Три страшные истории на Хэллоуин

Хэллоуин закончился, однако ночи становятся все темнее, холоднее и… страшнее. 31 октября минуло, но это не повод не читать страшные истории. Истории со своими, сюрреалистически-жестокими законами. Дышащие ледяным ужасом и вгоняющие в ступор. Сохраняющие атмосферу того самого Хэллоуина, который не раздает сладости детям, а пугает взрослых. До ледяных мурашек по хребту.

Наслаждайся, читатель!

Рыбный день (Александр Придатко)

Посреди кухни чёрно-белая плитка захлёбывается, сбоит скрупулёзно выверенный ритм узора, и единственная белая плитка посреди чёрного пятна кажется островком в сумрачном стылом озере.
— По щели пройдёшь, свою мать убьёшь, — напевает девочка, прыгая с плитки на плитку. Юзька мучительно пытается закричать, предупредить: что ты делаешь, нет, это не песенка, это заклинание, не нужно, беги, спасайся, не надо!.. потом становится легче, поганочно-бледным облегчением проснувшегося — всё не взаправду, можно подождать и просыпаться, умываться, грызть морковку на завтрак…

— По щели пройдёшь…

Девочка приближается к чёрному пятну, и Юзька чувствует, как нарастает изнутри странный гложущий жар, бурлящий, словно кипяток. Теперь он знает, что видит жуткий сон, поэтому может отвернуться, не смотреть, что случится, когда малышка допрыгает до черноты. Он смотрит на столы, на занавеску, по которой ползает чёрная муха, на кастрюльку, весело подрагивающую на плите.

— …мать убьёшь…
Юзька считает прыжки. Прыг-шлёп. Прыг. Шлёп. Хрусть — стоп, думает он, что это за хрусть; и тут же понимает, что не желает этого знать. Он честно пытался предупредить, да? Честно. Пытался. Хрусть. Шмяк. И вдруг опять: прыг. Шлёп.

— По щели пройдёшь, — начинает девчушка, как ни в чём не бывало. Юзька не выдерживает — смотрит. Девочка стоит на одной ножке прямо на белом островке. Вниз не глядит, так что не знает, что в эту минуту из швов между плитками стремительно натекает кровь — много, много крови. Белый островок окрашивается кармином.

— Мам, — говорит девочка, — мне нравится талисман. Скажу спасибо кролику за талисман, да? Спасибо, Юзька!

Юзька вздрагивает и замечает маму, которая орудует длинным ножом на доске. Видит ловкие, сноровистые движения, видит, как мелкими ломтиками крошится морковка. Мама ссыпает морковку в кастрюльку, и тут девочка, что стоит уже посреди Новой Блоэдландии, кричит:

— Он не слышит, мама! Давай и тыыыыы…

Девочка падает, поскользнувшись, и толкает под колено маму. Взмах руки, и на них обеих валится кастрюлька с кипящим варевом. Юзька не успевает ни отвернуться, ни проснуться, поэтому в состоянии лишь заглянуть в глаза падающей женщины и увидеть своё отражение. Отрезанную голову белого кролика с запёкшейся на мордочке кровью; тут его мир лопается в огне. Смотреть на куски мяса, ссыпающиеся по обожжённым людям, уже просто некому.

Аквариум (Денис Тихий)

Карп попался бойкий — вырвался из рук продавца, грянул об кафельный пол и неистово замолотил хвостом под аквариумом в тщетной попытке уплыть из гипермаркета «Ашан» в родной пруд. Продавец сноровисто ухватил карпа рукой, стукнул его деревянной колотушкой, завернул в пакет и протянул Сергею Петровичу.

— Что-нибудь ещё?

— Э… нет. А где у вас тут зелёный горошек?

— Тринадцатый ряд — бакалея, — бойко ответил продавец и обратил дежурную улыбку к пухлой даме, стоящей за ним.

Не вовремя Лидочка, жена Сергея Петровича, вывихнула ногу, будь они прокляты эти лыжи! Вместо неторопливого пятничного вечера, с футболом и двумя бутылками пива, он получил длиннейший список покупок для завтрашнего званого обеда. Ожидались старшие Пальмеры, которым праздник не праздник без карпа в сметане, Ефросимов — ценитель салата «Уолдорф», и дочка Машенька с мужем и близнецами, которые всё сжуют, что им ни дай. У всех продуктов следовало проверить сроки годности. Отвратительный кефир в синей коробочке мимикрировал под своего вкусного собрата в зелёной. Спред выдавал себя за масло. Оливки путались с маслинами, а к йогуртам, йогуртерам и йогортушам вообще было страшно подойти.

