Читаем «Тигану» Гая Гэвриела Кея — фэнтези, вдохновлённое Италией эпохи Возрождения

Двадцать лет назад два могущественных колдуна, Альберико Барбадиорский и Брандин Игратский, вторглись во главе армий на полуостров Ладонь и поделили завоёванные земли между собой. Ныне во владениях Альберико царит кровавая тирания, но Брандин милосерден к новым подданным. Ко всем, кроме жителей страны Тигана: в сражении за неё погиб любимый сын Брандина, и месть короля-колдуна оказалась страшна. Дворцы и храмы Тиганы были разрушены, скульптуры — разбиты, книги и летописи — сожжены. Могущественное заклятие заставило людей забыть само её название. Когда умрёт последний, кто был в ней рождён, даже память о Тигане исчезнет из мира. Однако остались те, кто жаждет спасти свою страну от вечного забвения. Кто готов убить Брандина, ведь его смерть разрушит чары. И то, что два правителя-колдуна готовятся развязать новую кровопролитную войну, на сей раз — между собой, как нельзя кстати вписывается в их планы…

В том, что говорил сероглазый купец, было много правды. Пусть Эточио нехотя соглашался с ним, он жалел, что этот парень не выбрал другую придорожную таверну для своего полуденного отдыха. Беседа в зале принимала опасное направление. Боги Триады свидетели, на главной дороге между Астибаром и Ферратом полно барбадиорских наемников. Если один из них заглянет сюда сейчас, то маловероятно, что он согласится списать направление этой беседы на простой весенний избыток энергии. Эточио может на месяц лишиться лицензии. Он нервно поглядывал на дверь.

— А теперь двойное налогообложение! — с горечью говорил худой человек, запуская пальцы в волосы. — После такой зимы? После того, что он сделал с ценами на зерно? Мы платим на границе, а теперь еще и у городских ворот, и где же прибыль, во имя Мориан?

По залу пронесся одобрительный ропот. В таверне, где полно путешествующих купцов, подобное одобрение было ожидаемым. Но и опасным. Не один Эточио, разливавший напитки, поглядывал на дверь. Молодой парень, прислонившийся к стойке бара, поднял глаза от своего хрустящего бутерброда с куском деревенского сыра и с неожиданным сочувствием взглянул на хозяина таверны.

— Прибыль? — саркастически переспросил торговец шерстью из Феррата. — Какое дело барбадиорам до нашей прибыли?

— Вот именно! — Серые глаза оживленно вспыхнули. — Насколько я слышал, он только и мечтает выжать из Ладони все, что можно, чтобы подготовиться к захвату тиары императора у себя в Барбадиоре.

— Ша! — тихо вырвалось у Эточио, который не смог сдержаться. Он быстро глотнул из кружки собственного пива, что с ним случалось редко, и прошел вдоль бара, чтобы закрыть окно. С сожалением, потому что снаружи сиял чудесный весенний день, но разговор становился неуправляемым.

— Не успеете опомниться, — говорил худой торговец, — как он просто пойдет и захватит всю остальную нашу землю, он уже начал это делать в Астибаре. Хотите пари, что через пять лет мы все станем слугами или рабами?

В ответ на это высказывание раздался чей-то презрительный смех, перекрывший хор возмущенных голосов. Присутствующие внезапно замолчали, и все повернулись к человеку, которого развеселило подобное замечание. Лица были мрачными. Эточио нервно протер и без того чистую стойку бара перед собой.

Воин из Кардуна еще долго смеялся, словно не замечал устремленных на него взглядов. Его черное, резко очерченное лицо выражало искреннее веселье.

— Что тебя так рассмешило, старик? — холодно спросил сероглазый.

— Ты, — весело ответил старый карду. Его улыбка напоминала оскал черепа. — Вы все. Никогда не видел столько слепцов в одной комнате.

— Потрудись объяснить поточнее, что это значит? — прохрипел торговец шерстью из Феррата.

— Вам нужны объяснения? — пробормотал карду, издевательски широко раскрыв глаза. — Ну хорошо. Зачем, во имя ваших богов, или моих, или его, Альберико станет превращать вас в рабов? — Он ткнул костлявым пальцем в торговца, который все это затеял. — Если он попытается это сделать, то здесь, на Восточной Ладони, насколько я понимаю, еще остались мужчины, хоть и мало, которые могут воспротивиться этому. Могут даже взбунтоваться! — Он произнес последние слова преувеличенно таинственным шепотом заговорщика.

Потом откинулся назад, снова рассмеявшись собственному остроумию. Больше никто не смеялся. Эточио нервно взглянул на дверь.

