В чём смысл фильма «Мы»: двойники, расовое сознание и внутренний раб

Джордан Пил прославился в позапрошлом году сатирическим ужастиком «Прочь», который даже получил «Оскар» за лучший сценарий. С тех пор чернокожий режиссёр и сценарист стал практически гласом народа и надеждой социально заряженного кино. Кредит доверия у Джордана большой. В сериале «Стрела» его уже записали в классики и шутят про его будущие ретроспективы.

Новая картина Пила «Мы» щеголяла атмосферными трейлерами, получив даже место для ролика на Суперкубке, куда попадают самые ожидаемые и перспективные фильмы. Оправдывает ли будущий классик всю ту шумиху, которую вокруг него создали? И да, и нет.

«Мы» в первую очередь работает как крепкий слэшер. Ощущения от него — как от фильмов Эдгара Райта: вроде бы смотришь пародию на зомби-ужастик, а получаешь отличного представителя жанра. Тут тебе и атмосфера, и кровь, и операторские красоты, и динамичный экшен, и напряжение. И обязательный неожиданный сюжетный поворот в конце. Всё это — с нужным количеством юмора, который не переводит все происходящее в полную буффонаду, но разряжает обстановку и добавляет героям объёма.

Практически всем актёрам пришлось сыграть две роли, так что они отработали на 200 процентов. Ожидаемо лучшей оказалась Люпита Ньонго. Ее манипуляции с мимикой и голосом (да, мы смотрели фильм в оригинале) — отдельная фишка этого кино.

В общем, будь картина просто фильмом ужасов — оценка была бы однозначно положительная. Однако все заранее понимали, что без социального и политического подтекста Пил кино не снимет. И вот к этой части есть вопросы. В «Мы» множество пластов, и не все они укладываются в единую стройную концепцию.

Понятно, что на первом плане — разговор о чернокожей семье. В интервью Пил рассказывал, что старался сделать фильм о травме поколения и о том, как она отражается на современном чёрном обществе. Даже шуточная линия про то, что чёрная семья купила себе лодку, оказывается, несла задачу репрезентации чёрных в массовой культуре, потому что раньше экранные чёрные семьи лодок себе не покупали. По меньшей мере в хоррорах, так как первый же негр с лодкой из массовой культуры, который приходит на ум, — Роджер Мёрто. При этом белая семья в фильме — богатая и беспомощная перед опасностью.

Но интереснее всего взглянуть на сочетание тем чернокожих и хоррора, то есть страха. Афроамериканцы жили в страхе, многие живут до сих пор. Поэтому страх персонажей за свою жизнь, благополучие близких, за само свое существование и самоидентификацию — это внутренний страх целой нации.

Тема двойников и название «Мы» явно указывает на внутреннюю борьбу. Копии людей в фильме бессловесны, они лишены голоса насильно. Их красные одежды отсылают к форме заключённых или каторжников. По сути, на экране происходит борьба с внутренним рабом. При этом двойники едины, они действуют сообща, привлекают к себе внимание. Внутренний раб — он же и внутренний революционер. Кто кого освобождает и кто с кем борется? Кто кому враг? Может, это сами оригиналы находятся в рабстве у общества потребления? Во власти правительства, которое пытается придумать всё более изощрённые способы контролировать население?

Происхождение двойников объясняют ближе к концу — но, возможно, и зря. В фильмах с двойным дном конкретика убивает символизм. В данном случае объяснение фантастического допущения добавляет политическую подоплёку с неизбежными отсылками к рабству, митингам, погромам и «сделаем Америку снова великой».

Но при этом сразу возникает масса вопросов к внутренней логике фильма: а как? А почему? А о чём они вообще думали? Похожая ситуация была в недавнем сиквеле «Счастливого дня смерти», где временной петле из первого фильма дали псевдонаучное объяснение, чуть не испортив впечатление от обеих частей.

Центром системы символических координат выступает героиня Ньонго, Аделаида (что, кстати, переводится как «благородная происхождением»). Она не только центральный персонаж и неформальный лидер своей семьи — с ней ещё и связан финальный сюжетный поворот в духе «Других». Именно он, как оказалось, привёл к восстанию двойников, и он же во многом помог семье Уилсонов.

В плане сюжетной логики он, опять же, вызывает много вопросов. Зато здесь пересекаются два символических пласта фильма. По сути, финал говорит о необходимости объединиться со своим внутренним рабом, признать его в себе, наделить голосом и что-то сделать с этим миром.

Смущает ещё одна важная тема, которая затронута в фильме, но не вписывается в общую картину. Аделаида в детстве потерялась по вине отца, который упорно не признает свою вину. На этом фоне двойник мог бы означать детскую травму или, как выражается сам Пил, травму поколения. А одна сцена вообще снята так, что непонятно: нам показывают неумение отца любить дочку или намёк на то, что он любил её слишком буквально?

Для полноты картины недостает кирпичиков. А сам Пил помогать аудитории не спешит. В интервью он отделывается общими фразами, признавая лишь наличие множества отсылок и образов и оставляя их дешифровку зрителю.