Гомер, бессонница, тугие паруса, Сергей Петрович список свой прочёл до корки. Остался только зелёный горошек, — «В стеклянной банке, а не как в тот раз!». Сергей Петрович обошёл лари с замороженной рыбой, все эти пангасиусы и лемонемы, навевали мысли о неизлечимых экзотических болезнях и отправился к бакалее, решив срезать через малолюдные отделы.

За пирамидой автопокрышек обнаружился проход в соседний зал. Об этом зале Сергей Петрович и не подозревал, хоть и бывал в магазине регулярно. Тележка полна, карп в пакете начинал подавать признаки жизни и Сергей Петрович прошёл бы мимо, не увидь в том зале сетчатую корзину, доверху набитую разноцветными штуками, похожими на плюшевые грибы. «Близнецам подарю!», — осенило его, и он с трудом развернул тележку в проход.

Над корзинкой торчал небольшой плакат: «Здычи! 99 за штуку, 222 за пару!» и Сергей Петрович подивился странному маркетинговому ходу. Здычи были упакованы в тонкую плёнку, этикетка меленькими буквами сообщала, что здыч – прельлучший игрушкис для детёнышей. Из этого волапюка Сергей Петрович понял, что думал правильно — это действительно игрушка. Ну и ладно.

Следующая корзина манила рекламной растяжкой с надписью: «Букульцы! Любят мамы и отцы!» В ней лежали бледно-розовые кубы с оранжевыми трубочками по углам. Сергей Петрович постоял перед букульцами, соображая, зачем бы они такие были нужны мамам, а тем паче отцам? Наверняка очередная китайская выдумка – близнецы вечно носились с какими-то странными игрушками, совсем не похожими на те, какими играли в своём детстве Сергей Петрович с Лидочкой. За букульцами высился стеллаж с коробками из гофрокартона: «Сома — для дачи и дома!».

В проходе, спиной к Сергею Петровичу, стояла продавщица в форменной одежде, лениво выкладывая шуршащие брикеты из своей тележки.

Сергей Петрович прошёл мимо неё и оказался перед полками с надписью: «Бакалея, чай, пряности». Он заскользил взглядом по банкам и сразу увидел знакомую жёлто-зелёную этикетку. Поднеся банку к близоруким глазам, Сергей Петрович прочёл странное: «Бондюэль. Муравьиные яйца в паучьем меду! Рекомендации кулинаров!». Вероятно, это кушанье пользовалось популярностью, потому что выпускали его самые разные производители. У стенки стояли банки местной фирмы «ХлебосолЪ» и даже неискушённому Сергею Петровичу было понятно, что муравьиные яйца у «Хлебосола» мелкие, некондиционные и просроченные – эти мерзавцы умудрялись портить даже кабачковую икру.

К бакалее примыкал внушительный холодильник, заполненный лоточками в вакуумной упаковке. Состоял он из трёх секций: «Моллюски», «Личинки», «Суповые наборы». Сергей Петрович повертел в руках картонную коробку, сквозь прозрачное окошко которой виднелись мохнатые рыже-синие гусеницы, размером с хорошую сосиску. «Чего только люди не едят», — подумал Сергей Петрович и вытянул лоток из соседней секции.

Он протёр запотевший пластик и уронил лоток обратно. Ну и мерзость! Шутки шутками, хэллоуины и всё такое, но ведь дети же могут увидеть! В лотке лежали отрезанные пальцы – отвратительно натуралистичные. На некоторых был маникюр, причём разного фасона, на одном – расплывшаяся татуировка в виде перстня и траур под ногтем. Карп в тележке ударил хвостом – его жабры яростно раздувались. Сергей Петрович вздрогнул и в раздражении развернул тележку обратно – пора и домой. Колёсики радостно клацали на стыках плитки. Сома. Муравьи. Здычи. Надо в жалобную книгу написать. Всему есть пределы. Знакомая корзина с плюшевыми грибами, где-то тут проход к кассам.