— С другой стороны, — продолжал карду, все еще смеясь, — если он просто постепенно выжмет вас досуха при помощи налогов, поборов и конфискаций, то добьется абсолютно того же самого, не разозлив никого настолько, чтобы люди решились что-то предпринять. Говорю вам, господа, — тут он сделал большой глоток из своей кружки с пивом, — Альберико Барбадиорский — умный человек.

— А ты, — произнес сероглазый мужчина, перегнувшись через свой стол и ощетинившись от гнева, — наглый, самонадеянный чужестранец!

Улыбка карду погасла. Он в упор посмотрел на сероглазого, и Эточио вдруг очень обрадовался, что кривой меч воина спрятан под стойкой бара вместе с остальным оружием.

— Я здесь уже тридцать лет, — тихо произнес черный человек. — Почти столько же, сколько ты прожил на свете, держу пари. Я охранял караваны купцов на дорогах, еще когда ты мочился в кроватку по ночам. И если я чужестранец, то Кардун все еще свободная страна, насколько я слышал. Мы отразили нападение захватчика, чего не может сказать никто здесь, на Ладони!

— У вас была магия! — внезапно выпалил молодой парень у бара, перекрывая поднявшийся гневный гомон. — А у нас нет! Это единственная причина! Единственная!

Карду повернулся к юноше, презрительно кривя губы:

— Если тебе хочется убаюкивать себя по ночам мыслью о том, что это единственная причина, тогда вперед, мальчик. Может быть, это поможет тебе смириться с уплатой новых налогов нынешней весной или с голодом, потому что осенью зерна не будет. Но если хочешь знать правду, я тебе ее предоставлю бесплатно.

Шум стих, пока он говорил, но многие вскочили, гневно уставившись на карду.

Оглядев зал, словно считая юношу у бара не стоящим его внимания, он очень ясно произнес:

— Мы нанесли поражение Брандину Игратскому, когда он вторгся к нам, потому что Кардун сражался как одна страна. Как единое целое. А ваши провинции Альберико и Брандин победили потому, что вы были слишком заняты пограничными ссорами друг с другом, или тем, кто — принц или герцог — возглавит вашу армию, или который жрец или жрица благословит ее, или кто будет сражаться в центре, а кто справа, и где произойдет сражение, и кого боги любят больше. В результате ваши девять провинций сражались с колдунами по очереди, палец за пальцем. Их переломали, словно цыплячьи кости. Я всегда считал, — протянул он в наступившей тишине, — что лучше всего драться рукой, сжатой в кулак.

И он лениво махнул Эточио, требуя еще выпить.

— Будь проклята твоя наглая кардунская шкура, — сдавленным голосом произнес сероглазый человек. Эточио за стойкой бара повернулся и посмотрел на него. — Будь ты навсегда проклят и погружен во тьму Мориан за то, что ты прав!

Этого Эточио не ожидал, как и все остальные слушатели. Общее настроение стало мрачно-задумчивым. И еще более опасным, понял Эточио, совершенно не соответствующим яркому весеннему дню, радостному теплу вернувшегося солнца.

— Но что мы можем сделать? — жалобно спросил молодой парень у бара, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Проклинать, пить и платить налоги, — с горечью ответил торговец шерстью.

— Должен сказать, что мне вас всех жаль, — самодовольным тоном произнес одинокий торговец из Сенцио. Это было опрометчивым замечанием. Даже Эточио, известный тем, что его нелегко завести, почувствовал раздражение.

Молодой человек у бара положительно впал в бешенство:

— Ты! Какое ты имеешь право… — Он в невыразимой ярости застучал по стойке бара. Пухлый торговец из Сенцио улыбнулся высокомерной улыбкой, в свойственной им всем манере.

— Действительно, какое право! — Ледяные серые глаза уставились на наглого сенцианца. — Совсем недавно я видел, как торговцы из Сенцио так глубоко засовывали руки в карманы, чтобы заплатить пошлину и востоку, и западу, что даже не в состоянии были вынуть свое снаряжение, чтобы доставить удовольствие женам!

Громкий грубый взрыв хохота приветствовал это замечание. Даже старый карду слабо улыбнулся.

— Зато я знаю, — ответил покрасневший торговец, — что губернатор Сенцио — один из нас, а не прибыл из Играта или Барбадиора.

— А что случилось с герцогом? — резко спросил купец из Феррата. — Вы в Сенцио настолько трусливы, что ваш герцог понизил себя до губернатора, чтобы не огорчать тиранов. И вы этим гордитесь?

— Гордится? — насмешливо переспросил худой купец. — У него нет времени гордиться. Он слишком занят тем, что смотрит то в одну сторону, то в другую и выбирает, посланнику которого из тиранов предложить свою жену!

Снова раздался взрыв хриплого, горького смеха.

