кена Рассела в одном флаконе. Густые семидесятые, от которых экран покрывается кровавой испариной.
Кстати: Моктесума, в отличие от Ходоровски, не получил признания при жизни, в конце концов попал в психиатрическую клинику и умер в забвении и нищете. Его судьбе посвящен фильм «Алукардос, портрет вампира» (Alucardos, retrato de un vampiro; 2010).
Хронос (1993)
Гильермо Дель Торо, надо думать, не нуждается в представлении. Один из известнейших выходцев из Мексики, он давно стал сказочником с мировым именем. «Хронос» — его ранний мексиканский фильм.
Он повествует о маленьком волшебном устройстве, изобретённом в XVI веке испанским алхимиком Умберто Фальконелли, который бежал в Мексику. Хронос — опасное создание вроде жука, сделанного из драгоценного металла, и оно дарует бессмертие взамен на кровь. Его хозяин прожил столетия и погиб по чистой случайности, так что Хронос, запертый в старой статуэтке, ждал нового владельца. В наши времена за него борются двое: охочий до чудес антиквар и тщеславный миллионер.
Уже здесь звучат многие ключевые для Дель Торо мотивы и видна его любовь к чудовищам и механизмам, напоминающим друг друга. Пробуждённые к жизни, они и превращают обыденный мир в мрачную сказку. Но при этом в «Хроносе» нет той высокобюджетной лощеной стильности, которая в поздних фильмах будет иногда подменять стиль. Зато есть шероховатость и дерзость, отголоски драйва девяностых, юное безумие, трактующее вампиризм как повод приличному старику слизывать кровь с пола общественного сортира. Так что нелишне вспомнить, где именно начинался лабиринт Фавна.
Мы — это плоть (2016)
Создатели современных мексиканских фильмов ужасов продолжают традиции, в том числе в ремейках классических лент, и исследуют страхи нового тысячелетия (например, в занимательном «Демоне внутри» скрещиваются темы ведовства, современных технологий и посттравматического расстройства). Но возникают и экстремальные проекты.
«Мы — это плоть» как раз из таких. Это дебют молодого мексиканца Эмилиано Роча Минтера. Бо́льшая часть действия — сектантские, эротические на грани порно и жестокие на грани пародии отношения между братом и сестрой, попавшими под чары каннибала-бомжа, Дьявола в спортивном костюме. Сюжет разворачивается в постапокалиптической современной Мексике, а на деле — в одной декорации, которая создаётся и оживляется буквально на наших глазах; из хлама превращается то ли в утробу, то ли в адский лабиринт. Здесь властвуют плоть и психоз игры.
Вход в пустоту мерцает и меняет цвет, вращается, продувается ветрами. В сердце ада мексиканский солдат хором со своими восторженными мучителями поёт бравую песню, прежде чем ему перережут горло. Экстаз выглядит как агония. Дьявол-бомж устраивает сатано-фрейдистский бэд-трип, грозящий буквальным отвалом башки. А разрешается весь этот хоррор-порно-перформанс оргией с участием режиссёра. Смотреть или нет — решайте сами. Главное, не повторяйте. Мы предупредили.