Прохода не было. Сергей Петрович оказался перед мутноватой стеной голубого стекла. За стеклом толкали тележки покупатели. Молодая пара стояла у пирамиды покрышек и о чём-то яростно спорила, их малыш сидел в тележке, запустив палец в нос. Сергей Петрович пошарил руками по стеклу в поисках двери – прохладный монолит. Рука наткнулась на ярко-красный ценник, прикрепленный к тому месту, где прежде был коридор. Сергей Петрович взглянул на него и прочёл что-то совершенно неуместное, будто прилетевшее из другой галактики.

За его спиной раздался скрип тележки: «Продавщица!», — понял он.

— Выбрался! — с холодным удивлением сказала женщина. — Ишь, какой шустрик!

Голос у неё был странный — хриплый, с отвратительным причавкиванием и клёкотом. Обернувшись, Сергей Петрович сразу понял, что у этого существа и не могло быть никакого другого голоса. Не в силах вынести ужас, облаченный в форменный рабочий халат, Сергей Петрович тоненько заголосил. Он развернулся и замолотил кулаками по стеклу. Ребёнок вынул палец из носа, глянул в его сторону и потянул маму за рукав, но та лишь отмахнулась. Раскалённая ручища ухватила Сергея Петровича за сердце, да так, что отдало в челюсть. Он стал хватать воздух ртом, не в силах вдохнуть. Он бился в стекло, пока не потемнело в глазах. Но довольно быстро Сергей Петрович обессилел, сполз на пол и совершенно не почувствовал чудовищного удара деревянной колотушки в лоб.

Шатун (Денис Скорбилин)

Весна наступила небывало рано, ещё в марте вытопив снег с лужайки вокруг дома. А в апреле уже и земля подсохла; к небу потянулась высокая густая трава. Фёдор Михайлович пятый год жил здесь, но не уставал дивиться, как сложно устроена природа. Вон лес вздымается в сотне метров — там снег по колено, только почернел. А возле его коттеджа на опушке прёт из-под земли буйное малахитовое торжество. Вон, стрекоза блеснула крыльями на солнце. Красота!

Почистив крытый каменный мангал во дворе, Фёдор сложил поленья. Зажмурился, глядя на утреннее апрельское солнышко. Небо чистое, ни облачка. Разжёг. Принёс котелок и закрепил на крюк под крышей мангала. Долил воды — раньше бы сразу полный от колодца дотащил, но сейчас спина уже не та. Проще ещё одну ходку сделать, чем потом с поясницей маяться.

Он вдохнул прохладный прозрачный воздух и подумал, что к мясной похлёбке хорошо бы водочки. Кажется, в холодильнике осталась бутылка, надо пойти проверить. Вокруг стояла удивительная хрустальная тишина, которую нарушали лишь редкие пичуги, болтающие промеж себя о своём, пернатом. Нигде такой красоты нету, уж кому как не ему знать! Немало земель повидал Фёдор, пока не пустил здесь корни. Немало и повидал всякого, в разные переделки бросала жизнь, пока, наконец, не приехал сюда. Выстроил двухэтажный домище возле леса, от деревенских подальше, к природе поближе. Местные поначалу против были, экологи там всякие, активисты… Но нашли общий язык, так и оставили Фёдора Михайловича в покое.

Солнце ползло к зениту. Сейчас похлёбку сварим — и обедать! В который раз уже он подумал о том, где же была та поворотная точка, что направила его сюда, в этот рай. Правду говорят, судьба — игра…

Бульон сварился. Фёдор вытащил мясо и унёс в зимнюю кухню. Промыл холодной водой, вынул толстые жилы — это вам не фермерское мясо. Тут природа. Натурпродукт! Строго говоря, можно было сварить похлёбку и в доме. Места хватало, газ в баллонах имеется. Но хотелось на улице — даром, что ли, такая душевная русская весна на дворе?

Мелкий чёрный котишка потёрся о штанину, выпрашивая кусочек. Вчера прибился, деревенский видать. Фёдор не протестовал. Может чей-то? Тогда придут, спросят, не видал ли. А он видал. К себе пригласит, чаю поставит или ещё чего… Мало ли нужно человеку для счастья?