— Для побежденного у тебя злой язык, — холодно ответил сенцианец. Смех прекратился. — Откуда ты, если так резво издеваешься над мужеством других людей?

— Из Тригии, — спокойно ответил тот.

— Из оккупированной Тригии, — злобно поправил сенцианец. — Побежденной Тригии. С барбадиорским губернатором.

— Мы пали последними, — возразил тригиец чересчур вызывающе. — Борифорт продержался дольше, чем все остальные.

— Но он пал, — отрезал сенцианец, теперь уверенный в своем преимуществе. — Я бы не спешил так с рассуждениями о чужих женах. После всех историй, которые дошли до нас о том, что здесь вытворяли барбадиоры. И еще я слышал, что большинство ваших женщин не так уж сопротивлялись.

— Закрой свой грязный рот! — оскалился тригиец, вскакивая. — Закрой, не то я заткну его навсегда, лживый сенцианский бродяга!

Поднялся страшный шум, громче, чем раньше. Эточио попытался восстановить порядок и яростно зазвонил в колокольчик над стойкой бара.

— Хватит! — проревел он. — Успокойтесь, не то вы все сейчас вылетите отсюда!

Это была суровая угроза, и все смолкли.

В наступившей тишине снова раздался сардонический смех кардунского воина. Он уже встал с места. Бросил монеты на стол в уплату по счету и, все еще смеясь, оглядел зал с высоты своего роста.

— Видите, что я имею в виду? — пробормотал он. — Все эти спички-мизинчики тычут друг в друга. Вы этим всегда занимались, не так ли? И полагаю, что так будет и впредь. До тех пор, пока здесь не останется ничего, кроме Барбадиора и Играта.

Он подошел к бару за своим оружием.

— Ты! — внезапно окликнул его сероглазый тригиец, когда Эточио подавал воину его кривую саблю в ножнах.

Карду медленно обернулся.

— Ты умеешь пользоваться этой штукой так же хорошо, как своим языком? — спросил тригиец.

Губы карду раздвинулись в жестокой улыбке:

— Раза два она становилась красной.

— Ты сейчас на кого-нибудь работаешь?

Карду оценивающим, надменным взглядом окинул говорившего:

— Куда ты направляешься?

— Я только что изменил свой план, — ответил тот. — В Феррате ничего не заработаешь. С их двойной пошлиной. Думаю, мне придется отправиться дальше. Я тебе заплачу обычную цену за охрану, мы поедем на юг, в горные районы Чертандо.

— Там неспокойно, — задумчиво пробормотал карду.

Лицо тригийца насмешливо скривилось.

— А зачем ты мне понадобился, как ты считаешь? — спросил он.

Через секунду карду улыбнулся в ответ.

— Когда едем? — спросил воин.

— Уже уехали, — ответил тригиец, поднимаясь и расплачиваясь по счету. Он забрал собственный короткий меч, и они вышли вместе. Когда открылась дверь, в комнату на несколько мгновений ворвался ослепительный солнечный свет.

Эточио надеялся, что после их ухода разговоры утихнут. Но этого не произошло. Юноша у бара пробормотал что-то насчет объединения в единый фронт — замечание, которое было бы просто безумным, если бы не было таким опасным. К несчастью — с точки зрения Эточио, во всяком случае, — это замечание услышал торговец шерстью из Феррата, а публика в зале к тому моменту была уже настолько взбудоражена, что тему стали развивать.

Это продолжалось весь день, даже после ухода парня. И в тот вечер, уже при совершенно других посетителях, Эточио поразил сам себя, вмешавшись в спор о знатности предков между астибарским торговцем винами и еще одним сенцианцем. Он сказал то же, что говорил карду — насчет девяти тонких пальцев, которые сломали по одному, потому что они так и не сумели сжаться в кулак. Этот аргумент ему был понятен; в его собственных устах он звучал разумно. Он заметил, что мужчины закивали еще до того, как он закончил говорить. Это была необычная реакция, она ему льстила: на Эточио редко обращали внимание, разве что тогда, когда он кричал, что таверна закрывается.

Ему очень понравилось это новое ощущение. В последующие дни он поднимал этот вопрос всякий раз, когда представлялся случай. Впервые в жизни Эточио начал завоевывать репутацию думающего человека.

К несчастью, однажды летним вечером его услышал барбадиорский наемник, стоявший у открытого окна. Они не отняли у него лицензию. К тому моменту уровень напряженности по всей Ладони был очень высок. Они арестовали Эточио и казнили на колесе возле его собственной таверны, засунув ему в рот отрубленные кисти рук.

Но к тому времени уже очень многие слышали эти рассуждения. Очень многие в ответ на услышанное утвердительно кивали.

Перевод Н. Ибрагимовой