Кот в два горла уплёл отрезки мяса и отправился греться на лужайку. Сразу видно, умеет жить животинка. Фёдор Михайлович тоже любил и умел жить. Сначала ещё туда-сюда, искал себя, мучился. А потом нашёл, и жизнь прожил хоть сурово, зато весело. А что голова после контузии на погоду тянет, и колено болит после прыжка с БТР, то всё пустое. Зато вон какой дом отгрохал, уважаемый человек теперь. Вся Ростовская область знает.

Перелил бульон во второй котелок, досыпал мяса и, пока оно доходило, подрезал картошечки, морковки, лучка. Зелень, опять же. Многие не понимают, зачем петрушка с укропом нужны, да лавровый лист сверху, но Фёдор Михайлович в специях понимал. И перец, например, сам молол, смеси делал. Не всегда у мяса вкус хороший, иногда нужно оттенить или перебить — тут-то без травушек никуда!

А когда зелень в котелок закидывал, услышал, как через забор кто-то ломится. Не здесь, с другой стороны дома. Фёдор Михайлович даже растерялся на секунду, даром, что бывалый. Однако котишка выручил — сразу в дом шмыгнул. Ну и Фёдор за ним. Только заперся, а медведь уже из-за угла морду высунул. Видать на запах пришёл, матёрый зверюга, хоть и худой. В лесу жрать нечего, вот и озорует. Как только сил хватило двухметровый забор одолеть?

Ружьё прямо в коридоре стояло, у вешалки. На первый взгляд и не видно, шуба закрывает. Но руку сунул — и двустволка в руках. Можно разговор продолжать, если гость без понимания. Дробь хорошая, британская «нулёвочка», но против медведя даже с такой лучше не выходить. Ну его к чёрту! Зверь тем временем обследовал мангал, сбил на землю котелок и отпрянул от вырвавшегося к небу пара. «Вот и покушали на природе, — зло подумал Фёдор, — теперь жди, пока этот чёрт в лес не свалит. И это ещё если захочет опять через забор лезть. Так и остаться может!».

Строго говоря, в доме имелся сотовый, и сеть ловила исправно. Можно кликнуть подмогу, только это ж волокита какая! Фёдор Михайлович давно у полицаев на примете. Живёт бобылём, нездешний, никому ни кум, ни сват. Начнут вопросы задавать, в дом полезут… Нечего им тут вынюхивать, с фуражками хлопот не оберёшься. Лучше подождать и посмотреть, как дальше будет. Кот за спиной мяукнул, и в его сытом голосе Фёдору почудилось одобрение.

Мишка поел мяса прямо из травы и принялся обследовать окрестности. Взял след человека и вот уже в дверь скребётся, чёрт лесной. Хорошая дверь в доме, дорогая. Из толстенного дуба, с небольшими окошками из бронированного стекла — и свет в прихожую проникает, и хрен кто вышибет. В одно из этих мутных стёкол и заглядывал сейчас Топтыгин недобрым подслеповатым глазом. Нет, просто так зверь не уйдёт.

Вздохнув, Фёдор прикинул, что нужно прибрать до приезда полиции. Разрешение на ружьё есть, отлично. Нарезное так просто не найдут, тоже хорошо. Вот туши в подвале — уже статья, и девать их некуда. Быстрым шагом он спустился в подвал и запер дверь на все три замка. Стало полегче. «Разбередил душу, — подумал Фёдор, — а зачем? Ментам вообще в дом не надо соваться, зверь во дворе. Пачка рублей на такой случай тоже имеется».

Входная дверь застонала от неожиданно сильного удара. Медведь заревел. В грохоте следующего удара уже слышался жалобный стеклянный звон. «Убью, — подумал Фёдор, пружинистым шагом поднимаясь обратно на первый этаж — приеду в эту фирму и всех убью за «бронированное» стекло и «крепкую» дверь. А лучше вывезу в лес и к дереву привяжу, чтобы их самих медведи пожрали».

Дверь пока держалась, но одно из окошек выдавилось вовнутрь, и теперь медведь силился сунуть в дыру лапу. Витражные рамы, сделанные из прочного на вид металла, прогибались под тяжестью звериной туши. Почуяв человека, животное взревело и вновь навалилось на дверь, обрушив уже весь витражный блок. Дыра всё ещё была недостаточной, чтобы тварь забралась вовнутрь, но Фёдор уже понял, к чему идёт, и поднял ружьё. Привычный к стрельбе, не стушевался, когда ружьё пальнуло по твари дуплетом. Медведя отбросило от двери обратно во двор, и Фёдор сразу перезарядился. Крупная дробь повредила дверную коробку, и оставлять вход без присмотра уже нельзя. Что той дроби медведю? Значит, пойти за телефоном не получится — он где-то на кухне, и дверь туда ну совсем хлипенькая. Нет, надо держать оборону здесь, в коридоре.

Может оно и к лучшему, подумалось Фёдору. Связываться с любыми представителями властей он не любил ещё со времени бесшабашной молодости, когда в поисках длинного рубля колесил по миру с автоматом. Менты они и в Африке менты, не говоря уже про Сирию. Проще приготовить из Топтыгина новую похлё…

…медведь снова бросился на дверь. Фёдор выстрелил. Кровь и щепки разлетелись во все стороны, и тварь рухнула на пол, окончательно разбив преграду. Времени не оставалось, нужно было отступать на кухню, звонить и… А если не приедут? Дурная слава Фёдора шла за ним по пятам, может и не приедет никто.

Зверь начал подниматься. Выглядел он плохо, кровь текла из ран на голове и груди. Глаз вытек, но шерстяная махина не сдавалась.

Снова выручил кот, шмыгнувший по лестнице наверх. Точно, вспомнил Фёдор, люк на крышу открыт! Мысль эту он додумывал уже на ходу, взбегая по лестнице. Медведь бросился следом, и пришлось дать по нему ещё залп, в этот раз неудачный. Дробь ушла в стену, изорвав дорогие обои и разбив фотографии, на которых Фёдор с Николай Петровичем позируют сначала на авиабазе, потом возле подбитого БТР, а затем в месте настолько засекреченном, что за это фото можно получить больший срок, чем за все туши в подвале.

Он успел. Влетел на второй этаж. Пробежал в спальню, чувствуя за собой сосредоточенное рассерженное сопение и слыша, как длинные когти впиваются в дорогой паркет. Взобрался по короткой лесенке к люку, и вылетел на крышу. Хорошо, турник не забывал. Даже не запыхался. Захлопнувшийся люк отсёк Фёдора от оскаленной пасти, и он с облегчением повернул задвижку. Как чувствовал, что когда-нибудь пригодится внешний запор, хотя зачем, если так подумать? Вот затем. Интуиция!

Снизу крепко бухнули, но то ли сил у медведя уже не хватало, то ли было несподручно, однако Фёдор сразу смекнул: люк выдержит. От облегчения даже рассмеялся в голос. В этот раз смерть подобралась слишком близко, как уже давно не случалось. Но всё ещё недостаточно близко.

Теперь оставалось сидеть с котом в обнимку и ждать, пока тварь истечёт кровью. Либо аккуратно спуститься на траву и дать дёру. Ключи от ворот у него в кармане, а вот патроны кончились, так что мысль о побеге казалась заманчивой. Фёдор Михайлович крякнул, — а всё ж не мальчик уже, от медведя стрекача давать — но выпрямился, осматривая двор. Мол, где там можно спуститься, потише да подальше от входа?

Двор оказался полон людей. С четырёх сторон обступили и, как один, смотрели наверх. На Фёдора.

Тот сглотнул, выхватив взглядом в толпе знакомые лица. Кажется, сюда пришли все. Вообще все. Вон городская, туристка, с которой он познакомился в первый год. Фёдор хорошо помнил тот день. Встретились на тропинке, потолковали, прогулялись. Она намекнула, что не против переспать, он подарил огромный подосиновик. Дело шло к вечернему ужину с продолжением, но Фёдор передумал и прямо в лесу размозжил бабе голову камнем.

Мальчик, искавший сбежавшую козу. Приходил три года назад, в том же, в чём и сейчас. Маечка в красную точку, шортики с кровавой прорехой. Фёдор в тот раз еле отбрехался от деревенских. Кулаком в грудь колотил: не видел вашего мальчика! Не верили. Даже в воздух пришлось пальнуть для острастки, и потом ещё месяц с ружьём спать, камеры на забор ставить.

А зачем припёрлись солдаты-регуляры из стран, куда молодой Федька катал в «командировки»? У них-то как раз всё честно было. Он в них палил, они в него. Какие вопросы вообще?!

Вот что Шнырь, Заточка, Губа и Николай Петрович пришли — те по делу. Очень рассерчал Фёдор, когда его списали за озорство в командировках, всех потом выследил и перебил. С покойных поднял столько, что хватило и на дом, и на новый паспорт. Тогда же и понимание пришло, что всё в этом мире можно, если с умом. Абсолютно всё. Но с ребятами да, с ребятами понятно, спору нет. Нехорошо у товарищей крысить и в спину стрелять. С другой стороны, Фёдору всяко нужнее было!

А перед механизатором из соседней области, который позавчера приехал купить трактор, и вправду имелся некоторый стыд. Извини, браток, мысленно прошептал Фёдор Михайлович — вслух говорить почему-то робел — зазря ты помер. Так и не попробовал тебя, только кот перекусил, и всё. Зря!

Кот, мелькнула мысль, котишка! Что посоветуешь? Когда б не ты, меня бы и здесь не было, давай дальше думать! Котяра ехидно облизнулся, запрыгнул на печную трубу. Сжался в пружину, оттолкнулся, и взмыл в небо черной кометой. Выше, выше, вот уже выше растущих на краю леса деревьев, ещё выше… Фёдор Михайлович проводил его мутным от ненависти взглядом. «Гад шерстяной, специально сюда заманил, теперь ни патронов, ни телефона. Му… косматый внизу шарится, ещё и эти припёрлись».

Небо ехидно мяукнуло. Фёдору Михайловичу почудилось в этом звуке злорадство и злобное торжество. Он погрозил небу кулаком.

Фёдор слышал, как Медведь бродит по дому. Судя по грохоту, косолапый сначала разнёс в щепки спальню, затем перебрался в гостиную, где продолжил возню. Однако возня эта приняла иной характер. Фёдор слышал, как односложно гремит что-то похожее на стекло и позвякивают железки. Бом-звяк-звяк. Бом-звяк-звяк.

Что это, он до поры не понимал, ошарашенный и оглашённый.

Люди стояли и пялились на него. Как же их много! Никто не проронил ни звука, хотя, справедливости ради, не каждый и смог бы. Отварной язык Фёдора научила готовить бабушка. Это в хорошие дни, когда бабушка была доброй и не лупила дедовым ремнём, не душила пакетом за «двойки» или мокрую постель. Помня бабушкину науку, Фёдор старался не упускать случая полакомиться язычком. Да и вообще… помнил.

Ба! Так и бабушка тоже пришла! И как только ноги обратно пришила, он же выбросил их километрах в пяти от тела? Ну, проказница!

Бом-звяк-звяк. Бом-звяк-звяк. Бом-звяк-звяк.

Фёдор Михайлович наконец понял, чем таким интересным занимается мишка в столовой.

Накрывает стол.

Солнце стояло над головой, но светило очень бледно, отчего трава вокруг дома казалась пожухлой, неживой. Умолкли птицы. И хотя ветер тоже утих, Фёдор слышал, как в лесу дрожат первые весенние листочки.

На первом этаже еле слышно пробили часы. Полдень. В это время он обычно садился обедать. Вот и сегодня устроился бы с миской похлёбки. Достал бы водочку, как нормальный человек. Рюмочку до, рюмочку после…

Медленно, без особой спешки, люди потянулись к дому. Места в дверях всем не хватило, полезли в окна. Застонали оконные решётки, разгибаемые сильными руками мертвецов. Тут бы сигануть вниз, да чесануть зайцем к деревне! Три километра чай не тридцать, добежит, но… Федькиных мертвецов оказалось так много, что в дом влезла от силы половина, а остальные по-прежнему караулили снаружи.

В отчаянии он обхватил голову руками. Ладно, положим через люк они не вылезут, но что делать с окнами? Что делать? Что делатьчтоделатьчтоделать…

Всё также без суеты мёртвые выбили окна второго этажа, вырвали решётки и полезли на крышу со всех сторон.

Больше всего Фёдора Михайловича в этот момент почему-то волновало то, что бедный мишка сделал дурную работу, и никому эти вилки-ложки не понадобятся.

Его будут рвать руками.

Почему-то это было самое обидное. Не по-людски как-то.

Не по-людски.

Не по-лю…